Копоть

       В условиях быстро меняющейся обстановки и переходы от одного состояния к другому становятся менее мягкими, чем обычно. Психика человека переживает стресс и пытается подстроиться под внешние обстоятельства, чтобы не произошло коллапса, потому-то грань между отчаянием после смерти богача и активной деятельностью по расследованию преступления почти стиралась.    Лу Хань спешно оделся и вышел из своей комнаты. Нужно было начинать допросы, но юноша направился в кабинет покойного: не мешало побольше узнать и о жертве.    Пусть журналист и не был профессиональным следователем, вынюхивать он умел, к тому же, знание человеческой натуры, выработанное за годы работы в газете, редко его подводило.    Такой человек, как Ли ДонХо, должен хранить свои документы в шаговой доступности – его данные часто требовались для заполнения контрактов...    Журналист начал выдвигать ящики тумбы письменного стола и небрежно рыться там. Удача улыбнулась ему довольно скоро: паспорт магната в сверкающей золотой обложке нашелся во втором ящике.    Корреспондент начал внимательно изучать документ и присвистнул от неожиданности. – ДонХо было всего шестьдесят?! – ахнул он. – Странно... Выглядел он куда старше... – Видимо, не самый размеренный образ жизни сказался, – раздалось от двери.    Лу Хань поднял голову. В проёме стоял СеХун – младший сын покойного. – Я решил не ждать, пока вы за мной придете, и явился на допрос сам, – промолвил юноша, присаживаясь на стул и закидывая одну ногу на другую. – Так как я один из главных наследников, думаю, я вхожу в ваш круг самых вероятных подозреваемых.    Журналист лишь склонил голову, предпочитая оставить эту сентенцию без ответа. – Что ж, я весь ваш, – СеХун развёл руками. – Спрашивайте. Только сперва скажите... Он и вправду умер? – Вашего отца убили, – четко произнес корреспондент. – Это было отравление. – Надо же, – антрополог поднял брови. – И как же вы это установили без лабораторного оборудования и анализов? – По-моему, вы пришли сюда для того, чтобы отвечать на вопросы, а не задавать их, – мягко посек собеседника Лу Хань. – Что вы делали вчера после часа ночи? – Пошел спать, естественно, – СеХун сцепил длинные пальцы на колене. – Сегодня у меня планировался рабочий день, но теперь, думаю, через огонь я не проберусь. – Опишите свои действия поподробнее, – журналист взял верхний лист из стопки с чистой бумагой и позаимствовал ручку из подарочного набора, стоявшего на столе и, по-видимому, никогда не использовавшегося по назначению.    Он написал сверху имя юноши и сделал вид, что работает над заметками: как-то раз знакомый детектив сказал ему, что это смущает допрашиваемых, заставляя их волноваться, отвлекаться и выбалтывать всю правду.    Но антрополог оказался крепким орешком; на лице его не дрогнул ни один мускул. Младший сын ДонХо и сам работал в сфере раскрытия преступлений, и его сложно было провести такой простой психологической тактикой. – Как скажете, – он поднял глаза к потолку, припоминая. – Я просмотрел несколько рентгеновских снимков, чуть поболтал с ЧунМёном, который зашёл пожелать спокойной ночи, разделся, принял душ и лег в кровать. Я немного почитал, а потом уснул. Кажется, было полвторого ночи. – Как давно вы знаете убитого? – Лу Хань задал очередной вопрос, не переставая строчить.    Юноша фыркнул. – Около шести месяцев назад он впервые связался со мной и пригласил сюда, – ответил он. – Тогда я и узнал, что у меня есть два единокровных брата и уйма всякой родни, а также отец, которого я предпочел бы не знать. – В каких отношениях вы состояли с жертвой? – журналист поднял голову и посмотрел допрашиваемому прямо в глаза. – В никаких, – передернул плечами СеХун. – Я ничего к нему не чувствовал, кроме, пожалуй, презрения. Вот наличию братьев я обрадовался, и, как показало время, не зря: мы стали очень близки.    Корреспондент снова склонился над листом бумаги. – Не заметили ли вы чего-нибудь подозрительного вчера вечером? – спросил он. – Ли ДонХо убили около одиннадцати часов вечера или полуночи; давайте ориентироваться на это время.    