Время быть героями

      ЗИГФРИД       Последние три месяца утро начиналось с медленного пробуждения и долгой разминки. Гантели, раньше лежавшие под кроватью, Зигфрид переложил в нижний ящик комода. Открыть – и вперёд, тренируйся сколько душе угодно.       Гантели поднялись и опустились, мышцы напряглись. Зигфрид поймал нужный темп и закрыл глаза. Особое внимание он уделял правому предплечью: именно его в злополучный день покушения на Райнхарда насквозь прострелил лазерный луч. Пару лет назад Зигфрид предпочёл бы во время отпуска не вспоминать о службе, но тогда у смерти, грозившей ему и Райнхарду, ещё не было настолько удачливых исполнителей.       Ансбах… Он покончил с собой, едва его схватили – принял ампулу с ядом. Но сколько таких коварных убийц будет теперь, когда Райнхард стал премьер-министром и его влияние многократно усилилось. Две недели назад вступили в силу законы, которые продолжат расшатывать привычный мир, пока Райнхард не добьётся главной цели.       Зигфрид устроился на коврике для пресса, глазами выбрал точку на стене и оттолкнулся от пола. Раз-два, раз-два. Правда, точка неудачная – красная роза. Напоминает о старом императоре, так что надо сменить обои на более строгие и геометричные. А пока в качестве точки подойдёт верхушка этажерки, напоминающая витую лестницу. Куда она ведёт? Наверх, конечно. К самым звёздам. Все будет именно так, как он и Райнхард решили давным-давно. Только наверху… холодно.       Повернув голову к окну, Зигфрид только теперь заметил, как похолодало в комнате. Порывистый ветер стал частым явлением на Одине, и мистики-ретрограды поговаривали, что это душа прежнего императора всё видит и гневается. Ерунда какая-то.       Зигфрид в два шага оказался у окна, резко опустил щеколду и с минуту постоял, глядя вдаль. Яркие солнечные лучи пронзали, разрезали и решительно прогоняли с неба тучные облака. Вот так же череда побед Райнхарда не оставляла его врагам ни единого шанса вернуть власть.       Едва Зигфрид вышел из душа, протяжное пиликанье комма возвестило о срочном сообщении из адмиралтейства. Он помнил: плановое совещание перед прибытием Райнхарда. Если бы не отпуск, Зигфрид сам бы этим занялся, но Миттермайер, похоже, справлялся безукоризненно.       – С возвращением на службу, адмирал Кирхайс, – сказал Зигфрид сам себе и закрыл крышку комма.       Два часа спустя Зигфрид переступил порог адмиралтейства. В длинных коридорах с высокими потолками и плотно закрытыми дверями никогда не было шумно: сказывались военная дисциплина и значимость организации. Однако с непривычки эта тишина давила, а в груди ворочалось отчуждение.       Двое младших офицеров у сияющих белизной дверей синхронно отдали воинское приветствие, а стоило Зигфриду переступить порог просторного полукруглого зала совещаний, как его ослепил искусственный свет высоких ламп. «Слишком ярко всё», – и это была последняя отвлечённая мысль.       Первым и самым важным вопросом совещания стало возобновление войны с Альянсом. Адмирал Миттермайер сообщал о первом сражении, называл цифры, говорил о тактических особенностях, а Зигфрид вспоминал день заключения перемирия, простое лицо и открытую улыбку Яна Вэньли. Вот с кем можно было бы договориться об окончательном мире. К несчастью, политики мыслят иначе.       – Во флоте адмирала Ренненкампфа было двести пятьдесят линкоров, четыреста пятьдесят крейсеров и тысяча эсминцев, – говорил Миттермайер, поглядывая на собравшихся. – Против десяти тысяч вражеских единиц это не много.       – Альянс недавно пережил гражданскую войну, – пробасил адмирал Кемпф. – Они что, из обломков новый флот составили?       – Это пограничный, Тринадцатый. Единственный полностью дееспособный. Мы в их ситуации тоже бросили бы все силы на защиту.       