Время быть героями

      ЭЛИЗЕВИН       С тех пор как церемониймейстер Тома де Брезе стал служить Элизевин, она поняла, почему отец так часто на него злился.       – Император наносит визит, чтобы выразить соболезнования или поприветствовать ваше величество? – спросил де Брезе за две недели до прибытия Лоэнграмма.       Замешкавшись, Элизевин упустила момент, когда церемониймейстер вошёл в любимый образ.       – Если это приветствие нового монарха, надо развесить в космопорте флаги обеих стран и встретить гостя с оркестром, который исполнит гимны, – объяснял де Брезе тоном терпеливого доктора. – Если это визит скорби, то, разумеется, никакого оркестра и торжественности.       Он пригладил серебристые волосы на лысеющей голове, что у него означало готовность объяснить ещё подробнее. Элизевин предупреждающе подняла руку.       – Император хочет посетить усыпальницу, но и поприветствовать меня как главу дружественной страны. Оркестр и гимны явно неуместны, однако флаги пусть будут.       Месье Тома поклонился, потом поправил и так идеально отглаженное жабо и продолжил:       – Ваше величество, вы будете встречать гостя в военной форме или..?       – А ваш протокол ничего на этот счёт не предусматривает?       – Прошу прощения, но нет, ваше величество, – проигнорировав её иронию, месье Тома ответил со всей серьёзностью: – На Веррозионе никогда не было самовластных королев.       Элизевин усмехнулась.       – Тогда самое время установить новое правило. Я буду в платье, но в цветах Веррозиона и с элементами военной формы. Пришлите закройщика, и остановимся на этом.       Помедлив, де Брезе откланялся и удалился, смягчив кислое выражение лица лёгкой полуулыбкой.       Бедняга. Пока Веррозион жил обособленно, у церемониймейстера было мало возможностей проявить себя в полную силу, а новой королеве, к его досаде, по наследству передалась отцовская нелюбовь к официозу. Но встретить Райнхарда фон Лоэнграмма, как когда-то «встретили» его впервые, не позволяли ни обстоятельства, ни правила приличия.       Как Элизевин и предполагала, императора тоже не особо волновали церемонии и протоколы. Лишь проходя мимо развевающихся флагов, он сначала распахнул глаза, а затем с улыбкой повернулся к ней.       – Указ только сегодня вступил в силу, ваше величество. Не ожидал, что именно на Веррозионе впервые увижу новый вариант.       Отвечая на улыбку, Элизевин мысленно возблагодарила подсуетившихся подданных, которые вовремя узнали о смене белых близнецов-орлов на золотого крылатого льва.       – Я хотел бы посетить усыпальницу, – продолжал император, минуя ряды почётного караула.       – Конечно, ваше величество. Я сопровожу вас завтра. Вечером прибудет учёный, рекомендованный Академией наук Санта-Беллы. Мне надо подробнее изучить его досье.       – Когда вы решили привлечь теоросцев, у меня были сомнения, но признаю, что сотрудничество может стать эффективным.       – Отец тоже так считал, – сказала Элизевин после паузы. – Хотя никто на моей памяти не ненавидел теоросцев сильнее, чем он, после завоевания он решил перенять у врагов лучшее.       На языке вертелся аналогичный вопрос про Альянс, но не время было его задавать: полтора столетия войны между автократией и демократией – это не то же самое, что четверть века противостояния двух монархий.       Вечером, когда Элизевин сидела в кабинете над бумагами, ей сообщили, что прибывший господин де Оливарес остановился в «Меркурий-шато».       – Прекрасно. Проследите, чтобы он ни в чём не нуждался.       До сих пор тесное сотрудничество с теоросцами не вызывало у неё неприятия, но герцог дель Сальвадоро был влюблён, а генерал Сальвахе исполнял свой долг. Кто знает, как поведёт себя гражданский, да ещё прославленный учёный. Мануэль Санчес прямо заявил, что на Теоросе далеко не все приняли главенство Веррозиона. Входит ли этот де Оливарес в число её ненавистников, много лет взращивавших в себе чёрную злобу? Досье описывало его как скромного, немного неловкого учёного, живущего в собственном мире, однако скромность может быть искусным фасадом.       Элизевин с силой потёрла лицо ладонями.       «Паранойю надо рубить на корню», – сказала она себе, захлопнув папку.       В фехтовальном зале горели приветливые огни. Услышав знакомый звонкий хохот Луизы, в который вплетался низкий сдержанный смех Натали, Элизевин прибавила шагу. Бойко позванивали клинки – похоже, Луиза объясняла и показывала какой-то приём.       Стоило Элизевин войти, как подруги синхронно вытянулись. От порывистого движения меч чуть не выскользнул из руки Луизы, но она успела его перехватить и вернулась к приветствию.       Элизевин покачала головой.       – Мы одни, не нужно церемоний.       – Да, ваше вели… то есть, Лиз.       – Вот, разрабатываю протез, – Натали пошевелила пальцами правой руки, – а тут как раз Луиза с любопытным приёмом из старого фильма.       – Покажите, – подбодрила Элизевин, отходя к стене.       И в жизни, и на поле боя Луиза была пламенем. Она атаковала смело и с напором, обжигая выпадами и то нависая над Натали, то разя сбоку, едва соперница открывалась. Однако эти просчёты были лишь видимостью, поскольку Натали блокировала все удары.       – А теперь… – Луиза широко взмахнула мечом от себя. – Раз!       Клинок очертил в воздухе правильный зигзаг и ринулся в атаку.       – Два!       Меч подцепил кончик оружия Натали.       – Три!       Клинки затанцевали вокруг друг друга, пока Луиза не оттолкнула меч соперницы.       – Четыре!       Выпад был похож на единое стремление оружия и его хозяйки.       – Пять! – и он оказался ложным: когда Натали отразила его, Луиза увернулась и кольнула её в руку.       – Шесть! И… семь!       Меч Луизы нырнул под клинок Натали и легко, как воздушный шарик, подбросил его в воздух.       Подруги застыли: одна – в поклоне, признавая поражение, другая – с мечами в обеих руках.       – Здорово, девочки, – Элизевин медленно покивала. – Лу, откуда это?       – Из фильма, снятого в Галактической Конфедерации, но по мотивам какого-то кино с Земли*.       Луиза вернула Натали меч, а свой убрала в ножны на стене и поправила гарду. Потом откинула со лба рыжую прядь и лучезарно улыбнулась. Язвительная и ироничная, балансирующая на грани прямоты и бестактности, в танце с клинками Луиза превращалась в счастливую влюблённую.       – Надо мне тоже посмотреть, – вздохнула Натали. – Сбиваюсь на пятом приёме.       – Уже на пятом, – щёлкнула пальцами Луиза, – а утром едва доходила до третьего.       – Нат, ты делаешь успехи. Я горжусь тобой.       Элизевин опустила ладонь на её плечо.       – Потренируемся вместе? Интересно, как эти выпады заиграют в поединке на троих.       Идея была хорошей, но с одним существенным недостатком: назавтра мышцы недвусмысленно заявили Элизевин о перенапряжении и усталости. Тело ломило, как при простуде, и при каждом повороте в постели накатывала слабость. К счастью, этим утром Элизевин не нужно было идти в бой.       Приведя себя в порядок и выпив обезболивающее, она не стала звать служанку: новое платье было из привычной ткани и, несмотря на пышную юбку, расширенные к запястью рукава и отсутствие эполет, сохраняло элементы мундира. Это успокаивало.       Через полтора часа Элизевин бок о бок с императором Райнхардом переступила порог усыпальницы. Сопровождение и охрана остались снаружи, без лишних слов подчинившись короткому приказу.       День выдался пасмурным, и на этот раз лучи солнца, падая на саркофаг, больше освещали мраморный клинок, нежели цветы.       – Я хотел пригласить вас обоих на свою коронацию, – нарушил молчание союзник, – чтобы вы разделили со мной триумф. Король Константин подавал пример и словом, и делом. Он был истинным воином. Смелым, сильным и мудрым.       Император смотрел как будто внутрь самого себя, и на его лице отражалась искренняя скорбь. А затем он снял с алтаря кувшин, налил в серебряную чашу ритуальное вино и, отпив, опрокинул оставшееся в Нишу Памяти.       Элизевин до боли прикусила губу и отвернулась к окнам. Белые лебеди на витражах безмятежно плыли по лазурной глади озера, но их размывало перед глазами, и с этим ничего нельзя было поделать.       Смахнув слёзы, Элизевин произнесла:       – Меня глубоко тронуло ваше отношение к моему отцу. Благодарю вас, ваше величество.       