Время быть героями

      КОНСТАНТИН       Он приказал запереть девчонку и найти занятие её людям, да подальше от неё. Стараниями сочувствующих безумцы легко превращаются в героев. Не хватало ещё усмирять бунт в собственном флоте.       Возвращение на мостик показалось Константину бесконечным, хотя шёл он быстро.       – Медовую воду, – бросил он слуге на ходу, – и добавь имбирь.       Мёд успокаивает нервы и горло, а имбирь хорош при простуде. В последнее время Константин чувствовал себя неважно. Отдохнуть бы, но время дорого.       Залпы первых двух часов были лишь проверкой сил, дебютом на шахматной доске вокруг Теороса. Это было время натянутых улыбок и попеременного оглядывания то одного, то другого участка поля боя.       Потом на своей знаменитой «Кобре» выплыл Фердинанд, и стало не до улыбок. Теоросец навязал Константину схватку, но вынужден был отступить – очевидно, поняв, что противник вовсе не заржавел на престоле и не покрылся мхом в своих садах.       Рядом с мёртвой зоной Тюренн-младшая и адмирал Ренненкампф сражались против какого-то дворянчика дель Сальвадоро. Минуту спустя пришлось признать, что этот дворянин весьма хорош. Ещё через пять минут Константин процедил:       – Так он их вокруг пальца обведёт.       Противник мастерски вёл свою флотилию между имперскими и веррозионскими кораблями. Суда мешались, и Тюренн с Ренненкампфом приходилось стрелять так, чтобы не задеть своих.       Командир вражеского флота, рассредоточив силы, пробивался к Фердинанду.       «Ну уж нет».       – Тюренн! – загремел Константин, выйдя на связь с Молниеносной. – Перестройтесь, оттесните их к мёртвой зоне и отправьте в небытие.       Она коротко кивнула, прикусив побледневшую губу. Судя по перемещениям флота Ренненкампфа, имперец получил аналогичный приказ от Лоэнграмма.       Они перестроились и ударили раньше, чем дель Сальвадоро смог завершить свой манёвр. Тысячи три вражеских судов засосало в мёртвую зону, которая из преимущества теоросцев стала для них проблемой.       Положение выровнялось, и дель Сальвадоро пришлось умерить свой пыл.       А затем «Эфы» теоросцев – эти маленькие бестии! – уничтожили корабли с боеприпасами Чёрных улан. Конвой перестал справляться, хотя объединённый флот в полтора раза превосходил вражеский, и контратака Клод Миоссан потерпела крах.       На помощь ближнему левому флангу отправились Мортемар и Фаренхайт, и их место заняли де Вобан и Меклингер. Так начался миттельшпиль – и поток сообщений, которые понеслись на «Таранис» со всего поля боя. Некоторые прерывались из-за дальности расстояний, однако в целом картина была ясна: навстречу цветку Веррозиона и Империи Теорос раскрывал свой. Если поначалу он напоминал ощерившийся колючками чертополох, то теперь оплетал «лепестки» объединённого флота со всех сторон, навязывая поединки флагманам и используя свою манёвренность в полную силу.       Теоросцы гибли тысячами, о лоэнграммовскую «Брунгильду» разбилось с десяток судов, пятнадцать пытались достать «Тевтатес», а в корабль самого Константина целился, наверное, каждый десятый крейсер. Но пока из флагманов погибли только «Ардуинна» и «Цернуннос».       Когда судно Ноай-младшей разорвало пополам, Константин выругался и приказал открыть канал связи с флотом Софи. Он что-то говорил про необходимость собраться и действовать, про невозможность отступления, про оставшиеся силы и верность Родине. Слова лились потоком, перекрывая засевшие в мозгу горькие фразы «Бедная девочка» и «Сил её матери пережить это».       Речь подействовала, но тут же пришло сообщение о флагмане Кассиопеи.       – Увеличьте изображение, – сказал как рявкнул.       Связист, дрожа всем телом, подчинился, и Константин вперился в обзорный экран. Глаза не лгали: «Цернуннос» исчез в клубах дыма, напоследок сверкнув серебристой обшивкой.       «Кассиопея мертва, Элизевин всё равно что мертва».       Он сжал пальцами подлокотники, чувствуя в себе способность вырвать их из кресла и перемолоть взглядом в труху и металлическую стружку.       К счастью, никто в этот момент его не потревожил.       После него настал другой – момент осознания, что ничего ещё не кончено. Есть Таллар и Мюллер, на глазах латающие брешь во второй линии. Есть Жюли Ноай, путающая врагов в обманчиво хаотичном движении кораблей и гипнотизирующая невероятными виражами истребителей. Есть Ройенталь, уверенно прикрывающий её. И ещё многие, кто поможет Константину осуществить замысел.       Сделав над собой усилие, он поднял голову. Нет, теперь он просто обязан победить. Враги, погубившие его приёмную дочь, скоро перестанут дышать, иначе какой он отец?       – Выведите на экран минное поле, – произнёс он ровно в гнетущей тишине. – И флот Лоэнграмма.       «Живое» пространство между мёртвой зоной и орбитой Теороса, где навигация была возможна, враги традиционно заминировали, справедливо рассчитав, что самоубийц в объединённом флоте нет.       Зато имелись те, для кого минное поле было уже пройденным испытанием.       Зефур-частицы, которые Империя использовала в битве при Амритсаре, создавались специальным генератором и были секретным оружием Лоэнграмма. Но применение требовало больше места, а его занимал флот в тридцать тысяч судов, возглавляемый правой рукой Фердинанда адмиралом Вильядосом.       Устранение этого препятствия легло на плечи Лоэнграмма, который открыл огонь в пяти точках одновременно и поочерёдно то ослаблял, то усиливал натиск на разных флангах.       Константин слабо улыбнулся отвлекающим манёврам союзника и успел подумать, что до момента икс осталось не больше трёх часов. А потом пришло сообщение с невзрачного кораблика, приближающегося к «Таранису» из самой гущи битвы.       – Это адмирал Клер, – выдохнул мальчишка-связист. – Она запрашивает стыковку.       – Ответь ей…       «Что она полоумная, безответственная, свихнувшаяся девчонка!»       – … что стыковку разрешаю.       Реакция, которую Кассиопея выдала после его обвинений, в очередной раз показала, что она достойна быть его дочерью. Она не позволила себе ни безрассудной тирады, ни покорного молчания. Только склонила голову и тихо произнесла:       – Ясон дель Асеро мёртв, ваше величество.       Поэтому, возвращаясь на мостик, Константин не мог не думать о мере наказания… и награды, чёрт возьми!       От сердца немного отлегло, и, конечно, именно тогда флот Фердинанда, перестроившись, пошёл в контратаку.       Константин шумно поставил чашку с медовой водой на поднос и скомандовал:       – Всему флоту: вперёд!       Как в хорошей игре после виртуозных ходов наступает время простых решений, так и сейчас отпала необходимость изощряться. Достаточно было вести умеренно активную пальбу, отвлекая внимание Фердинанда от происходящего рядом с минным полем.       Когда снова навалилась усталость – на этот раз всего лишь из-за продолжительной битвы, – Константин встретил её с кружкой кофе в руке. Не хватало ещё пропустить эндшпиль, тем более такой яркий.       В следующую минуту три одновременных потока сверкающих частиц потянулись через обломки флота Вильядоса. Флагман Лоэнграмма выстрелил – и минное поле накрыла ярко-зелёная волна.       «И это только на схеме, а в реальности…»       Константин перевёл взгляд на центральный обзорный экран. Ослепительные шарообразные огни расползались по минному полю, как пузырьки шампанского в бокалах победителей.       Битва ещё продолжалась, но, увидев, что вражеские флоты один за другим устремляются к незащищённой орбите планеты, теоросцы заметались по полю боя, как насекомые в потревоженном муравейнике.       