Героиня второго плана

Тсуна пришла в себя, когда за окном появилось солнце. Она и до этого иногда выплывала на поверхность, но её уставший бороться за жизнь мозг подводил её сознание, показывая невозможные видения — будто бы над ней склонились кенгуру и почему-то Рёхей, и на пальце последнего ярко светится массивное кольцо, и от этого свечения тепло-тепло… А тут — рассвет, собственные открытые глаза и боль во всём теле. Хотя нет, не боль — этого жалкого сочетания букв недостаточно, чтобы передать ту агонию, в которой билась каждая клеточка её тела. Кажется, её привязали к кровати, и, надо сказать, довольно предусмотрительно — первые несколько секунд она дёргалась во все стороны, инстинктивно пытаясь сбежать или как-то уменьшить ощущения. Тело двигалось тяжело, даже слишком, а от руки куда-то вверх тянулась капельница. Тсуна лежала за шторой, в самом углу медкабинета, и на её тумбочке вперемешку располагалось огромное количество лекарств. Боги и демоны, она выжила. Интуиции не было и капли, совсем как после того сна, но Тсуна абсолютно не волновалась по этому поводу — цена уже была известна, и она теперь готова ходить без неё хоть всю жизнь. Хотя, конечно, будет очень обидно и трудно — но девушка успокаивала себя мыслью о том, что в прошлый раз всё вернулось. Когда с болью удалось смириться, Савада смогла расслышать тихое похрапывание из другого конца комнаты. Запоздало пришёл ужас — почему она здесь? Что произошло? Кто пришёл к ней на помощь? И что, чёрт побери, её спаситель сказал остальным? Левая рука непроизвольно шевельнулась, и Тсуна громко взвизгнула от боли, прошившей всё тело целиком. Похрапывание тут же прекратилось, и через несколько секунд перед ней появился собранный и совершенно бодрый Шамал. — Не шевелись и не разговаривай, пока я не отключу раствор, понятно? И, не давая ей пошевелиться, начал что-то искать на столе. Как оказалось, предметом его поиска были шприц и пузырёк, содержимое которого он явно собирался ввести ей, уже протирая спиртом свободную руку. — Если коротко, то мы вытащили тебя с того света, детка. Можно сказать, заново все органы отрастили — у тебя внутри такой фарш был, котлетки можно делать. Но, знаешь ли, мы не всесильны — ты буквально намётана по кусочкам, сильно дёрнешься и развалишься. Никто ничего не знает — ни брат, ни Реборн, ни остальные. Если говорить о времени — с момента, как я тебя нашёл, не прошло и суток. Лекарства экспериментальные, так что почти наверняка будет штормить, но зато результаты в рекордные сроки. Ты мне лучше вот что скажи, деточка — где твой sengo Vongola? Шприц опустел, и Тсуна ощутила, что боль отступает, а её ведёт. Доктор медленно распутывал её конечности из плена, и довольно скоро она была полностью свободна, но чувствительность куда-то отступила, словно её откачивали огромным насосом где-то под кроватью. Мир начал вертеться, хотя девушка отлично понимала, что лежит на горизонтальной и твёрдой поверхности. В уши и глаза будто напихали стекловату, а нос наоборот обрёл небывалую чувствительность, и теперь резкий медицинский запах пробирался в складки её головного мозга, шёл сквозь переплетение белого и серого вещества и оседал где-то в затылке, чтобы позже напомнить о себе в самый неподходящий момент. Принять вертикальное положение, пусть и сидя, оказалось почти невозможно — тошнота подступила к самому рту, и Тсуна даже не могла понять, одета ли она и упало ли одеяло. Наверное, доктор Шамал её поддержал — по крайней мере, она не завалилась вперёд, несмотря на полное отсутствие чувства пространства. Кажется, от неё ждали ответа, и Савада постаралась выдавить из себя слова, понимая, что почти себя не слышит: — Какой…знак?.. Какие…моллюски?.. Удивительно, но с каждой секундой сидеть становилось всё легче, и в какой-то момент у Тсуны даже хватило сил на то, чтобы поднять руку и потереть лоб внешней стороной запястья. Шамал как-то странно посмотрел на неё, а потом зачем-то