Флот Яна Вэньли. Этого Миттермайер не произнёс, но Зигфрид сидел напротив и заметил тень досады, пробежавшую по лицу Волка Бури. Понятно. При Амритсаре под натиском Тринадцатого флота он был вынужден отступить, и это всё ещё не даёт ему покоя.       Дверь распахнулась, и караульные пропустили в кабинет адмирала Ренненкампфа. Этот коренастый офицер держался чересчур прямо и смотрел слишком невозмутимо, а значит, волнение просто сжигало его изнутри. Он подошёл почти вплотную к Миттермайеру и только тогда покорно склонил голову.       – Адмирал Ренненкампф, – Волк Бури поправил светлую чёлку и чуть повысил голос, – ваша неудача в битве обусловлена не только численным перевесом противника. Вы позволили себе осторожничать, и ваше отступление больше походило на бегство. Несмотря на ошибки в битве за Теорос, раньше никто не посмел бы назвать вас трусом.       Густые усы Ренненкампфа дрогнули, губы открылись медленно, будто с усилием:       – Главнокомандующий уже назначил меру наказания?       Зигфрид бросил быстрый взгляд на выжидающего, натянутого струной провинившегося адмирала, потом – на расправившего плечи главу совещания. И сразу понял, что скажет Волк Бури.       – Его превосходительство прощает вам неудачу в счёт будущих побед.       Всё, что Зигфрид знал о Ренненкампфе раньше, касалось его служебных качеств. Но сейчас сквозь официальную маску исполнительного и старательного вояки проступил человек. Он виноват, он признал это и готов понести любое наказание. И тут его милуют, да ещё и говорят о будущих победах. Получается, верят в его способности…       Нахлынувшую радость Ренненкампф тут же спрятал почтительным поклоном. «Его зовут Гельмут», – мелькнула мысль, и от внезапного прилива человечности у Зигфрида перехватило дыхание.       Он сложил пальцы в замок и задумался. Публичный разнос, но обязательно с великодушным прощением – это в стиле Райнхарда. Никто не должен забывать ни о цене ошибок, ни о благоразумии нового Главнокомандующего. Лоэнграмм – не Гольденбаум и поступок за поступком доказывает это.       – Мы можем снарядить большой флот и сбить спесь с Яна Вэньли, – подался вперёд адмирал Кемпф. – Застигнем его врасплох.       Миттермайер покачал головой.       – Врасплох не получится. Враг разместил датчики электромагнитного излучения. Кроме того, адмирала Яна в битве не было, на Изерлоне тоже.       Над столом пронёсся общий вздох – словно ветер перелистнул страницу. Кемпф хлопнул по столу.       – Выходит, они сами всё сделали? Просто положились на репутацию Яна и…       Он осёкся – видимо, заметив выражение лица Ренненкампфа. Зигфрид отвёл глаза. Адмирал Кемпф – хороший человек, но такта ему недостаёт.       – Подчинённые Яна Вэньли и сами не дураки, – мягко осадил его Миттермайер.       – А что с их командующим? – от долгого молчания голос не слушался, и Зигфрид прочистил горло. – Куда он исчез?       Адмирал Кесслер, новый начальник военной полиции, приосанился и ответил:       – Шпионы сообщают, что он на Хайнессене, но сведения разнятся. Что-то случилось, и Альянс это тщательно скрывает. Мы работаем над этим.       – Исчезновение командующего ослабит наших противников, – осторожно заметил адмирал Вален. – Соглашусь: нужно собраться с силами и атаковать.       Зигфрид вздохнул.       – Изерлон неприступен, особенно сейчас. В отсутствие Яна его люди будут защищать крепость любой ценой. Наше нападение ничего не даст и только покажет, что мы уязвлены рядовым поражением, а враги и так понимают, что победа в битве не равна победе в войне.       Миттермайер кивнул.       – Кроме того, есть и хорошие новости, – он перевёл взгляд на адмирала Меклингера, который сидел на другом конце стола.       