Истребление бессмертных

Кенни открыл глаза, когда утренний свет наполнил комнату, и шум телевизора стал перебиваться звуками с улицы. Ревущие автомобили, скромное пение зимних птиц. Ступни замерзли — он уснул, не накрывшись одеялом. Голова и глаза горели, как при гриппе, а сердце заколотилось от пробуждения. Из закрытого на ночь окна пробирался ледяной сквозняк. — Блядь! — пришло осознание и воспоминание минувшей ночи. Кенни вскочил и обернулся на свою постель. У стены лежал все еще завернутый в веревки и одеяла вампир, назвавший себя именем Ури. От чувства облегчения даже подкосились ноги. Кенни присел на ковер, рассеянно провел рукой по волосам. Рядом с подушкой лежал диктофон с закончившейся лентой, запись самопроизвольно прекратилась. Кенни вытащил кассету и подошел к шкафу с одеждой, чтобы сложить во внутренний карман пальто. Он задернул занавески, чтобы убавить свет, входящий в квартиру. Хоть вампиры входили в состояние усиленной сонливость при восходе солнца, они могут проснуться от боли, если оно начнет их обжигать. На тумбочке у кровати, рядом с пустыми кружками с засохшей кофейной гущей, лежал сотовый телефон. На экране высветилась строчка о пяти пропущенных вызовах от Сэйнса. Кенни утомленно вздохнул, пролистывая записи о звонках: с пяти утра каждые несколько минут, но, похоже, длительная вибрация телефона никак не могла нарушить его крепкий сон. Электронные часы показывали восемь утра. Нужно поскорее перезвонить. Кенни оглянулся, чтобы еще раз убедиться, что вампир никуда не испарился. Но он все еще лежал там: лицом к стене, дыша так медленно, что казалось, будто и не дышит вовсе. Из белого кокона выглядывала только светловолосая голова. Кенни повернул тело лицом к себе. Во сне Ури выглядел еще более безобидным, если не обращать внимания на синеватые ветки сосудов, просвечивающие сквозь тонкие участки кожи, как и на заметные темные круги под глазами. Хоть ночью он и сказал, что кровь вампирам нужно только для обращения, а не для поддержания жизни, Кенни в этом засомневался. Несколько часов назад Ури выглядел куда более здоровым: и кожа розовее, и даже краснеть мог. Теперь же он походил на ребенка больного анемией. Возможно, по этой же причине он утомился после поимки и допроса и начал засыпать задолго до рассвета. Начались раздаваться гудки. Кенни нажал большим пальцем на подбородок Ури. Губы слегка раскрылись, стали видны клыки — более длинные и острые, чем у обычного человека. Касание об них подушечкой пальцев походило на касания острия наточенного ножа. — Алло, Кенни, что случилось? Ты почему не на работе? — раздался голос Сэйнса в динамике. Ури медленно раскрыл глаза. Взгляд едва фокусировался, расплываясь из стороны в сторону. Кенни одернул руку. — Какого черта ты не спишь? — прошипел он. Затем переключился на телефонный разговор. — Сэйнс, я не мог до тебя дозвониться вечером. У меня тут двухсотлетний упырь завалялся, нужна будет твоя помощь, чтобы перетащить его в лабораторию. — Что? — Сэйнс сделал небольшую паузу. — Ты пил вчера? — Ага, пил. Кофе. Литрами, чтобы не уснуть и не упустить его. У меня уже руки трясутся от передоза кофеином. Приезжай или пришли кого-нибудь с машиной, и лучше поскорее, а то он почему-то бодрствует прямо сейчас, — Кенни бросил взгляд в сторону Ури и застыл. Зрачки в глазах пульсировали, вены под кожей стали более явными, выступали и сосуды на шее в такт учащенному дыханию и биению сердца. — Хорошо, я пришлю кого-нибудь, — ответил Сэйнс и завершил звонок. В его голосе не было доверия, и сейчас это раздражало. Особенно потому, что Ури стал проявлять признаки вампирского голода. Кенни вскочил, одернул занавески. Слабые солнечные лучи вошли в комнату. Ури сильно прищурился. — Кровь для выживания не нужна, ага, так и поверил, — произнес Кенни, держась рядом с окном. На фоне света его силуэт стал полностью черным, лица было не разглядеть. — Я не умру, если не выпью… — голос Ури звучал незнакомо: низко, хрипло. Слова давались с трудом, будто с трудом вдыхал воздух. — Просто… будет немного неприятно… Он развернулся лицом в подушку. Раздалось приглушенное рычание. Кенни скривился. — Всего пару минут назад думал, что ты не так похож на животное, как эти твари, — он оглянулся в окно, проверяя