достал ручку-фонарик и проверил глаза. — Да уж, сильно тебя приложило, если собственную Семью моллюсками называешь. А без segno Vongola тебя бы и на улицу не выпустили — Семья следит за своими bastardo. Кто твои родители? Это больше было похоже на продолжение безумного сна с кенгуру, но Тсуна ещё не до конца пришла в себя, чтобы остановить творящееся вокруг безумие, так что она могла только продолжать. — Савада Нана и… Савада Иемитсу. Доктор, кажется, что-то завопил и убрал руку, потому что Тсуна тут же повалилась вперёд, почти утыкаясь лбом в собственные коленки — поразительно, она ведь никогда не была достаточно гибкой для подобного. Впрочем, Шамал довольно быстро опомнился и поднял её назад, явно не веря ни единому слову. Кстати, это очень интересно… Тсуна нахмурилась, пытаясь сформулировать ускользающую мысль получше. — Дино тоже спрашивал… Дино Ков… Кар… Карваллоне?..Иностранец, которым заинтересовался Хибари-доно… Забавно, почему это всех так волнует… Шамал крепко выругался на итальянском и с торопливым «полежи-ка» вернул её в исходное положение — на спину, туда, откуда открывался отличный вид на гору лекарств. Стоило ей снова лечь, как едва вернувшийся мир полностью рухнул, и она окончательно потерялась в происходящем. Кажется, доктор кому-то звонил и что-то взволнованно обсуждал на итальянском, расхаживая по медкабинету и размахивая руками, как мельница, а дверь приоткрылась, и внутрь заглянул кенгуру. Кажется, рядом с ним был кто-то ещё, но Тсуне ничего не было видно из её положения, а повернуть голову просто не было сил. Шамал отмахнулся от гостей, будто они не были её галлюцинацией, и он тоже мог их видеть, и продолжил общаться на повышенных тонах. Тсуну куда больше интересовали её руки — непривычно чужие, длинные, тонкие, бледные от недостатка крови и до смеха послушные. Именно сейчас, когда она была одурманена лекарствами, её верхние конечности повиновались малейшей идее, и их хаотичные движения в разные стороны полностью захватили её сознание. На губы почему-то полезла улыбка, и она тихо захихикала себе под нос. Это тут же было замечено, и её посадили, подложив под спину гору подушек, и вручили какие-то таблетки и стакан почему-то лимонно-жёлтой воды. Шамал умудрился проделать это одной рукой, продолжая разговаривать по телефону с сильным акцентом — Тсуна, со своим академическим языком, с трудом могла разобрать пару слов, слишком быстрых для её нынешнего состояния. Руки дрожали и отказывались попадать по губам, но она справилась. Реальность вернулась тяжёлым колоколом, запертым в её солнечном сплетении. Несколько секунд она пыталась вдохнуть, ощущая, как её буквально раздирает изнутри, но почти сразу же всё кончилось, и кровать под руками и ногами обрела привычную твёрдость. По крайней мере, на ней точно есть ночная рубашка — правда, слишком взрослая и точно не её, но наличие хоть какой-то ткани успокаивает. Доктор Шамал наконец прекратил говорить и теперь снова сидел рядом с кроватью, запустив руки в волосы и смотря прямо перед собой. В какой-то момент он развернулся к своей пациентке, с неприкрытой надеждой вглядываясь в её лицо. — Знаешь, что такое Vongola? Тсуна нахмурилась, напрягая всю свою память и познания в итальянском. Вроде, это не самая распространенная форма слова «моллюск» — но она уже выдвигала эту версию, и доктор явно ждал чего-то ещё. Даже спустя несколько секунд ничего не пришло ей в голову, и она попыталась ещё раз: — Эм… Моллюск? Мужчина напротив раздражённо цыкнул, потёр ладонями лицо и посмотрел на Саваду с решимостью смертника. — Я Трезубец Шамал, девочка, и если ты понимаешь, о чём я, то сейчас не время играть в шпионов. Этот странный разговор начинал нервировать, и Тсуна поспешила его закончить: — Доктор, я совершенно не уверена, что Ваши прозвища могут как-то повлиять на моё знание итальянского. Взгляд человека напротив окончательно потух, и он со стоном выматерился, словно жалуясь на тяжёлую