Тот кашлянул и заговорил:       – После победы над Теоросом нам перешло сорок процентов захваченной военной техники, снаряжения и боеприпасов. Часть кораблей ещё ремонтируют, потом будет транспортировка, но первую партию мы получим уже через неделю.       Зигфрид склонил голову набок и пристально посмотрел на говорившего. Поручая Эрнесту Меклингеру контроль над трофейным вооружением, Райнхард вряд ли руководствовался внешними данными адмирала, но этот интеллигент с безупречными манерами даже типажом походил на теоросских аристократов из немногочисленных материалов хроник. Наверняка с пленными офицерами контактирует именно Меклингер.       Удачное завершение теоросской кампании позволило закончить собрание на позитивной ноте, и всё равно, выходя из зала совещаний, Зигфрид поймал себя на мысли, что ему не терпится вернуться домой. Он даже непроизвольно ускорил шаг, и уже через пять минут машина мчала его от адмиралтейства.       Вечер обещали жаркий и душный, поэтому для посещения оперы Зигфрид выбрал лёгкий светло-серый костюм с зелёными пуговицами и пепельно-зелёным жабо. Эти цвета всегда шли Зигфриду, и у него не было причин беспокоиться, но по дороге к особняку Аннерозе он время от времени оглядывал себя, разглаживал складки и манжеты и поправлял волосы, ставшие вдруг непослушными. К счастью, за тонированной перегородкой водитель не увидит, что иногда адмиралу Зигфриду Кирхайсу всё ещё пятнадцать лет.       Навстречу своей даме он вышел уверенно, и рука, державшая букет орхидей, не дрожала. А вот сердце пустилось вскачь, едва Зигфрид увидел, что Аннерозе тоже выбрала зелёный цвет.       – Зиг, – она подала руку для поцелуя. От ухоженных белых пальцев исходил тонкий аромат парфюма, но голова у Зигфрида кружилась не поэтому.       Служанка приняла у Аннерозе букет и скрылась с ним в доме, а Зигфрид повёл свою даму к машине.       Когда выехали за пределы поместья, Аннерозе нарушила молчание:       – Зиг, я хочу переехать в горы.       Её руки покоились на коленях, глаза без напряжения смотрели в окно, а золотые локоны чуть покачивались на лёгком ветру.       Зигфрид улыбнулся.       – Почему в горы?       – Тут слишком близко к столице и недостаточно тихо. Да и дом очень большой, такой мне уже не нужен.       Конечно. С тех пор как не стало Фридриха, Аннерозе кроме Райнхарда и Зигфрида навещали только самые близкие подруги – баронесса фон Вестфален и виконтесса фон Шаффхаузен.       – Если я тоже перееду в горы, мы сможем видеться чаще.       Аннерозе наконец посмотрела на него, и в этом взгляде переплелись надежда и грусть.       – Боюсь, не получится. Ты нужен Райнхарду.       – Завтра он вернётся, и я попрошу у него об одной услуге…       «Да что ж ты городишь, Зигфрид Кирхайс? Разве это называется услугой?»       Он неловко дёрнулся и зацепил манжету за ручку дверцы.       – Госпожа Аннерозе, я…       Машину тряхнуло, из-за перегородки послышалось недовольное ворчание водителя про дураков, которые не до конца закрывают люки.       Аннерозе взяла руки Зигфрида в свои, её глаза заблестели и стали синими-синими.       – Я знаю, Зиг. Я тоже хочу, чтобы мы… виделись очень часто.       Она зарумянилась, и Зигфрид никогда бы не поверил, что причина в закатном солнце.       Наклонившись, он поцеловал Аннерозе, и она не отстранилась. Что давным-давно поняли мудрецы? Всё гениальное – просто. А в этот самый день Зигфрид Кирхайс осознал, что всё лучшее в жизни – естественно.       Дорога в оперу заняла до обидного мало времени. Потом пришлось раскланиваться с одними знакомыми и обмениваться любезностями с другими. Если бы у Зигфрида спросили их имена, он бы не вспомнил. Само представление слилось в хаотичное чередование голосов и мелодий, а декорации сменялись, как картины во сне: только сознание успевало запомнить их, как они распадались на фрагменты, связанные лишь смутными ассоциациями.       