Антрополог поднял тонкие брови и помотал головой. – Не может быть, – вымолвил он. – Мы с ЧунМёном разговаривали от полуночи до двадцати минут первого, и отец был ещё жив, когда брат уходил к себе. Он приоткрыл дверь и услышал ваш разговор с ЧонДэ, а также голос ДонХо. Который диктовал что-то Исину. – Но окоченение слишком сильное, – Лу Хань подался вперед. – Он никак не мог умереть позже двенадцати или начала первого ночи. – Может, отец был диабетиком, – махнул рукой СеХун. – Возможно, он делал себе инсулиновые инъекции. Как известно, этот гормон ускоряет процесс трупного окоченения. – Я сомневаюсь, чтобы человек с таким заболеванием работал матросом на корабле, – не согласился журналист. – Болезнь могла вскрыться уже после того, как он списался на берег, – заметил антрополог. – В любом случае, это легко проверить: осмотрите его руки. Если найдете множественные следы от иглы, значит, я был прав.    Корреспондент кивнул: в словах юноши был резон. Нужно было обязательно осмотреть труп на предмет следов от уколов, но сначала необходимо опросить всех тех, кто присутствовал. – Большое спасибо, – Лу Хань склонил голову. – Пожалуйста, пришлите ко мне БэкХёна.    СеХун, ни слова не говоря, встал с места и вышел.    Журналист, проводив его взглядом, вздохнул и обратился к своим заметкам. Юноша казался довольно откровенным и искренним, но в то же самое время он дал про себя минимум информации. Хотя его осведомленность об инсулине и его свойствах поначалу несколько удивляла, её можно было легко объяснить спецификой места его работы.    Второй допрашиваемый явился в кабинет покойного быстро.    Бён БэкХён был всё ещё бледноват, но смог собраться и успокоиться; от него слегка пахло настойкой валерианы. – Вы в порядке? – участливо осведомился корреспондент, склонив голову набок. – В полном, – отрезал средний сын убитого, садясь на стул. – ЧунМён дал мне успокоительного. Что вы хотите знать?    Лу Хань опустил глаза на лист бумаги перед собой. Что ж, базовые вопросы все одинаковые, кроме того, ему нужно всего лишь установить основную линию расследования, не особо вдаваясь в подробности.    И потому журналист, откинувшись на спинку кресла, вымолвил: – Как давно вы знали своего отца? – Полгода назад он мне написал, – БэкХён поморщился. – Сначала я не хотел видеть его, но потом из чистого любопытства приехал.    Корреспондент кивнул. Он чувствовал, что эмоциональная натура этого человека обуславливает то, что он легко поддается на провокации, поэтому стоит использовать с ним не вполне обычную тактику.    Лу Хань облокотился на стол и, понизив голос, спросил: – Вы любили его? – Любил?! – взорвался финансовый аналитик. – Вы с ума сошли, да?! Как я мог испытывать хоть какие-либо положительные чувства к этому негодяю, сломавшему жизнь моей матери? Да вы хотя бы представляете, что это такое, когда на тебя показывают пальцами все, кому не лень? Он не помогал никак: ни материально, ни морально, просто бросив мать и не выполнив ни единого из своих бесчисленных обещаний! Она вырастила меня одна, пройдя огонь и воду, трудности и унижения, и – вуаля – вдруг появляется этот подонок, которого якобы замучила совесть! У этого человека никогда – никогда! – её не было, и я сомневаюсь, что за все эти годы он сколько-нибудь изменился!    Средний сын убитого замолчал и, тяжело дыша, потупился. Его щеки горели гневным румянцем, а ладони сжались в кулаки.    Журналист хранил молчание, ожидая, что молодой человек прибавит ещё что-нибудь, и тот не обманул ожиданий. Подняв голову, БэкХён четко вымолвил: – Я понимаю всё, лейтенант: и что о мёртвых нельзя говорить дурное, и что теперь, когда его убили, я сам даю на себя материал, но я просто не могу найти в себе силы простить его. То, как он поступил с нашими матерями, – непростительно и аморально. Я не убивал ДонХо, но не осуждаю человека, который это сделал.    