проезжую часть под окнами. Дорога была исполосована следами шин автомобилей жителей дома. — Ничего, скоро покатаешься туда, куда таким как ты самая дорога. Он приоткрыл форточку, закурил. Ури продолжал извиваться как личинка и издавать нечеловеческие звуки. Кожа на его лице стала белее, чем была, если подобное вообще было возможно. Сосуды уже можно было рассмотреть без труда: сине-зелеными ветвями они рассекали шею, поднимаясь по линии челюсти. Рот напрягся, обнажая клыки. Под сжатыми веками активно двигались глазные яблоки. Кенни видел все это и раньше, но не знал, сколько подобное должно длиться, если голод не утолить. Он еще раз обернулся к окну. Неизвестное авто припарковалось у обочины. Послышался звонок в дверь. Кенни уже не ждал Сэйнса, но более него он не ждал увидеть у своего порога Траут. — А ты чего тут делаешь? — удивился он, но пропустил внутрь. — Сэйнс сказал, что ты бредишь и тебя нужно проведать, вот я и вызвалась, — просто ответила Траут, заходя в квартиру и осматриваясь вокруг. — Миленько, ты живешь здесь с бабушкой? — С ее святым духом, — ответил Кенни, возвращаясь к месту у открытой форточки. — Не забудь снять обувь, тут везде ковры. Траут посмотрела на пол. В самом деле, едва ли где-то, кроме небольшого участка у кухни, можно было рассмотреть голый паркет. С некоторым сомнением, она сняла ботинки, чувствуя явный дискомфорт. — Ну и где твой двухсотлетний вампир? Кенни показал на взъерошенную постель, в которой притихнув лежал Ури. Он застыл как статуя, взгляд его уткнулся в пол. Траут с недоверием оглянулась на Кенни, затем подошла к кокону с торчащей из него головы. Она положила руки на эту конструкцию, оценивая плотность. — Во что ты его завернул? — Да чего там только нет. Веревки, ремни. Изолента. Все, что было под рукой. — Похоже, что это хорошо его держит, — она одобрительно кивнула. — Но стоит поскорее его отвезти. Во время вампирского голода может случиться кратковременный подъем сил, он может разорвать все это как туалетную бумагу. — Тогда поехали, — Кенни наскоро докурил, бросив бычок в окно. — Хотя мне кажется, что он уже все свои силы истратил. До того, как ты зашла, он тут демонические звуки издавал несколько минут. Теперь молчит. Выдохся, походу. — Не будь так беспечен, — Траут посмотрела на него исподлобья. — Лучше помоги отнести его в машину. Накрой чем-нибудь его голову, чтобы не привлекать внимание на улице. Ури не подавал признаков желания бороться или сопротивляться, и в течение всей поездки оставался неподвижным, неслышным. Кенни сидел на пассажирском сидении, вертя в пальцах кассету и поглядывал в боковое зеркало заднего вида, глядя в отражение с коконом в задней части автомобиля. Городская местность редела, сменялась на загородный пейзаж. Как только череда домов кончилась, бесконечные почерневшие ветвистые деревья наполнили обочину. — Как ты понял, что ему двести лет? — вдруг заговорила Траут. Они проехали половину пути до базы, и она в большей степени была сосредоточена на вождении, не сводя глаз с дороги и зеркал. — Спросил у него, — просто ответил Кенни. — Ханджи приходится перебирать много данных, чтобы подтвердить даты рождения. Тебе не стоит так легко озвучивать подобные цифры и поднимать на уши командира. Чем он может подтвердить свои слова? Скажет, что присутствовал в битве при Ватерлоо? — Я могу подтвердить. Его силой. Ты же заметила, что чем старше вампир, тем и физическая сила у него больше? Просто представь, что на тебе лежит эта машина, — Кенни похлопал по бардачку. — Вот как он силен. Траут бросила короткий скептический взгляд. — Будь это так, ты бы никогда его поймал. — Так я пошел хитростью, — сказал Кенни с улыбкой, но начинал раздражаться. — По анализам будет видно, так это или не так. Разговор завершился. Солнце полностью скрылось за облаками. Те начали тяжелеть и окрашиваться в темно-сизый цвет. Воздух стал влажным, холод пронизывал одежду. Траут прибавила градус в отопительной системе автомобиля. Кенни же стало жарко. Малый просвет в окне, который он себе оставил, тут же был закрыт автоматической системой. Душно. На самочувствие сказывалась и бессонная ночь, и обилие кофеина. И раздражительность. Как только они приехали и двигатель был заглушен, Кенни выскочил из машины