Копоть

       Элитные военные обладали особой аурой, которая была практически видима. Всегда с прямой спиной, всегда подтянутые и готовые в любую минуту броситься в бой, они вызывали немое восхищение.    Крис слегка сутулился и сначала создавал впечатление немного неловкого человека. Но потом он раскрывался, постепенно обнаруживая проницательность, недюжинный ум, наблюдательность и быструю реакцию.    Спецназовец ухитрялся практически ничего не сообщить о себе, в то же время мастерски выспрашивая других людей и выясняя всевозможные детали их биографии. Профессия оставила на этом человеке куда больший отпечаток, чем на его сводном брате, который умудрился сохранить природные чувствительность и эмоциональность.    Положа руку на сердце, Лу Хань сомневался в том, что Крис мог бы совершить преступление: такой человек убивает лишь на поле боя и только по тем причинам, которые считает достойными и благородными. Порешить пожилого богача из-за наследства было бы слишком низко для него.    Тем не менее, с этим субъектом нужно было держать ухо востро.    Войдя в кабинет и шутливо отдав «полицейскому» честь, спецназовец сел на стул и развёл руками, демонстрируя свою готовность отвечать на вопросы.    Лу Хань опустил голову и быстро проговорил: – Что вы делали вчера с одиннадцати вечера и до того момента, как ЧанЁль разбудил вас? – Он не будил меня, – спокойно поправил его военный. – Я уже проснулся к тому моменту.    Журналист с удивлением посмотрел на соотечественника. – В полшестого утра?! – уточнил он. – Армейская привычка, – пожал плечами рослый молодой человек.    Корреспондент потряс головой. – Хорошо, тогда просто опишите тот временной промежуток, о котором я упомянул, – устало вымолвил он, постукивая ручкой по бумаге. – Пожалуйста, – Крис склонил голову. – Сначала мы – я, Тао, МинСок и ЧонИн – сидели в большой гостиной и разговаривали. Потом в полдвенадцатого пришел ЧонДэ и начал вполголоса разговаривать по телефону. Примерно в полночь мы пошли наверх, пожелали спокойной ночи КёнСу, который звонил кому-то из малой гостиной и разошлись по комнатам... Точнее, все, кроме МинСока, которому нужно было кое-что обсудить с ДонХо. Я немного почитал и уснул где-то в полпервого.    Лу Хань нахмурился. – Как давно вы знали покойного? – спросил он, быстро делая заметки. – Лично – пять с половиной месяцев, – тут же откликнулся военный. – Полгода назад он связался с Тао и пригласил нас обоих сюда. Как раз к тому времени нас убедили взять увольнительную на год – это практикуется в отрядах специального назначения, – и мы приехали в Корею. – И какие отношения установились между вами и убитым? – бросил журналист, не поднимая головы. – Ровные и вежливые, – пожал плечами спецназовец. – Мы с ним не состояли в кровном родстве; я пасынок его сестры, так что мы просто поддерживали светскую беседу время от времени и всё. – Хорошо, – корреспондент отложил ручку и посмотрел опрашиваемому прямо в глаза. – А как вы сами думаете, кто мог желать смерти ДонХо? – Думаю, кто угодно, – фыркнул Крис. – Он был не самым популярным тут. Он попытался созвать сюда всех своих потомков и родственников, чтобы создать некое подобие семьи, но не вышло: его сыновья общались с ним сквозь зубы, и только старший старался понять его. Что же касается всех остальных... Каждый из нас упомянут в завещании покойного, и наши доли довольно впечатляющие, и люди без особых моральных принципов за такие деньги вполне могут и убить. – И о ком же вы говорите? – Лу Хань подался вперед. – Ни о ком определенном, – помотал головой военный. – Я плохо знаю всех тех, кто сейчас живет со мной под одной крышей, но на первый план выходят самые очевидные, верно? – Вы имеете в виду сыновей? – журналист потер кончик носа указательным пальцем. – Никто из них не показался мне способным на убийство первой степени... – Что? – спецназовец приподнял брови. – Насколько мне известно, степени присваиваются убийствам только в странах с англосаксонской системой права, да и то не во всех. По-моему, Корея к ним не относится.    Корреспондент вздрогнул, но быстро овладел собой и улыбнулся. – Это правда, – вымолвил он, – но порой в разговорной речи мы позволяем себе подобное. – Вот как, – Крис медленно поднялся со стула. – Как вы небрежны со словами, дорогой лейтенант... Сейчас я пришлю к вам Тао.    Военный вышел из кабинета, и Лу Хань не смог сдержать вздоха облегчения: этот человек невероятно напрягал его самим фактом своего присутствия. Спецназовец явно не доверял самозваному полицейскому, а также – журналист был в этом уверен – явно имел свою теорию насчет того, что произошло в этом доме, но не собирался делиться своими соображениями.    Но оставалась ещё надежда на Тао. Коллега и сводный брат был самым близким человеком суровому рослому военному, и если он и мог поделиться с кем-то, то этим последним, без сомнения, стал бы смуглый молодой человек.    