Она присела в реверансе, а он церемонно поклонился, прижав к сердцу ладонь.       Позже, когда их автомобиль рассекал городские улицы, Элизевин посвятила союзника в детали последних событий. Когда она рассказывала о пожаре в Санта-Белле, голос дрожал, и только поэтому, покосившись на императора, она заметила его волнение.       – Город горел, и пламя перекидывалось с квартала на квартал… – медленно повторил собеседник.       – Именно. Целый район был выжжен дотла. С высоты это выглядело особенно жутко и… – Элизевин оборвала себя, всматриваясь в лицо Лоэнграмма, на котором задумчивость сменил неприкрытый ужас.       – Ваше…       Он резко развернулся к ней.       – Скажите, вы верите в вещие сны?       Союзник начал рассказ с огненной стены, которую Элизевин сразу определила как опасную преграду, которая при всей своей грозности пропустила его. Испытание смелостью? Решительностью?       – Проверка на готовность принимать, – озвучила Элизевин свой вывод. – И на гибкость, наверное.       – Причём в отношении к тем, кто… – император почесал подбородок и, встретив её взгляд, стушевался. Правда, быстро овладел собой. – Ваше величество, в этом сне были вы.       Лет в пятнадцать Элизевин слышала от матери, как это романтично, когда мужчина признаётся женщине, что она ему снится. Но в том, о чём сейчас рассказывал император Райнхард, не было никакой романтики – только ощущение надвигающейся опасности и гибели всего, что им дорого.       – Ян Вэньли и я были мертвы и показывали вам, что произойдёт с вашей страной?       – Да. Ян сказал, что это были враги.       – Культ Земли, – уронила Элизевин в тишину и содрогнулась от того, как зловеще это прозвучало. – От моего похищения и попытки стравить Веррозион с Империей – к пожару в Санта-Белле и «чёрному рауту». На первый взгляд неразбериха, но на самом деле…       Элизевин замолчала и прошлась пальцем по стеклу.       – Я почти уверена, что за мальчишкой, который травил моего отца, тоже стоят терраисты.       – Они вроде бы призывают возродить Землю, – фыркнул союзник. – Если бы они мыслили стратегически, то понимали бы, что для возвращения потребуется много средств и ресурсов. Не говоря уже о перенаселённости. Только в Империи больше двадцати пяти миллиардов жителей.       – А если у них есть финансы? Паломничества на Землю, организация митингов – всё это требует денег. В то же время совсем не похоже, чтобы последователи Культа были сшиты из золота**.       Император холодно усмехнулся.       – Мне приходит на ум только один удобный для них способ получения быстрой и крупной выгоды – незаконная торговля. Если не оружием, то…       – … наркотиками. Да, это вполне вероятно. Посмотрим, что обнаружат на Земле Кассиопея и Лорена.       – Если ваши подозрения подтвердятся, мы сокрушим терраистов вместе.       Элизевин кивнула с облегчённым вздохом.       Следующим днём во время заседания Малого совета, слушая воодушевляющий доклад Жака де Клориона, она то и дело посматривала на полированную поверхность стола, на которой отражался купол в виде звёздного неба.       – Все доспехи полностью заменены на выкованные из теоросской стали. Старые же переплавлены на разного рода запчасти, – сообщал Главнокомандующий, держа планшет на весу, как почётную грамоту. Впервые после гибели мальчишки он улыбался, пусть и всего лишь уголками губ.       – Не хочется сбивать ваш настрой, – мягко начал Лувуа, – но я не понимаю ваших восторгов. Будь эти доспехи хоть трижды волшебными, кто станет их носить? Ваше величество, это как раз то, о чём я хотел доложить. Несмотря на бесплатные профессиональные курсы и рекламную кампанию гражданских сфер деятельности, проблема трудоустройства солдат решается крайне медленно. Незанятых почти сто девяносто миллионов.       Элизевин наклонила голову.       – Господин министр, я понимаю вашу тревогу и именно поэтому пригласила месье Матьё де Моле.       Министр труда встал, поправил лацканы камзола и выпрямился во весь свой небольшой рост.       – Господа, три года назад две трети нашего населения служили в армии, и для страны это было приемлемо. Но за последний мирный год доля занятых в военной сфере снизилась всего на шесть процентов! Речь не только о солдатах, но и о статистах, врачах, механиках… Почётность службы в армии давно переросла пределы нормы. Дошло до острой нехватки профессионалов в образовании, в текстильной промышленности, в строительстве. Перемены затронули даже сугубо гражданские сферы, причём и на Веррозионе, и на Теоросе. На школьных уроках истории изучаются только войны и госперевороты, в университетах предпочтение отдаётся тем студентам, которые выбирают темы вроде «Сравнительная характеристика военных кораблей классов А и В» или «Рельеф Веррозиона как оружие против врага». И с окончанием боевых действий это не прекратилось! Напротив, тенденции становятся всё более угрожающими. Так неужели мы допустим, чтобы в школах учеников оценивали по военным достижениям их предков? чтобы обычные путешественники становились шпионами? чтобы каждый разговор за семейным столом сводился к теме войны?       «Не зря он потомственный оратор», – пронеслось в голове Элизевин.       – У меня есть предложение, ваше величество.       Она повела плечом, стряхивая невольное оцепенение.       – Слушаю вас.       – Пусть проектировщики военных кораблей займутся стадионами, спортивными центрами, площадками и всем необходимым для проведения международного чемпионата.       – Международного? Вы имеете в виду не только Веррозион и Теорос, верно?       – Империю тоже, ваше величество. Насчёт Нойеланда пусть решают союзники, у них свои нюансы. За пять-шесть лет подготовки многое в отношениях стран может измениться. Суть в том, что спортивные состязания с древних времён были прекрасным способом объединить людей. Площадки можно организовать на разных планетах. Кто-то примет у себя футбол, кто-то – лыжные гонки. Как минимум две пограничные имперские планеты вполне пригодны для зимних видов спорта.       Элизевин негромко хохотнула.       – Я ценю ваше рвение, но не забегайте вперёд. Император ещё даже не в курсе вашего предложения.       – Простите, ваше величество.       – В остальном мне всё нравится. Однако, – она помедлила, оглядывая присутствующих, – несмотря на переориентацию на мирное время, мы не должны расслабляться. Позвольте представить нашего гостя. Гаспар де Оливарес – лучший физик-ядерщик Санта-Беллы и совершенно необходимый нам человек.       Сидевший поодаль пожилой учёный поднялся с достоинством, хотя щёки подёрнулись румянцем.       – Благодарю за высокую оценку и интерес к моему труду, ваше величество. Господа, разрешите продемонстрировать то, чему я посвятил больше двадцати лет.       Потянувшись к пульту, он перепутал кнопки и что-то забурчал себе под нос. Элизевин хотела попросить кого-нибудь помочь, но тут над столом замерцала объёмная проекция, изображающая громадную пушку. Её дуло было направлено на модель условной планеты.       – Электромагнитная пушка, – прокомментировал теоросец, и в его взволнованном голосе прорезался акцент. – Направим на центр управления системами жизнеобеспечения пучок электроволн.       Из дула пушки к планете устремились пунктирные линии. Едва они достигли её, на поверхности вспыхнула и застыла паутина проводов.       – Мгновенное сжигание, – обронил де Клорион.       – Очень точное определение. Аппаратура, которая зависит от электричества, просто выключится. Всё, кроме аналоговых систем и механики. Проще говоря, один такой выстрел способен отправить целый город в далёкое прошлое без электричества.       – Надолго?       – Максимум на двенадцать часов. Потом выстрел придётся повторить, и с этим есть определённые сложности. Но это тема для более подробного разговора.       Кольбер, до сих пор сидевший молча, почесал усы и спросил:       – Сколько вы хотите за вашу чудо-пушку, господин де Оливарес?       Скромный учёный смерил министра финансов откровенно оценивающим взглядом.       – Начиная этот проект, – произнёс отчаянно краснеющий гость, глядя прямо в глаза Кольберу, – я обязался предоставить результат моему спонсору, королю Фердинанду.       Хотя предполагаемая цель применения этого оружия была очевидна, Элизевин увидела, как напряглись от такого признания её подданные.       – К счастью, власть на Теоросе сменилась раньше, чем я закончил работу. Я готов предоставить пушку в дар, но с одним условием.       – Говорите, – поторопила Элизевин, сцепив пальцы в замок.       – Мне нужны письменные гарантии, что моё изобретение никогда и ни при каких обстоятельствах не будет использовано против Теороса.       Элизевин помолчала, вновь оглядывая проекцию повреждённой планеты.       – Это довольно серьёзный вопрос. Я должна обсудить его с моими министрами.       – Разумеется, ваше величество, – гость кивнул и, нажав кнопку до упора, выключил проекцию.       На самом деле решение было принято почти сразу. Элизевин видела его в жадных глазах де Клориона, в заинтересованном наклоне головы Лувуа, в снисходительном прищуре Кольбера, в открытой улыбке де Моле. Ещё бы: с появлением в арсенале такого оружия удалось бы избежать многих жертв. И это позволило бы быстро подчинить Теорос, если бы автономия решила восстать.       «Вы деловой человек, господин де Оливарес», – прищурилась Элизевин, глядя вслед учёному.       Вечером она отправилась в парк развеяться в окружении цветущих роз и каштанов. Взрыв два года назад стал пусть горьким, но уроком, и теперь в десяти шагах от Элизевин шли четверо гвардейцев, выдавая своё присутствие только тихим стуком ботинок.       Она глубоко вдохнула аромат растений и закрыла глаза. В этом парке она впервые сильно поранилась, и шрам на пальце так и не зажил. Среди этих зелёных лабиринтов бегала наперегонки с Кассиопеей и играла в прятки с Жеромом. Тут оплакивала свою первую неразделённую любовь. Сейчас у неё другие проблемы и заботы. Почему же она всё чаще вспоминает прошлое?       На противоположном конце аллеи показался император Райнхард. Его охрана тоже следовала позади, только юноша-ординарец держался прямо за плечом своего господина.       Увидев Элизевин, союзник замедлил шаг и дал знак приближённым отойти. Элизевин сделала то же самое, но от неё не укрылись ни тонкая улыбка дю Пейре, ни острый взгляд ординарца императора.       Поравнявшись с союзником, Элизевин заметила странность и в выражении его лица. Так выглядит человек, у которого есть причина радоваться, но который не позволяет себе этого. Наплевав на все условности, Элизевин спросила:       – Ваше величество, что-то не так?       Император молча предложил ей руку, и они свернули на боковую аллею шиповника.       – Звонил Кирхайс. Он сообщил, что я скоро стану дядей.       – Это же чудесная новость! А вы не рады?       – Рад, конечно, просто… никак не избавлюсь от мысли, что… что всего этого могло не быть. Свадьбы Кирхайса с моей сестрой, их ребёнка, – императора передёрнуло, он остановился и запрокинул голову к небу. – Вы слышали о произошедшем на Гайерсбурге?       – Отец говорил, адмирал флота Кирхайс был ранен, спасая вас от мести слуги Брауншвейга.       – Мой друг был готов пожертвовать собой. Если бы не вмешательство Волка Бури, Кирхайс мог бы погибнуть, а я сейчас был бы совершенно другим человеком.       Элизевин во все глаза смотрела на собеседника, которого противоречивые эмоции буквально растаскивали по частям в разные стороны.       – Ваше величество… – в голову как назло не приходило ничего дельного, и Элизевин сказала первое, о чём вспомнила: – С Теороса привезли партию новых клинков. Опробуем?       Во взгляде Лоэнграмма зажёгся азарт, и Элизевин поняла, что выбрала верный путь.       Четверть часа спустя, сменив платье на тренировочный костюм, она вышла из раздевалки и выбрала клинок из двенадцати, развешанных на стене. «Смертельные игрушки» – говорили об этих мечах. Обхватив пальцами рукоять и сделав пару взмахов, Элизевин заключила, что всё правда: оружие было лёгким, как игрушечное, но намного опаснее.       Элизевин повернулась к императору, который оглядывал на себе серебристо-серый костюм.       – Комфортно?       Союзник коротко кивнул.       Она прошлась вдоль стены, покручивая меч и краем глаза отмечая такие же движения Лоэнграмма. Потом они одновременно посмотрели друг на друга, и мечи завертелись в грозном предвкушении.       