Юноша закончил говорить и гордо расправил плечи. – Хорошо, – корреспондент вновь опустил взгляд на свои заметки. – Что вы делали с одиннадцати часов вечера вчерашнего дня и до того момента, как было обнаружено тело?    БэкХён наморщил лоб и провел по нему красивой, как у аристократа, рукой. Он ещё не до конца оправился от собственной эмоциональной вспышки: тяжелое дыхание, сверкавшие праведным гневом глаза и раскрасневшиеся щеки выдавали его настроение. Но финансовый аналитик изо всех сил старался взять себя в руки. – Мы немного поболтали с братьями в библиотеке, – начал он. – Там ещё были ЧанЁль, КёнСу и ЧонДэ. Последний потом ушел в гостиную – ему нужно было позвонить насчет оборудования для обработки алмазов. СеХун и КёнСу поднялись на второй этаж, а потом за ними последовал и ЧунМён. Мы с ЧанЁлем немного поговорили, а затем пошли наверх. Старший брат зашел ко мне, пожелал спокойной ночи, и я лёг. Это было чуть позже часа ночи, может, четверть второго... – И вы не выходили из комнаты после этого? – уточнил Лу Хань. – Нет, – помотал головой финансовый аналитик. – Пока ЧанЁль не начал долбить в дверь и орать истошным голосом.    Журналист нахмурился и, сложив руки на груди, уставился в никуда. – СеХун сказал, что его точно убили, – снова заговорил БэкХён. – Но вы же не думаете, что это сделал кто-то из нас? Преступник вполне мог прийти сюда под покровом ночи, сделать своё дело и убежать. – Это частная территория, – помотал головой корреспондент. – Наверняка периметр усадьбы оснащен системой сигнализации. Кроме того, человек вряд ли смог бы убежать далеко на своих двоих, особенно учитывая разыгравшийся пожар. Да и вообще, не слишком ли рискованно приходить в дом, где полно народу, и убивать хозяина? – Не знаю, – пожал плечами средний сын ДонХо. – Я всего лишь хочу сказать, что врагов у него было предостаточно. – Хорошо, – Лу Хань положил ладони на столешницу. – Расскажите о них. – Например, мы все, наши матери, прочая его родня, – раздраженно бросил БэкХён. – Наверняка есть ещё родственники или просто случайно встретившиеся на его пути знакомые, которых он подвёл, обманул, обидел... Может, это кто-то, кого мы пока не знаем...    Журналист с сомнением поджал губы. Убитый во время их беседы уверил его, что все родственники находятся под этой самой крышей, значит, не имелось никого, кто мог бы быть оставлен за бортом.    Виновником совершенно точно был один из тех одиннадцати.    Но пока лучше не заявлять об этом во всеуслышание.    И корреспондент, вернувшись к листку с заметками, задал последний вопрос: – Вы не заметили ничего подозрительного вчера вечером? – Нет, – быстро ответил финансовый аналитик. – Хотя... Когда я шел наверх, то заметил, что КёнСу разговаривал по телефону, стоявшему в малой гостиной. – Почему он не воспользовался сотовым? – полюбопытствовал Лу Хань. – Мобильная связь тут работает из рук вон плохо, если вы ещё не заметили, – БэкХён сердито нахмурился. – Так что, приезжая сюда, мы готовимся к большому скачку назад во времени и пользуемся исключительно стационарным аппаратом. – Ясно, – кивнул журналист. – Тогда не понимаю, что в этом странного. – Он только недавно закончил разговор со своим издателем или с кем там ещё, – махнул рукой средний сын убитого. – Но тут вы правы: в этом нет ничего из ряда вон выходящего.    Корреспондент склонил голову. – Большое спасибо за помощь, – вымолвил он. – Я бы хотел поговорить с вашим старшим братом.    БэкХён, с трудом сдержав вздох облегчения, быстро вышел из кабинета. Лу Хань посмотрел ему вслед.    Весьма энергичный молодой человек. И не особо сдержанный. Если бы он задумал убить отца, то сделал бы это во время вспышки гнева, на эмоциях, аффектированно. Это же преступление было явно хорошо продумано.    Размышления китайца прервал ЧунМён, деликатно постучавший о распахнутую дверь. – БэкХён передал мне, что вы хотели меня видеть, – полувопросительно вымолвил адвокат, проходя в помещение и садясь на стул, который несколькими минутами ранее покинул его младший брат.    