Что ж, он как раз входил в кабинет.    Журналист ободряюще улыбнулся и указал на стул напротив, всячески выказывая дружелюбие и радушие. – Должен признаться, это было ужасно, – промолвил Тао, садясь и испуганно глядя на то место, где раньше лежал труп. – Я никак не ожидал, что что-то подобно произойдет, хотя... Что я говорю? Такого никогда не ждешь. Порой кажется, что все мы бессмертны... – Это точно, – согласился корреспондент, сочувственно склонив голову набок. – Порой сложно сознавать бренность нашего бытия. – Он мог ещё жить и жить, – смуглый военный сокрушенно вздохнул. – Порой жизнь так несправедлива... Пусть я и не знал его слишком долго, да и близки мы не были, но всё же он мой родной дядя, понимаете? Мама никогда не рассказывала о нем, но семья есть семья, и когда мы с Крисом приехали сюда, то договорились, что попытаемся стать ближе со всеми. – И как, вам это удалось? – полюбопытствовал Лу Хань, вертя ручку в ловких пальцах. – К сожалению, не совсем, – покачал головой спецназовец. – Они все милые и приятные люди, но той близости и теплоты, которую обычно ожидаешь в кругу родных, мне разбудить не удалось. Я пытался пять с половиной месяцев, но увы: мы так и остались, в лучшем случае, неплохими приятелями, но никак не братьями.    Журналист кивал, вставляя междометия в нужных местах. Он не раз встречался с такими людьми, как Тао, и знал: не стоит задавать им вопросы, они сами всё расскажут со временем, необходимо лишь мягко направлять повествование в нужное русло. – Вчера вечером никто и подумать не мог.., – осторожно бросил Лу Хань. – Совершенно верно, – военный вздохнул. – Мы беседовали в большой гостиной до полуночи...Я даже не помню последние слова, что я сказал ему... Наверное, что-нибудь банальное вроде «Спокойной ночи!»... А ведь я его больше не увижу... Не могу сказать, что я любил дядю, я ведь его совсем не знал, но родная кровь всё-таки гуще воды. Даже Крис это чувствовал: пусть мы и сводные братья, всё же я могу полностью довериться ему. Это он первым сказал, что нам пора по комнатам, возможно, из-за ЧонДэ: тот разговаривал по телефону об оборудовании для шлифовки алмазов... Наверное, теперь это уже не к месту. – Вы поднялись наверх около полуночи? – уточнил журналист. – Да, – кивнул спецназовец. – Я, Крис, ЧонИн и МинСок... Ещё в малой гостиной был КёнСу; он, наверное, пошел спать чуть позже... Я вымылся и зашел к ЧонИну, чтобы пожелать приятных снов. Мы поговорили совсем чуть-чуть... Я думаю, не больше десяти минут. Когда я возвращался к себе, то видел ЧонДэ и МинСока: они стояли у кабинета и ждали, пока ДонХо не освободится. Он как раз диктовал Исину какое-то письмо; я услышал, как он переспросил: «Исин, ты допечатал?»... И я даже не подумал о том, чтобы зайти к нему! Кто знает, может, я был бы в силах что-либо изменить! – Вряд ли, – помотал головой корреспондент. – Судя по моему опыту, занесенную руку убийцы не остановить. Если человек решился на подобное злодейство, то он обязательно его осуществит. Увы, если бы идеальная превентивная методика существовала, то убийц вообще бы не было.    Тао прикоснулся ко лбу и поморщился, будто у него болела голова. – Наверное, вы удивляетесь, – тихо произнес он. – Я боец спецназа, стало быть, должен уже привыкнуть к подобному... Только это невозможно: каждый раз, когда я сталкиваюсь с человеческой жестокостью, это меня убивает каждый раз, как в первый... Сколько бы ужасов я ни насмотрелся, всё равно я не могу избавиться от того всепоглощающего ощущения дикого ужаса, когда вижу, что люди могут сделать со своими же собратьями... – Я понимаю вас, – Лу Хань, встав с места, обогнул стол и, подойдя к соотечественнику, положил ему руку на плечо. – На самом деле, это куда лучше, чем совсем потерять чувствительность и воспринимать это как каждодневную рутину. Честно скажу, возвращаясь с места совершения преступления, я долго не могу прийти в себя.    Военный резко встал и посмотрел земляку прямо в глаза. Красивые глаза юноши, цветом напоминавшие закатное грозовое небо, хранили выражение, которое невозможно было прочитать или расшифровать. Внезапно подавшись вперед, Тао обнял журналиста.    Последний, никак не ожидавший подобного, резко выдохнул и издал звук, похожий на сдавленный писк. – Спасибо вам за эти слова, – тепло проговорил спецназовец, отстраняясь. – Для меня было важно услышать подобное. Крис всегда владеет собой, никогда не позволяет эмоциям брать над собой верх, и соответствовать его уровню невероятно трудно, а для меня – попросту невозможно. – Н-не за что, – протянул смущённый корреспондент. – Э-э-э... Вы можете быть свободны. Если не затруднит, пожалуйста, попросите ЧонДэ зайти ко мне. – Конечно, – Тао склонил голову и направился к выходу. – Ещё раз спасибо, лейтенант.    