Соперник напал первым. Элизевин уклонилась от выпада, завела руку за спину и резко повернулась в профиль.       «Сложнее, правда?» – мысленно спросила она, когда Лоэнграмм промахнулся.       Элизевин отвела его меч своим, будто хлыстом, и после коротких выпадов пошла в атаку.       – Раз! – собственный напряжённый голос показался ей детским и несмелым, но широкий зигзаг, очерченный клинком, был быстр и опасен. – Два!       Лоэнграмм встретил её меч кончиком своего, Элизевин тут же подцепила его и сделала обводку.       – Три!       Клинки пели и скрежетали вокруг друг друга, а потом их словно отбросило в стороны.       – Четыре! – всё же крикнула Элизевин, хотя эффекта внезапности не получилось.       Вместо того чтобы встретить обманный выпад, Лоэнграмм ушёл вбок и напал сам. Элизевин едва успела отразить удар. Раззадоренный соперник брал натиском и был начеку, а когда нападала Элизевин, блокировал все её атаки.       «Что ж, тогда… танец мой, месье?»       И они танцевали, каждый раз меняя дистанцию: то отбегая и уворачиваясь, дразня друг друга, то сталкиваясь нос к носу. Наконец Элизевин изловчилась и отвлекла соперника ложным выпадом.       – Пять!       Уколов Лоэнграмма в тыльную сторону ладони, она звонко воскликнула:       – Шесть!       С победным «Семь!» она не успела: меч взлетел слишком высоко, и Лоэнграмм так естественно поймал его, что Элизевин чуть не взвыла.       «Лёгкость, всё из-за лёгкости! Как я могла!»       Нахмурившись, она отступила и встала на изготовку. Меч Лоэнграмма отзеркалил движения её клинка, а по лицу императора скользнула усмешка.       Тихо рыкнув, Элизевин ринулась в атаку. Лоэнграмм резко откинулся назад, повернулся и попробовал сделать подсечку. Элизевин прыгнула так высоко, что заныли колени, однако её контратака была слишком яростной: соперник по её примеру повернулся в профиль и ушёл от выпада, а потом ударил, и если бы Элизевин не пригнулась, то пришлось бы признать поражение.       «Нет, я здесь не за этим!»       Сгруппировавшись, она рассекла воздух, целясь сопернику в солнечное сплетение, но он отскочил и встретил её меч своим.       Проводя клинком по клинку Лоэнграмма, она глядела на него, он – на скрежещущие лезвия.       «Завораживает, правда?»       А потом соперник поднял на неё пылающий взгляд. Они обходили друг друга лицом к лицу, и Элизевин чувствовала дыхание Лоэнграмма на своей щеке, видела, как подрагивают его ресницы, как упрямо сжимаются губы.       Когда остриё клинка Элизевин чудом не задело горло противника, он, сдвинув брови, перешёл в наступление и едва не выбил меч из её руки.       «Мне не победить», – поняла Элизевин, занося клинок над головой Лоэнграмма. В ту же секунду остриё его меча коснулось её груди.       – Ничья, – констатировал союзник, с полуулыбкой отводя оружие.       – Ничья, – эхом откликнулась Элизевин.       Онемевшая рука выпустила меч, а голова тяжело ткнулась в грудь Лоэнграмма. Слёзы мгновенно подступили к глазам и прорвали заслон из бессчётных попыток сдержать себя. Звон упавшего клинка сменило надсадное рыдание, больше похожее на рёв, настолько нечеловеческий, что Элизевин не узнала в нём собственных интонаций.       «Отец никогда бы не проиграл, даже союзнику. Я подвела его, подвела саму себя. Чем же я лучше Кассиопеи? Она хотя бы всегда была рядом с отцом, а я не успела…»       Давящая свинцовая скорбь разлилась внутри и вмиг застыла, лишая Элизевин сил. Она даже не сразу поняла, что осела на пол – просто в какой-то момент ощутила, что мир стал больше, а плечи обхватили чьи-то ладони.       «Райнхард».       Он опустился рядом с ней, обнимая бережно, но решительно.       – «Тевтатес» – быстрый корабль, – еле ворочая языком, говорила Элизевин сквозь слёзы, – но и он не успел. Касси не виновата, это всё я... Если бы хоть на один день раньше… Мне бы всего один-единственный день, понимаете?       Вместо ответа Райнхард заключил её в кольцо объятий. Судорожно всхлипнув, она уронила голову на его плечо и зарыдала ещё сильнее.       * Имеется в виду фильм «Горбун» (1997).       ** Être cousu d’or – быть сшитым из золота (французская поговорка).