Усмехнувшись, Константин приказал усилить натиск и стягиваться к Теоросу. Внезапно мальчишка-связист подскочил, объявляя:       – Ваше величество, враг бежит!       Константин неосторожно двинул рукой – и поднос выпал из рук слуги. Юноша забормотал извинения, но какое они теперь имели значение?       «Кобра» Фердинанда была самым роскошным кораблём в теоросском флоте. Формой она действительно напоминала змею, в «ноздрях» располагались реакторы, а узор на обшивке имитировал переливающуюся чешую. Тем сладостнее было наблюдать, как этот красивый, быстрый, заметный корабль бежит с поля боя на глазах у изумлённых врагов. И под осуждающими взглядами подданных – тех самых, кто был готов отдать жизнь за своего господина.       Константин издал смешок, и связист спросил:       – Ваше величество, мы позволим королю Фердинанду уйти?       – Он больше не король.       Константин указал на экран. Вражеские суда массово поднимали белый флаг.       Между победой и торжественным въездом в столицу пролегли долгие сутки. За первые шесть часов флоту Лоэнграмма удалось подчинить столичные космопорты, бюро навигации и штаб-квартиру полиции, Элизевин взяла под контроль три важных центра – транспорта, гражданского оповещения, распределения товаров, а на долю Главнокомандующего де Клориона остались резиденции влиятельных дворян.       Высадка, подсчёт павших, вопросы размещения выживших – об этом не поют в песнях и всегда оставляют за кадром в героических фильмах. Очень зря. Если людям почаще напоминать о прозе жизни, в мире будет меньше дураков.       Столица носила примечательное название – Санта-Белла. Святая красавица. Ещё недавно город ему соответствовал. Раньше дома из светлого камня глядели на улицы не пустыми глазницами, а изящными окнами в резных рамах. Теперь же вся пестрота была наглухо заколочена. На что рассчитывали бывшие хозяева, покидая город? Что по возвращении они найдут своё добро в целости и сохранности? Глупая предосторожность и пустая трата времени: мародёры всё равно возьмут своё.       Словно в ответ на мысли Константина, справа из-за угла показалась скульптура: огромный бык похищал прекрасную деву. Зверь застыл в прыжке, а женская фигура тянулась белоснежными руками к предполагаемому спасителю. Нет, к абсолютно конкретному. Он стоял на другой стороне улицы – воин с кучерявой головой и колчаном стрел за спиной. Юноша протягивал деве руку, и их разделяла только дорога. Но встреча вряд ли состоится: подданные Константина или солдаты Лоэнграмма заберут эти трофеи себе.       «Всего лишь скульптуры», – напомнил себе Константин. Но странную, щемящую грусть это не заглушило.       На дорогу и тротуары можно было не смотреть. Солдаты весь день чистили улицы от пыли и мусора и закончили аккурат к приезду высшего командования.       Торжественный въезд… Константин не тешил себя иллюзиями. Это не Вестерланд, и он не Лоэнграмм. Правитель Веррозиона – завоеватель, а не освободитель. И всё же ему недоставало ощущения мира. Война с Теоросом закончилась, но вкус у победы был как у прокисшего молока.       Кольцевая дорога окружала главную площадь и вела ко дворцу на вершине холма. Именно там должно было закончиться триумфальное шествие, но победителей было слишком много, поэтому движение застопорилось. Константин повернул голову и впервые оглядел их всех.       Элизевин и Райнхард фон Лоэнграмм, как и положено, ехали в одной линии с ним. С другой стороны чернела машина с де Клорионом, Камилем Талларом и вице-адмиралом Мюллером. Именно Жаку принадлежала идея расположить флоты лепестками цветка. А Таллар и Мюллер после побега Кассиопеи буквально спасли её флот.       Константин поморщился. Думать о девчонке не хотелось, и он перевёл взгляд на второй ряд машин.       