Королева

***

      Тсунаёши его, пожалуй, ненавидела.       Жалко и мелочно так, но очень искренне. Просто из зависти, просто потому что ему позволено было то, что не позволено ей. Смеяться, запрокинув голову назад, махать руками из стороны в стороны при разговоре, опаздывать на назначенные встречи, так как для тебя более важным оказалось что-то другое, показывать язык спине очередного противного босса (или не одёргивать хранителей, которые этим занимаются). Да даже есть любимые сладости, когда хочешь, не оглядываясь на вечное и занудное слово «режим», — как в колонии, честное слово!       Тсунаёши правда, правда пыталась казаться лучше, стать лучше, стать достойной, стать той, кем могли бы гордиться и Реборн, и дедушка, даже отец…       Она была девушкой, была главой Семьи — это накладывало определённые ограничения на её поведение. Босс должен оправдывать ожидания, как союзников, так и врагов. И она училась. Училась чувству стиля, училась ходить всегда с гордой прямой спиной, училась держать лицо, училась выискивать подтексты в повседневных разговорах, училась, училась, училась, училась всему, что только могло бы ей пригодиться в будущем, что могли предоставить ей её репетитор и окружающие люди.       И, пока не встретила Бьякурана, Тсунаёши даже не осознавала, насколько ей тесно в этих рамках, всеми понемногу созданных.       При первой их встрече парень просто сидел в окне, свесив ноги в сад, и, заметив её, весело замахал рукой: «Привет, Тсунаёши-чан!»       Она чуть не задохнулась тогда — предпочитала считать, что от удивления, от несоответствия ожидаемым действиям, от того, что незнакомый человек так панибратски к ней отнесся, в конце концов!..       Это тоже было правдой, с одной стороны.       С другой — ощущение скорее смахивало не на недостаток воздуха, а на переизбыток кислорода.       И голова так кружилась…       Тсунаёши правда его ненавидела.       Бьякуран творил, что хотел. Добивался того, что замыслил, используя любые методы. Хитро-хитро улыбался вместо того, чтобы ответить на заданный вопрос, — и откровенно говорил неприятные, странные, жуткие в своей правдивости вещи.       Он говорил: «Знаешь, а миры могут рушиться сами по себе, когда в них отпадает необходимость, и люди, жившие в них, так никогда и не узнают, что они уже перестали быть».       Он говорил: «На самом деле, причина не так и важна, если ты можешь делать то, что ты делаешь, без особых на то усилий».       Он говорил: «Милая Тсунаёши-чан, посмотри правде в глаза, они даже не замечают всё то, что ты ломаешь в себе ради них».       «Это не просто судьба, Тсунаёши-чан, нет. Это твоя суть, если позволишь так выразиться. Во всём этом — ты сама».       А потом добавлял: «И ты прекрасна, Тсунаёши-чан».       И тогда она еле сдерживала желание совершенно по-хибаревски зарычать и заехать ему кулаком в лицо, не до конца даже осознавая, что впоследствии удивляло её больше: возникшее желание или то, что никогда его не осуществляла.       Бьякуран подкидывал маршмеллоу, ловил их ртом, в такт музыке покачивая мыском ботинка и насмешливо щурился, следя за её попытками действовать в установленных границах одобряемого поведения.       — Ты так хочешь казаться обычной, Тсунаёши-чан, — со смешком заявил он ей однажды, — но ничего не выходит. А знаешь, почему?       Она бросила него вскользь почти-равнодушный взгляд и отрицательно качнула головой, что, впрочем, могло расцениваться и как попытка поправить прическу, и не заметила, в какой момент парень оказался совсем-совсем рядом, демонстративно положив горячую ладонь на плечо.       Жаркий шёпот на ухо вызвал табун мурашек по коже, ей пришлось усилием воли сдерживать дрожь.       — А ты спроси себя, — доброжелательно и тихо предложил он.       Вдыхаемый воздух отчего-то стал неимоверно сладким, словно она только что надышалась дурманящим ароматом ядовитых лилий, а возникшее желание умыться проточной водой было жутким по силе, будто бы его слова и тон голоса прилипли к ней, вязкой патокой забираясь в голову через уши.       Тсунаёши попробовала что-то ответить, но не смогла заставить себя разомкнуть плотно сжатый рот.       — Ну, — легкомысленным тоном продолжил Бьякуран, отстраняясь и выходя из зоны её комфорта, — или спроси меня. У нас с тобой, видишь ли, есть одна общая черта на двоих, по силе своей превосходящая множество также имеющихся различий.       — И что это? — усилием воли протолкнула она сквозь горло слова.       — О, это на самом деле просто, Тсунаёши-чан, — Бьякуран с шуршанием упаковки запустил руку в пакет с маршмеллоу, демонстративно сильно сминая сладости в тонких пальцах. — Мы оба с тобой необычные. Вот и всё.       «Вот и всё», — мысленно согласилась с ним Дечимо Вонгола, в который раз вспоминая, из-за чего именно она так сильно ненавидит этого парня и всё с ним связанное.       Он всегда оказывается прав.