***
Тепло. Мягко. И пахнет так знакомо — солью, апельсинами и горячим песком. Тариэль приоткрывает глаза и тут же зажмуривается, прикрывая лицо рукой. Яркое солнце ослепляет, но она успевает увидеть спокойный залив и ярко-бирюзовую воду. И фигурку где-то очень далеко в воде. Словно кто-то неспешно прогуливался прямо по воде. Она села, протерла запорошенные мелким песком глаза, поморгала, привыкая к свету. И огляделась. Узкая полоса белого песка словно разделяла воду и сушу четким контуром. Прямо над водой, буквально в нескольких шагах, склонились развесистые деревья, похожие на гигантский хвощ. У подножий деревьев раскинулись низкие кусты, в которых перечирикивались мелкие яркие пташки. На самой верхушке она заметила какого-то зверя. Застыв, Тариэль тихонько посвистела, и улыбнулась, когда сквозь листья высунулась узкая мордашка с яркими зелеными блестящими глазами. Склонив ушастую голову набок, зверек повторил посвист, уркнул и исчез опять. — Знакомишься с местной фауной? — Люцифер, отфыркиваясь, плюхнулся рядом. — Прелесть, правда? — Ты… Мы… — Люблю шторм. — невпопад ответил архангел и протянул ангелессе что-то, завернутое в широкий багровый лист. — Смотри, что я нашел! — Ты… — Смотри-смотри. — Люцифер нетерпеливо подтолкнул ее плечом. Покачав головой, Тариэль развернула лист и Люцифер радостно хрюкнул. На ладони тускло посверкивали неровные большие жемчужины. — После шторма этих раковин на мелководье — пруд-пруди! — Люцифер сгреб жемчуг с листа, сжал в кулаке и, хитро прищурившись, жестом фокусника вытянул из горсти ожерелье. — Я подумал, что они тебе очень пойдут к глазам! Тариэль вздохнула и взъерошила светлые мокрые волосы, заставляя архангела прижмуриться, когда отросшая челка закрыла глаза. — Мальчишка… Ты слишком долго прожил среди людей. — А это плохо? — Люцифер перехватил ее руку. — Знаешь, я не жалею. Я многому у них научился. — Например? — Тариэль улыбается. — Смелости. Умению жить в любой ситуации. Прощать. Ждать. — архангел задумчиво усмехнулся. — Прощать… Знаешь, думаю, нашему Отцу стоило подкорректировать и нас. Прожив тысячелетия с желанием отомстить, я понял, насколько меня это разрушало. Кто знает, что я мог бы натворить, выбравшись из Клетки раньше? Или не попав в нее вовсе. Он помолчал. А потом взглянул на нее, и Тариэль чуть не отшатнулась, увидев, как холодным пламенем полыхнули его глаза. — Я ненавидел все и вся. Я мог разрушить не только создания Отца. Я мог заставить рассыпаться в пыль все, встретил бы на своем пути. — И как же?.. — Думаю, что меня изменили они. Люди. Тариэль не шевелилась. Люцифер ведь так и не рассказал ей о том, что случилось в Клетке. — Когда мы пали с Михаилом, прихватив Сэма и Адама, я был раздавлен. Я не понимал — как?! Как эти слабые и ничтожные искорки смогли победить — меня! И брата! Двух сильнейших созданий! В первые мгновения я был готов раздавить их. Потушить, потому что они были для меня символом слабости и очередного падения. Но потом… Люцифер замолчал. Кажется, вокруг все притихло — исчезли птицы, пропали куда-то шебуршащиеся в листве зверьки. Даже ветер стих. — Но потом… — тихо продолжил архангел. — Я вдруг увидел, что эти мелкие и слабые искорки способны разжечь в себе невиданное пламя, гораздо сильнее адского. Они способны осветить тьму и мрак вокруг себя. Я наблюдал за Адамом. За человеком, умершим давным-давно. За тем, чью душу использовали мои братья, чтобы свести наши глупые счеты. Он просто — жил. Пользовался тем, что у него отобрали. Без зависти и злобы, с терпением и прощением. Нет, он не был идеальным — он боялся и врал. Прятался и юлил. Но… как говорят сами люди — кто без греха, пусть первым кинет камень. Он опять замолчал. — Когда ты появился там, в раю, я даже не сразу тебя узнала. — тихо вдруг сказала Тариэль. — Мы сидели и, как обычно, о чем-то вспоминали… Смеялись… И вдруг небо потемнело, раздался гром, который нас оглушил. Засверкало — всеми цветами радуги. И с неба начали падать звезды. Ярко-алая, белая, зеленая… Мы не сразу поняли. Но побежали к холму, где вы