Анри Тюренн и Вален, герои начала сражения, ехали вместе с Мортемар с Фаренхайтом, смельчаками миттельшпиля, а де Вобан и Меклингер, выигравшие все навязанные им поединки, делили машину с Ройенталем, благодаря ловкости которого дальний правый фланг избежал больших потерь. Отсутствовала только Жюли Ноай. Несмотря на то что ей принадлежала львиная доля славы, Жюли предпочла уединиться в номере отеля и оплакать гибель дочери.       Замыкал процессию притаившийся позади автомобиль с Ренненкампфом, Биттенфельдом, Натали Тюренн и Клод Миоссан. Для них эта битва была не слишком удачной. Они потеряли много людей, техники и боеприпасов. Особенно Константин досадовал на Клод: она стала вице не за красивые глаза.       – Сейчас не до наказаний, выговоров и ссылок, – как наяву, услышал он глубокий голос Жюли Ноай. Эта женщина со шрамом через всю щёку и запасом мудрости, которой хватило бы на пятерых, могла бы стать прекрасной королевой. Константин солгал бы, если бы сказал, что не думал о ней в этом ключе. Но она отвергла его, сначала намёком, затем напрямик. А теперь и вовсе, похоже, стала недосягаемой.       Константин вздохнул. Процессия снова неспешно покатила по улице, и он стал смотреть в окно, сам не зная, что хочет увидеть. Понял он, лишь когда заметил, как одинаково держатся немногочисленные теоросские зеваки.       Константин не услышал ни одного недовольного выкрика и даже шепотков. Теоросцы молчали – в этом соль. С такого затишья часто начинаются восстания, даже кандидат в лидеры есть – герцог Алонсо дель Сальвадоро, один из немногих выживших вражеских командиров. Да, надо как можно скорее наладить мир на пока что враждебном Теоросе.       Наконец кортеж подъехал к Кастильосу. Глядя на бывшую резиденцию Фердинанда, Константин вспоминал Нуво-Версаль: настолько дворцы были… непохожи. Здесь не было ни эвкалиптовой аллеи, ни золотых ворот – зато белели колонны и арки и экзотическими веерами раскрывались пальмы. Вместо геральдических лилий – сплетения узоров, в которых угадывались змеиные очертания.       Увидев на клумбах фейерверки цветов, Константин поневоле улыбнулся. Намётанный глаз различил розы и гацанию, но выстроившиеся вдоль аллей имперские и веррозионские солдаты заставили Константина посерьёзнеть.       По невысокой лестнице прямо к главной арке поднялись только он, Лоэнграмм и Элизевин. Дочь стояла в стороне и не смотрела на Константина. Она дежурно улыбалась, махая рукой камерам и фотовспышкам. А вот с маркизом Константин успел переброситься несколькими словами.       – Кажется, ничто не омрачает вашу радость, господин Лоэнграмм?       Союзник усмехнулся и прикрыл глаза. Взъерошив золотые локоны, он стал похож на того юношу-лучника.       – Мы взяли Теорос и преодолели много опасностей. Разве это не повод радоваться?       «Про опасности – это он о своём друге».       – Как себя чувствует адмирал Кирхайс?       – Лучше. Его раны не опасны, и он скоро восстановится, а на Одине под присмотром врачей – ещё быстрее.       Константин кивнул и пригласил командиров флотов на общее парадное фото.       Поздним вечером, пробираясь по улочкам Санта-Беллы и держась в тени, Константин то там, то тут натыкался на простых солдат. Одни горланили похабные песни, другие щупали в углах уличных девок, третьи курили, сидя прямо на тротуаре, четвёртые танцевали под рокот бубнов, пиликанье скрипок или просто с прихлопами да притопами. Фразы на имперском и веррозионском сливались в единый мотив ликования, сквозь который иногда прорывались скорбные ноты – поминальные слова о погибших. Однако они не могли сбить всеобщий настрой: сегодня выжившим ещё больше хотелось жить.       