и закурил. Морозная влага пробралась в легкие. Кому-то это сулило риском подхватить воспаление, но для него это было облегчением. Ветер развеял ткань распахнутого пальто, бросая тусклую тень на заснеженную землю. Траут тоже вышла, достала мобильный телефон. Наверное, звонила Сэйнсу, чтобы подтвердить, что галлюцинации Кенни частично подтвердились, подумал тот злобно. Кокон все еще неподвижно лежал на заднем сидении. Кенни подошел снять наволочку от подушки с головы Ури. С его лица наконец исчезли те жуткие просветы с сосудами, и он снова выглядел… относительно нормально. Наиболее человечны были его глаза, хоть и смотрели в пустоту, словно лишившись воли. В голову Кенни снова пробрались мысли о том, что он все-таки отличается от других вампиров. Ури поднял на него свой взгляд в немой мольбе. Похоже, сейчас он как никогда жалел о том, что не мог читать его мысли и передавать свои: слишком уж пронзительно он смотрел в его глаза, что даже стало не по себе. — Что ты там делаешь? — с возмущением спросила Траут, придерживая мобильный телефон так, чтобы не говорить в динамик. — Лучше закрой его лицо, целее будешь. «Да он безобидный» — хотел было сказать Кенни, но было очевидно, что эти слова, как и другие с его стороны на эту тему, будут приняты в штыки. Вдалеке появилась фигура Сэйнса в черном пальто, рядом с ним шел еще один боец. Кенни наблюдал, как Ури дополнительно связывают в кожаные ремни, а глаза завязывают, чтобы на пути к лаборатории не смог использовать гипноз. Рот тоже завязывают, чтобы исключить укусы. — Можешь возвращаться к работе, — сказал Сэйнс. Кенни не мог отделаться от ощущения неверно принятого решения.

***

Прошла неделя, и его снова ждало ночное дежурство у крематория. Пока была возможность переждать дневную смену в комнате отдыха, отоспаться и немного расслабиться перед телевизором. В полдень начиналось время, когда большая часть каналов переходило в режим новостей. Политики по ту сторону экрана сквозь тональный крем и сдержанные движения губ скрывали свою сущность. На столе лежала стопка газет и журналов, посвященных тому, что большинство людей называли конспирологией, но для Карателей это было один из источников информации о вампирах. Правда, вопреки подозрениям в вампиризме разных известных, важных лиц и политиков, они еще никогда не ловили действительно важную личность, перебираясь, по сути, какими-то маргиналами. Кенни прослушивал кассету с записью разговора с Ури, прокручивая ленту в диктофоне в режиме воспроизведения. Воткнутые наушники изолировали его от окружения в комнате. «…то, что они позволяли себе делать с людьми, считая себя богами, не поддается описанию» — звучал его голос. Они и сейчас себе это позволяют, подумал Кенни. Он бы не удивился, если бы выяснилось, что вышедшее из-под контроля распространение вампиризма произошло намеренно, чтобы истинные владельцы этой силы могли скинуть на эту мелкоту все свои преступления, которые могли стать известны обществу. В голове всплыло воспоминание. Пару лет назад, дело было глубокой осенью. Листва полностью опала с деревьев и потеряла свой волшебный золотистый цвет, окрасив все в бурый с примесью серого. Дожди шли почти ежедневно, и запах земли и сырости был всепробирающим. Машина с трудом проезжала по расквашенному бездорожью, ее раскачивало с такой силой, что, не пристегнувшись, можно было врезаться головой об потолок, подпрыгнув. Они ездили по следу, оставленным до них кем-то еще. Уже тогда стоило насторожиться, но объезженную дорогу было легко объяснить грибниками. В глубине хвойного леса открывалась чаща. Сквозь закрытые окна в машине можно было учуять запах горелой древесины. Кенни укутался в свой плащ. Тогда он еще не получил свой ожог, и его восприятие холода было таким же, как у любого человека: он мерз, сырость была противной и раздражающей. А земля под ногами, даже через резиновые высокие сапоги и шерстяной носок, пробирала холодом через любые препятствия. Запах жженного дерева становился явственней, к нему присоединилось что-то еще. Сэйнс подал знак, и они пошли дальше. В этот раз были вооружены не только дротиками, но и огнестрельным оружием. Повышенная подготовка в сочетании с отвратительной погодой усиливали ощущение напряжения и нежелания