упали. Первым, кого мы увидели, был Варахаил. Он медленно поднимался с земли, прижимая к себе Мириам. Потом и остальные начали вставать. Вельзевул, как обычно, ругался так, что листья вяли. — Люцифер тихо рассмеялся. — А потом… Потом я увидела тебя. Ты лежал так спокойно, так… словно спал. Ребята что-то рассказывали о глубинах ада, о том, как вы чуть не попали в ловушку. О том, как они чуть все там и не остались… А ты… Ты улыбался. Тихо так. Словно видел что-то, недоступное нам. — Тебя. — почти шепотом ответил Люцифер. Он сел, повернувшись к ангелессе. — Все это путешествие я видел тебя, как только закрывал глаза. И тогда… Тариэль положила ладошку на его губы. — Все уже случилось. Ты дошел. — Да. Дошел. — эхом повторил Люцифер. И вдруг лукаво улыбнулся. — А знаешь, чему я еще научился у людей? — Интересно… И чему же? Вместо ответа Люцифер притянул ее к себе. Посмотрел несколько мгновений в глаза — и поцеловал. Сначала легко, словно неуверенно. Прижимая к себе, он одним движением сорвал с нее легкую тунику. Тариэль, не ожидавшая этого, только тихо пискнула, а потом с силой сжала его пальцы. После возвращения они часто оставались наедине. Любили друг друга в невесомых облаках. Но сейчас она чувствовала себя так, как будто впервые пробует его поцелуи на вкус. Как в первый раз — давным-давно. В тихой галактике, за занавесью новорожденных снов и созвездий. Не было больше вокруг пляжа. Не было моря и ветра. Их снова окружала яркая тьма, расцвеченная искрами. Как в первый раз — дотронуться до теплой кожи. Как в первый раз — прижаться так, чтобы потемнело в глазах. Как в первый раз — стать единым целым. Снова. Вздохнуть — и почувствовать раскаленный тягучий воздух. Выдохнуть — в унисон, крепко сплетясь. Не было вокруг ничего, кроме них. Только дыхание, тихое, как шаги по бездне…***
Тепло. Мягко. И так уютно — лежать головой на сгибе локтя, чувствуя кончиком носа теплую кожу. Тариэль, закрыв глаза, задумчиво выводила пальцем по груди Люцифера узоры. Архангел ежился, вздыхал — но терпел и молчал. Солнце опустилось за деревья, и они лежали в тени. Иногда расшалившаяся волна робко трогала их за пятки, и убегала, словно нашкодивший котенок. Пару раз Тариэль слышала шуршание в листве и мельком видела блестящий глаз среди листвы. Снова появились пташки, затеяв шумную ссору в кустах. — Так спокойно. — сказал Люцифер. — И уходить не хочется. Тариэль промолчала. Уходить и правда не хотелось. Но она чувствовала, как зовет их следующий мир. И точно знала, что и Люцифер чувствует то же самое. — Как думаешь, что случилось с Кастиэлем? — вдруг спросила она. — Думаю, наше недоразумение пушистое в очередной раз вляпалось в неприятности. После смерти его любимых зверюшек… — Кого? — А. Ну ты же не в курсе. Это долгая история. Про то, как наш собратец стал игрушкой в руках братьев и Отца. И про то, как обрел друзей среди людей. — Я слышала о каких-то Винчестерах. Это они? — О-о-о, да! Эта троица ухитрилась остановить меня и Михаила, потом убрать с Земли левиафанов, потом помирить Папочку с его сестренкой… Короче, эти люди оставили такой след, что собратья приняли решение убрать их после смерти подальше. И не пускать к ним Кастиэля. Просто для того, чтобы они снова не начали какой-нибудь масштабный пизд… — Люцифер! — Прости, родная. — Люцифер почти виновато ткнулся головой в ее плечо. — Живя с людьми, я научился и этому тоже. Но, надо сказать, иногда крепкое словцо способно здорово облегчить душу! — Знаешь, душу облегчить можно и по-другому! — Точно! Ты права! И я даже знаю — как! — и Люцифер крепко поцеловал ее, не обращая внимания на протесты и попытки вырваться. — Вот и решай теперь, что лучше — поцелуй или крепкое словцо? — Ты… Ты… Ты просто гнусный вымогатель и… — И просто лапочка! Поднявшийся ветер почти заглушил смех. Над горизонтом снова вырастала огромная туча. Колкие молнии расчерчивали небо, обещая ночи гром и дождь. И, уже стоя в тумане Перехода, Тариэль оглядела пляж. У нее появилось чувство, что однажды они сюда вернутся. Вернутся, чтобы спрятаться от вселенных.