sleep in loony bin

- Чего это ты тут сидишь? – спрашивает хорошенький мальчик лет пяти, у которого ровно половина лица содрана в кровь, - Да ещё и улыбаешься. Мальчик склоняет голову на бок и сопливо шмыгает носом, когда садится на корточки и машет лисьим хвостом. - Я жду, - коротко отвечает Чихун, бросив короткий взгляд на старого знакомого, - Это очень важно. - Покажи журавля? – Просит мальчик и придвигается поближе. Чихун любит этого мальчика и уже месяц выдумывает ему имя. Имя – это очень важно. Мальчик хороший, безобидный и добрый, только лицо у него расцарапано, поэтому Чихун с готовностью разжимает ладонь и показывает журавля: небесно-голубого, в мелких белых облачках. Под левым крылом у журавля накарябано кривое красное сердечко. Мальчик внимательно смотрит на птицу, вытянув смуглую шею, рассматривает детально, со всех сторон. - Лучше бы таблеток ему принёс, - Задумчиво тянет мальчик с лисьим хвостом и исчезает. Исчезает, потому что дверь, за которой Чихун напряжённо следит уже больше часа, тихо открывается и в коридор выходит измученный, очень усталый Пак Кён. У Пак Кёна весь халат в мокрых желтоватых разводах, влажный лоб и глаза почти такие же пустые, как у Джехё. Чихун думает, выходит из-за угла, за которым стоял и подходит к любимому санитару. - Пак Кён сансеним, а хотите журавлика? Пак Кён тяжело вздыхает, но тут же натягивает широкую добрую улыбку. - Золотого хочу. Пак Кён роется в кармане, пока Чихун, смешно закусив язык, мастерит свою бесполезную птицу, и протягивает на открытой, измазанной подсыхающей горькой пеной ладони свой маленький подарок. - М? – Чихун отрывается от своего занятия и вопросительно улыбается. - Ты же порвал чётки свои? – Участливо спрашивает Пак Кён, - А эти яшмовые и очень прочные. Чихун долго смотрит, быстро доделывает золотистого журавля и бережно берёт в руки зелёные чётки с красной кисточкой. - Мне? - Тебе, - кивает Пак Кён, - Чтобы никто тебя не трогал. Чихун отдаёт журавлика, наматывает чётки на запястье, с которого ещё не сошла гематома с того дня, как он, в истерике, сорвал прошлые, самодельные, из вишнёвых косточек. - Как он, Пак Кён сансеним? – Басит Чихун, трогая чётки на руке, - Опять болеет? Я ему журавля принёс. Небесного. Пак Кён заметно грустнеет и улыбается совсем тяжело. - Опять болеет. Но ты дай ему птичку, он будет рад. «Если он тебя увидит вообще», - додумывает Пак Кён, и прячет в карман золотую бумажную фигурку. Уже, кажется, пятисотую. - Заходи к нему, может он ещё не спит. Чихун кивает, улыбается санитару и смело проскальзывает в палату. Чихуну всего двенадцать в его голове, мир светел и лёгок, он действительно любит всех и каждого, даже этого буйного Ёнгука, кажется, любит. Его личный цветастый мир лопается и стареет только в двух случаях: когда демоны, и когда Зико. Зико лежит на своей заблёванной койке, бледный и горький даже на вид. Зико состоит из таблеток и Чихун уверен, что это потому, что хён просто болеет. Горло или желудок – что-то такое, он опять забыл. Зико лежит на боку, едва живой на вид, скрючившись в комок. Пак Кён, должно быть, скоро вернётся – сменить простыни, переодеть и промыть глупые дреды. Смыть сблёванную пену. - Хён, ты спишь? – Уютно гудит Чихун, садится на корточки у лица Зико и протягивает амулетик, - Смотри, это я тебе сделал, чтобы ты не болел. У Зико открыты глаза, они очень тёмные и совсем пустые, только Чихун этого не видит. - Хён, смотри, он как небо. - Море... – тихо хрипит Зико и скорёживается ещё больше, - Моооре... - Море? Хорошо, пусть море, - легко соглашается Чихун и кладёт птичку на грязную подушку, сердцем вверх, - Облака отражаются. - Море... Моё море... Зико начинает плакать и его плечи крупно дрожат. Он всё твердит про своё море, и Чихун не знает, как быть. Взрослая боль за подыхающего по своей воле наркомана слишком остра и огромна для двенадцатилетнего мальчика. Приходится взрослеть. - Перестань, - тихо просит Чихун, - Перестань, я тоже море, слышишь? Перестань... Он наклоняется и целует горькие, с привкусом желчи и спирта, губы, без брезгливости целует, осторожно и плавно. Как море. Чихун очень старается стать морем. Зико никак не реагирует, только мычит в тёплые ухоженные губы, и дрожит. Всё реже и мельче, пока не затихает. - Море?.. Ты море?... - Да, да, если хочешь, только не боли так. Чихун трепетно гладит жёсткие дреды и упёрто продолжает целовать. Горько, невкусно, но не противно. Не противно, потому что это Зико. Чихун терпеливый, он упёртый и целеустремлённый. Сказал, что море, значит так и становится. Потому что Зико вдруг улыбается и отвечает на поцелуй. На первый из доброй сотни предыдущих. - Не бросай меня?.. Чихун кивает, усаживается поудобнее и тихо, монотонно гудит. Как волны. А потом Зико засыпает и дышит ровно. Чихун берёт покрывало, комкает и устраивается прямо на полу – стеречь. А на перепачканной таблетками подушке спит небесный журавль с исковерканным, блаженным, кровеносным сердцем. OWARI