здесь находиться. То, что было далее, походило на ночной кошмар. Перед ними открылся вид на конструкцию, представляющую собой религиозный тотем из костей и обугленного дерева. Под ногами листва чавкала и казалась липкой, металлический запах ударил в нос. Под тотемом лежала огромная обезображенная масса, лишь некоторыми своими частями напоминающая собой человеческие тела. Едва ли можно было сказать, было ли сожжение частью какого-то ритуала, или попыткой скрыть следы преступления. По обе стороны от тотема стояло два гроба. Дождь неторопливо смывал покрытие из запекшейся крови, капли смешивались с ней и частицами земли и пепла. В этих гробах лежало два вампира. Кенни еще тогда подумал, что они выглядят, как малолетние придурки, которые едва ли были способны на нечто столь чудовищное. Или же, если и были способны, то пытки бы точно не выдержали, и родную мать бы сдали, лишь бы только прекратить свою боль. «Честно говоря, твой кофе на вкус пережаренный» — вдруг после небольшой паузы прозвучал голос Ури в наушниках. Кенни оторопел. Он не помнил эту часть разговора. «Но все равно спасибо, что поделился. Жаль, что ты уже уснул и я говорю с твоим диктофоном. Будет довольно скучно. Хорошо, что хотя бы телевизор включен и отсюда хорошо видно экран. Я уже видел этот фильм. Много раз. Это только кажется, что человеческое творчество бесконечно и многогранно, и всей жизни не хватит, чтобы все пересмотреть. Но в реальности ты будешь целую вечность пересматривать одни и те же фильмы, потому что остальные вообще не достойны внимания». Прозвучал глубокий вздох и звук простыней. «Интересно, будешь ли ты переслушивать эту кассету… Если да, то не хотелось бы, чтобы с тобой в этот момент был кто-то еще. Мне нравится мысль, что эта запись может остаться между нами, хотя изначально ты хотел использовать ее как… документ? Тогда позволь мне сказать тебе такое, что тебе не захочется давать ее слушать кому-то еще». Кенни напряженно сглотнул. Хотелось поставить паузу и дать себе отдышаться, но любопытство было сильнее. «Я, по правде говоря, не знаю, почему не могу читать мысли некоторых людей, вроде тебя. Специально ли ты их закрываешь, или это что-то более… примитивное? Как рефлекс глотания или дыхания… В любом случае, сейчас, пока ты спишь, я могу видеть твои сны. Они довольно беспорядочные и хаотичные, но меня куда более интересуют чувства, которые ты испытываешь. Твои воспоминания об утрате, твой страх потерять снова тех, кто тебе дорог. Твоя злоба и одиночество. Жаль, что ты связал мне руки… После такого мне хочется обнять тебя. Но сейчас я могу только смотреть тебе в лицо. Оно вовсе не отталкивающе, как тебе кажется. Вот твой недружелюбный взгляд… в такие глаза сложно смотреть. А твой шрам мне нравится». Кенни непроизвольно коснулся пораженной части лица. Он опустил взгляд в окошко с крутящейся лентой кассеты: оставалось меньше половины. «Может, мысль о том, что я не могу тебя касаться, тебя даже успокоит, когда будешь прослушивать эту запись. Правда, со связанными руками я бы все равно мог бы… поцеловать тебя. В шрам или в губы. Но мне бы не хотелось, чтобы ты думал обо мне с отвращением, поэтому воздержусь до момента, когда ты будешь в сознании. Если такая возможность, конечно, появится… Если же нет… то просто помни обо мне. Моя длинная жизнь едва ли имела смысл, оглядываясь на свое прошлое, я будто вижу монотонный сон. Привязываясь к людям, которые решали свести счеты с жизнью, я, пожалуй, искал в себе остатки возможности испытывать эмоции. Довольно сложно вызывать в себе столь искусственно какие-то чувства, когда уже пережил родителей, брата, его детей, и детей его детей. И если даже люди со своей короткой жизнью, со временем становятся сухими и бесчувственными, то можешь представить, каково тому, кто живет еще того дольше. Я не предлагаю мне сочувствовать, ни в коем случае. Это того не стоит, тебе есть кому сочувствовать и о ком заботиться. Я бы просто хотел, чтобы ты думал обо мне хорошо, а не как о звере. Это… немного странно. Будто я снова испытываю влюбленность… будто я снова живой.» Лента прервалась. Диктофон щелкнул и начал перематывать кассету в начало. Жужжание механизма ощущалось в ладони легкой вибрацией, пока перемотка не прекратилась.