Как только дверь за юношей закрылась, Лу Хань вернулся в кресло и со вздохом сполз по спинке. Он никак не ожидал такой чувствительности и эмоциональности от человека, состоящего в элитных частях... С другой стороны, личные качества Тао вряд ли влияли на его несомненную физическую силу. Кроме того, смуглый молодой человек, скорее всего, пошел в армию, вдохновлённый своим сводным братом.    В любом случае, он производил впечатление одного из самых искренних людей, значит, его словам можно верить.    Размышления китайца прервал ЧонДэ, без стука вошедший в кабинет. – Что ж, поиграем в «Полицейских и воров», – ухмыльнулся управляющий, присаживаясь на стул. – Кажется, смерть хозяина вас не особо расстроила, – заметил Лу Хань, поморщившись. – Он мне не хозяин, а наниматель, – поправил журналиста ЧонДэ. – Кроме того, я не вижу смысла в том, чтобы изображать вселенскую скорбь: мы с ДонХо не были ни родственниками, ни друзьями, лейтенант. – Хорошо, – корреспондент нетерпеливо кивнул. – Как давно вы его знали? – Четыре с половиной года, – опрашиваемый забавно поднял брови. – Я был первым, кого он нанял, когда вернулся на родину после многолетних скитаний по морям и океанам. Управляющим я стал, как уже сообщал вам, два года назад, когда здесь были закончены все строительные работы.    Лу Хань прищурился. – Значит, вы хорошо знали покойного, – предположил он. – Не могу сказать этого с уверенностью, – пожал плечами опрашиваемый. – Повторяю, мы не были друзьями; между нами сложились отношения по схеме «наниматель-исполнитель»: он давал поручения, я обеспечивал их точное исполнение. – Но всё же вы жили с ним бок о бок столько времени, – не согласился журналист. – Наверняка вы успели сделать для себя некоторые выводы о том, что за человек Ли ДонХо.    ЧонДэ развёл руками. – Если вам угодно, то да, – сдался он. – В какой-то степени. Он был несколько шокирован богатством, свалившимся ему на голову, и потому был раздираем противоречиями: он хотел собрать вокруг себя свою семью, но в то же время развил в себе паранойю и постоянно боялся, что его драгоценные родственнички что-то затевают за его спиной... В итоге – какая ирония! – он оказался прав. Покойный был одновременно и скуповат, и любил швыряться деньгами. Чего стоит самая большая комната в этом доме, представляющая собой гигантский склад, полный мебели и прочих вещей, которые не используются, а просто простаивают там, ожидая своего часа! В целом, правда, ДонХо был неплохим человеком: он оценивал мои услуги весьма высоко, с ним можно было договориться, и он вполне мог пойти навстречу.    Закончив говорить, управляющий посмотрел на корреспондента, склонив голову набок. – Спасибо, – медленно кивнул Лу Хань, возвращаясь к заметкам. – А теперь расскажите, пожалуйста, что вы делали с одиннадцати вечера до того момента, как ЧанЁль разбудил вас. – Конечно, – ЧонДэ наморщил лоб. – Дайте подумать... Мы сидели в библиотеке и слушали рассказы ЧанЁля о Ближнем Востоке; ещё там были трое сыновей ДонХо и КёнСу. В полдвенадцатого я вспомнил, что мне нужно было позвонить насчет оборудования, и я прошел в большую гостиную, где сидели наши двое военных, ЧонИн и МинСок. Мой разговор растянулся надолго, так что наверх я поднялся где-то в четверть первого. ДонХо как раз диктовал Исину письма, так что я не смог сразу зайти к нему, и мне пришлось ждать снаружи: таково железное правило этого дома, так что мы с МинСоком стояли в коридоре и беседовали. Нас видели многие, в том числе, и вы. Когда наш богач закончил диктовку, секретарь позвал нас внутрь, и мы переговорили с покойным насчет оборудования и алмазов. Потом он отослал всех троих прочь, и мы разошлись по комнатам. Я принял душ и сразу лег; было около часа ночи.    Журналист закончил писать и поднял голову. – Вам не кажется, что полночь – это весьма странное время для того, чтобы совершать деловые звонки? – с иронией осведомился он. – Я бы сказал: «Туше!», да только ваша шпага тупая, – отпарировал управляющий. – Я звонил в Канаду; между нашими странами огромная разница во времени, и двенадцать ночи – это самый удобный период для общения. – Ясно, – корреспондент забарабанил пальцами по столешнице. – Скажите, почему вы звонили из большой гостиной, а не из малой? – Потому что аппарат, который стоит в малой, часто шалит, – немедленно ответил ЧонДэ.    Лу Хань потер подбородок. – Были ли у ДонХо враги? – вымолвил он, глядя на собеседника. – Понятия не имею, – управляющий прикрыл зевок. – Со всеми родными у него были ровные, но довольно прохладные отношения. Больше ничего прибавить не могу. – Что ж, спасибо за информацию, – проговорил журналист, отложив ручку и массируя виски. – Пожалуйста, вызовите ко мне Исина. – Всенепременно, – ЧонДэ встал с места и быстро вышел из кабинета, оставив корреспондента в глубокой задумчивости.