судьбу. — Сдать бы тебя Реборну, и дело с концом… Это было самым ужасным развитием событий, и Тсуна тихо вскрикнула, а потом сложилась пополам, пытаясь сесть в догэдза, не слезая с кровати. — Пожалуйста, только не Реборн! Что угодно, но не Реборн! Я понимаю, что доставила много проблем, и обещаю всё возместить, но умоляю, только не Реборн… Кажется, доктор Шамал перепугался даже сильнее, чем Савада — по крайней мере скорость, с которой он кинулся её поднимать, явно была нечеловеческой. Вовремя, надо заметить — несмотря на гору таблеток, Тсуна явно почувствовала, как внутри что-то переместилось и, возможно, оборвалось. — Ладно, никакого Реборна так никакого Реборна. Вот как ты можешь знать Реборна, но никогда не слышать о Семье? Не отвечай, вопрос риторический. Так… Они беседовали еще некоторое время, и их разговор свёлся к спору о том, что делать дальше. Шамал настаивал, чтобы она немедленно всё рассказала Хибари и легла в больницу, а Тсуна сопротивлялась, как могла. Одна мысль о том, что кто-нибудь узнает о её позоре, заставляла девушку сжиматься от ужаса и дрожать, как осина на ветру. В результате, Шамал сдался — Тсуна пообещала, что расскажет всем, кому требуется, в течение недели. Про больницу ничего решить не удалось — те, что были ей по карману, просто не справились бы с повреждениями, да и идти в больницу значило открыть правду о случившемся… В общем, пока что всё оставалось в подвешенном состоянии, и она временно переселялась в медкабинет, пока не найдёт больницу и не расскажет правду, перекладывая заботу о себе на чужие плечи. Далее была небольшая битва, в ходе которой Савада буквально выгрызла себе право посещать уроки — если она не придёт, кто-нибудь может что-то заподозрить! Шамал, конечно, ворчал о подростковом максимализме, но всё же уступил, позволив ей перемещаться в пределах средней Намимори и при условии, что его номер будет стоять на быстром наборе. Одеваться было жуткой мукой, и Тсуна сделала это на чистом упрямстве и желании выйти. Радовалась Савада своей победе недолго — сил хватило только на то, чтобы дойти до двери медкабинета и выйти из него. Удивительно — чем лучше она соображала, тем хуже слушались конечности. И, несмотря на кучу препаратов и ещё одну капельницу, которую ей поставили перед выходом, она чувствовала себя словно при смерти. Размашистый удар ладонью по плечу будто разорвал её пополам, и Тсуна прикусила язык, чтобы не заорать — и, пошатнувшись, опёрлась на стену, поворачиваясь лицом к новому виновнику её состояния. Ну конечно — Найто Лонгчемп, боль жизни её. Улыбающийся, в радужных брызгах от жидкости, которую из водяных пистолетов пускала его свита, и почему-то в женской униформе — пугающе короткой, из-под которой торчали семейники, и в тонких чулках, не скрывающих волосатые ноги. — Идёшь? У Тсуны не было сил даже на него рычать, так что она просто сощурилась и постаралась выглядеть угрожающе. — Куда? Парень выглядел безмерно удивлённым. — На Церемонию Наследования, разумеется! Ты просто обязана пойти — Облако точно будет, так что без тебя никуда. Хотя старик Ноно, кажется, сильно спешит — церемония уже завтра. С другой стороны, изначально она была назначена на десятое ноября, так что это мы ещё выбиваемся из графика… Так что, идёшь, Савада-чан? Спорить с Лонгчемпом было себе дороже, особенно сейчас, когда собственное тело грозилось развалиться на части, так что Тсуна коротко бросила: — Нет. Этот юродивый несколько секунд выглядел разочарованным, но потом буквально воспылал, как герои мультиков, когда над ними загорается лампочка. — А, это из-за конфликта с Шимон! Прости, не подумал. Значит, горячая битва в грязи с Адель-чан? Или диверсия, пока Дечимо будет держать речь? Ооох! Впрочем, не хочу лезть в дела облачной famiglia. Вы неоВария или неоЦЕДЕФ? А-а-а, слишком много вариантов! Но не буду отвлекать, Савада-чан. Удачи! Стихийное бедствие куда-то умчалось, а Тсуна осталась стоять в