Зигфрид украдкой посматривал на Аннерозе. Она дышала ровно и глубоко, мягко улыбаясь происходящему на сцене. Больше ей не придётся вслед за императором уходить посередине представления. Она свободна.       В перерыве Аннерозе ловко подхватила под руку Магдалена фон Вестфален. Карий взгляд баронессы скользнул по Зигфриду, вернулся к Аннерозе и, видимо, получив какое-то подтверждение, сверкнул хитринкой.       – Господин Кирхайс, я могу украсть у вас графиню? Совсем ненадолго, обещаю.       – Конечно, баронесса, – Зигфрид почтительно кивнул. – Госпожа Аннерозе, я схожу за коктейлем.       Когда от разноцветья толпы возле кафе зарябило в глазах, Зигфрид запоздало сообразил, что надо было идти с другой стороны. На обратном пути он исправил оплошность и не прогадал: на боковой лестнице никого не было. Он бы не различил шепотки за колоннами в малом фойе, но слух резануло сочетание имени Райнхард с «белобрысым выскочкой».       Покосившись вправо, Зигфрид притих у стены.       – Он из кожи вон лезет, лишь бы о нём говорили.       – Вот-вот. Сейчас у всех на слуху: «Лоэнграмм то, Лоэнграмм это».       – Нет, по-другому, забыли? «Его превосходительство». О нём теперь только с почтением.       – И следит, чтобы ему пониже кланялись. Вас двоих не было на том приёме, но я помню. А когда не он, то следит Оберштайн. Чуть что не так, сразу на передовую отправляют.       – Прямо как с фон Гербертом было.       Они повздыхали, вспоминая сослуживца, а Зигфрид в мыслях уже запрашивал информацию о фон Герберте и его окружении.       – Главное, все всё понимают, но сказать боятся. Лоэнграмм на самый верх глядит. Слышал, на Вестерланде его уже императором называли.       – Скоро и здесь назовут.       – То-то и оно! В Нойе-Сансуси погасла половина огней, дворец чуть ли не пустой, императора охраняют кое-как.       – Не скажи. Я там со служаночкой на прошлой неделе… того… и еле ноги унёс.       – Ну ладно, охраняют, но хуже, чем прежнего.       – Какой соблазн для Лоэнграмма, а!       – Тише вы оба! О передовой мечтаете?       – А что такого? Императору семь, а Лоэнграмм выигрывает все сражения. Думаешь, проиграет битву за престол?       Где-то наверху открылась дверь. Зигфрид отстранился от стены и расплескал один из коктейлей. Пусть. До напитков ли ему теперь…       Он поспешил вернуться в главное фойе. Гудение толпы неожиданно пришлось кстати: монотонность позволяла подумать. Слухи про поклоны и передовую… Не иначе, какому-то завистнику не повезло, он выдал совпадение за закономерность, а злые языки подхватили. Зависть сама по себе – сложный механизм с винтами, болтами, шестерёнками и рычагами. Зависть, подкреплённая слухами, – как минимум баллиста, и если она обрушит удар на Райнхарда…       Зигфрид похолодел. Он обязательно узнает, кто эти сплетники. Информация из бюро плюс записи с камер сделают своё дело. Отправлять парней в пекло глупо: попахивает духом старой империи. Зато можно по самые уши нагрузить работой, чтобы не осталось времени на крамолу. Да, Зигфрид решит эту проблему, но завтра.       К дамам он вернулся настолько другим, что Аннерозе, обеспокоенно прищурившись, спросила:       – Зиг, всё хорошо?       «Куда там…»       – Да, госпожа Аннерозе.       Они не стали дожидаться третьего звонка и прошли в зал. Когда грянул оркестр, Зигфрид тут же узнал музыку. На сцену выплыли декорации, в которых на раз-два угадывался древний террианский Рим. Опера называлась «Милосердие Тита». Её красивые герои в помпезных одеждах пели об интригах против прославленного императора и восхваляли его великодушие и всепрощение.