Старший сын ДонХо оделся в привычные для себя вещи: на нем был деловой костюм, и казалось невероятным, что где-то рядом с этим элегантным деловым человеком могло произойти преступление.    Тем не менее, это было так. – Как давно вы знали погибшего? – задавая этот уже ставший традиционным вопрос, иностранец внимательно следил за мимикой допрашиваемого. – Где-то с полгода, – спокойно ответил ЧунМён. – Он связался со мной и попросил приехать. Видимо, его накрыло раскаяние за бурно проведенную молодость. – Какие отношения были у вас с отцом? – журналист взял из стопки чистой бумаги второй лист. – Довольно ровные, – пожал плечами адвокат. – В отличие от всех остальных, я не злился на него, а пытался понять. – Интересно, почему, – вставил корреспондент, прикусывая кончик ручки.    Старший сын ДонХо вздохнул. – Мой биологический родитель бросил мать, оставив её в положении и без поддержки, – проговорил он. – Из-за этого она провела жизнь, полную лишений, позора и нужды, но, тем не менее, она не переставала любить этого человека. Она рассказывала мне об отце, и глаза её горели. И потому, лейтенант, когда он позвонил мне и пригласил к себе, я с радостью ухватился за эту возможность: мне стало интересно посмотреть на человека, который заслуживал столь сильного чувства. Если он был любим, значит, он являлся достойным этого, и я пытался сблизиться с ним, но ДонХо, к сожалению, относился к нам с подозрением и не особо близко подпускал к себе. На некоторое время мне даже стало не совсем понятно, зачем же тогда он собрал нас всех вокруг себя... Но я нашел своих братьев, которые стали мне настоящей семьёй, а также друзей, с которыми интересно проводить время... Мне доставляло удовольствие жить здесь, и я очень надеюсь, что, когда всё уляжется, мы сможем продолжать существовать вместе.    Лу Хань выслушал юриста с немалой долей удивления: ему казалось, что этот человек сух и практичен, и обнаружить под панцирем столь чувствительного субъекта оказалось немалым сюрпризом. Китаец смотрел на ЧунМёна во все глаза, а тот терпеливо ждал продолжения опроса. Поняв, что пауза несколько затянулась, иностранец быстро вымолвил: – Что вы делали с одиннадцати вечера и до того момента, как обнаружили тело? – Мы сидели в библиотеке, – адвокат закусил губу и посмотрел на носки своих домашних туфель. – Я, мои братья, ЧанЁль, КёнСу и ЧонДэ. Помню, беседа была о северной Африке... ЧанЁлю по долгу службы приходилось там побывать, и он очень красиво рассказывал о берберах. Затем мы с БэкХёном и СеХуном начали разговор об экономических прогнозах. ЧонДэ вышел из комнаты – кажется, ему нужно было позвонить, – а потом последовал и я, совершив вечерний туалет, я зашел сначала к младшему брату, потом – к среднему, а затем вернулся к себе и лег спать. Подозрительного я ничего не заметил. Я вышел от СеХуна где-то в двадцать минут первого, и тогда ДонХо ещё был жив: у двери его кабинета стояли ЧонДэ и МинСок, обсуждавшие, кажется, жаркую погоду, а потом к ним подошли вы. Я слышал голос отца из-за двери – он всегда разговаривал довольно громко. Скорее всего, он диктовал секретарю какое-то письмо.    Журналист не успевал делать заметки: ЧунМён описывал свой график кратко, но довольно точно, и картина постепенно вырисовывалась перед глазами китайца. – Благодарю вас, – корреспондент, закончив писать, кивнул адвокату. – Вы оказали неоценимую помощь следствию. – Не стоит, – старший сын убитого встал со стула и слегка поклонился. – Помогать правосудию – мой долг. Кого к вам прислать, лейтенант? – Пожалуй, Криса, – Лу Хань любезно улыбнулся.    Адвокат кивнул и вышел.    На лицо журналиста моментально вернулось серьёзное выражение; он резко выдохнул и забарабанил пальцами по столешнице.    Рослый спецназовец одновременно и пугал, и интриговал, кроме того, самые сложные задачи нужно решать как можно раньше.    И корреспондент, снова взявшись за ручку, приготовился опрашивать своего соотечественника.