коридоре, полумёртвая и опустошённая. Лекарства ли были тому виной, шок от собственной почти смерти или что-то ещё — она совсем забыла о Сузуки Адельхейд и о собственном поражении. Не справилась, не смогла — и сейчас Дисциплинарного Комитета не существует. Сметён, сдёрнут, уничтожен — заменён организацией с чёрной повязкой на руке чужого Ашуры. Не справилась. Не смогла. Но ведь пыталась, правда? Хотя кого волнуют её глупые оправдания. Важен только успех или неудача, и никого не волнует твоё «славно постарался» или «сделал всё, что мог». Сможет ли она когда-нибудь смотреть в лицо Хибари-доно? Да и вообще — увидит ли его? Глава не прощает ошибок, а позорный проигрыш одному человеку на собственной территории иначе и не назовёшь. Даже если этот человек — Ашура. Когда Хибари-доно в одиночку сносит целую префектуру, это в порядке вещей. Когда их Комитет в полном составе не может удержать одну вторженку, это непростительно. Кажется, воздух перестал поступать в её лёгкие, и Тсуна вытряхнула на ладонь синие таблетки — их доктор Шамал вручил ей на всякий случай, предписав есть сразу, как почувствует какое-либо изменение. На сухую пошло тяжело, даже немного больно, но у неё настолько пересохло во рту, что не было сил собрать даже немного слюны. Горло словно расширилось, сохранив форму лекарства, и Тсуна тяжело облокотилась спиной на стену и прикрыла глаза. В какой-то момент горло отпустило, и дышать стало легче. Савада даже смогла приподнять голову и открыть глаза — не имело смысла стоять в коридоре дальше, ей стоило решить, что делать. — Савада-сан! Конечно, это они. Одинаковые лица, полные ужаса и радости глаза — неразлучные близнецы, почему-то до сих пор с красными повязками. Она и сама была с повязкой — сейчас это казалось ядовитой насмешкой над самой собой. Близнецы предложили проводить её во «временный штаб», и Тсуна послушно пошла за ними, как телёнок, краем уха слушая новости и радуясь, что синие таблетки Шамала так быстро действуют. Несмотря на то, что прошло меньше суток с момента битвы с Адельхейд, новостей было предостаточно. Новый Комитет Ликвидации оказался театром одного актёра, и сейчас девушка из Шимон активно вербовала сторонников, стараясь выглядеть милой. Пока шёл первый день, но это выглядело полным поражением — слухи о том, как эта Адельхейд одной левой уложила весь ДК разлетелись со скоростью пожара, да и привыкли местные к тёмноволосым янки. Парни из их Комитета были, конечно, страшными, но своими, в беде не бросали, школу защищали и вообще, для малолетних бандитов вели себя поразительно прилично — выбивание чужих денег не в счёт. Конечно, Хибари-доно наводил ужас, но девочек он, вроде как, не обижал, а за всякие безумства долго и искренне извинялась сама Тсуна. А тут — чужачка, со своим уставом пытающаяся захватить чужой монастырь. Второй новостью стала непродолжительная битва Хибари-Адельхейд на крыше, закончившаяся ничьей. Вроде, кто-то влез и разнял, парни и сами не знали подробностей. В общем, всё было не так плохо, потерь среди своих нет, а теперь, когда нашлась Савада-сан, и вовсе всё будет хорошо. Тсуна часто заморгала, стараясь сдержать слёзы. Ничего не будет. Она не справилась. «Временный штаб» оказался заброшенной кладовой, и девушка могла лицезреть паутину, сломанные швабры и старый диван с торчащими во все стороны пружинами. Комитет почти в полном составе ютился на полу, на старых коврах и физкультурных матах, и больше всего напоминали беженцев из манги про постапокалипсис — только костра в консервной банке и лохмотьев не хватало. Если бы Тсуна чувствовала себя получше, она бы наверняка ностальгически вздохнула по той коробке под мостом. Дверь хлопнула слишком громко, и поверженный Комитет обернулся к вошедшим — и, словно рябь от брошенного в воду камня, по рядам разошлась надежда. Они все что-то ждали, во что-то верили — и, как бы Тсуна не пыталась сдерживаться, она ощутила, как по щекам медленно-медленно текут слёзы.