Правда, некоторым уже неважно, дышат они или покинули этот мир. С одним из таких Константину и предстояла встреча.       Наконец он добрался до нужного дома – неприметного, приземистого, с обшарпанными стенами. Пройдя дальше, Константин наступил на растоптанную гниль.       «В дополнение к облику», – усмехнулся он про себя.       В подвале третьего подъезда пахло сыростью. Как Константин и наказывал, Фернер нашёл в меру неприятное место, которое, однако, не вызывало тошноту.       Они были здесь: начальник имперского штаба Оберштайн и его помощник Фернер, которые провели успешную поисковую операцию среди бежавших с поля боя. А на стуле, охраняемый парой солдат, сидел человек, ради которого эти поиски и затевались.       – Фердинанд.       Бывший король совсем не по-королевски округлил глаза.       – Константин?! Выглядишь как помойная крыса.       «И всё же лучше, чем ты».       Константин велел не причинять вреда Фердинанду, но бывший правитель, похоже, сам прекрасно себе вредил. Он давно принимает наркотики, это ясно. Какие-то лекарства поддерживали его в форме, однако с момента последнего приёма прошло как минимум двое суток.       – Ты понимаешь, что уже не жилец? – спросил Константин почти с грустью.       – Понял на фейерверке из зефур-частиц, – он засмеялся, но смех быстро сменился кашлем.       Константин смотрел на поверженного врага, молча дожидаясь окончания приступа, а потом произнёс:       – Ясон мёртв, у тебя не будет потомков, а ты ещё и предков опозорил своим побегом. Так что я оказал тебе услугу и избавил от ярости разочарованных подданных.       Чёрные глаза Фердинанда сверкнули лихорадочным блеском.       – Ты победил, – теоросец попытался выдавить из своего скрипа громовой раскат. – Ты можешь стоять здесь и поучать меня. Проиграл бы я, если бы не твой союз с имперцами? Сбежал бы, будь Ясон жив?       Теоросец слабел на глазах. В тускло-оранжевом свете он казался почти призраком. Константин придвинул второй стул и сел напротив.       – Что я могу для тебя сделать?       Он заметил, как переглянулись имперцы. Им можно, они ведь не понимают, что долгая вражда способна стать своего рода привязанностью.       – Просто выслушай, а там решай.       Константин кивнул.       – Одному тебе Теорос не удержать, и Империя не сможет. Тебе нужен наместник, влиятельный и из хорошей семьи. При дворе таких много, выберешь. Пусть этот человек будет лучшим правителем, чем я.       – Достойная последняя просьба.       – Не последняя, – Фердинанд выпрямился, и в его глазах появилось то, чего Константин никогда раньше не видел, – тепло. – Найди Мириам, мою… даму. В Санта-Веронике. Найди Мириам и позаботься о ней.       «Ого, да это любовь!»       – Даю слово, Фердинанд.       Глаза бывшего правителя закрылись. Видимо, он истратил все силы.       – Теперь оставь меня и дай умереть.       Выйдя в ночь, Константин запрокинул голову к луне. Санта-Вероника… Тихий городок с аккуратными улочками, резными фонарями и вымощенными золотисто-песочным камнем тротуарами. Двери там всегда распахнуты, и люди не боятся гулять по ночам.       В действительности у Фердинанда была и третья, самая последняя просьба. Константин озвучил её, когда минут через пять имперцы вышли наружу.       – Фернер, проследите, чтобы не было никаких грабежей, насилия и мародёрства. Ни в Санта-Белле, ни в Санта-Веронике, ни где-либо на Теоросе. Про нарушителей докладывайте мне или Лоэнграмму.       – Да, ваше величество.       Именно так: «да» вместо «слушаюсь», ведь Константин ему не начальник. Зато в светло-серых глазах имперского военного теперь ясно прочитывалось уважение пополам с одобрением.       Возвращаясь теми же улицами во дворец, Константин не мог избавиться от мысли, что триумф бывает разным и маленькие победы не менее ценны, чем великие.