Героиня второго плана

— Можно войти? Ямамото мялся на пороге, не решаясь войти в квартиру Хибари-доно и сжимая в руке верёвку, которой был перетянут торт. Тсуна думала, что он взял с собой что-нибудь из их семейного ресторана, но, кажется, в этот раз Такеши обошёлся без рыбы. — Проходи. Парень медлил ещё несколько секунд, осматривая коридор, дверной косяк и её домашнее юката, надетое сразу после стирки. Возможно, она казалась ему неуместной здесь, в доме в европейском стиле, или наоборот, слишком въевшейся, сросшейся с пейзажем. Или, быть может, она насквозь пропахла Пламенем Хибари-доно? Наконец, Такеши решился — протянул ей торт, низко поклонился, извиняясь или прося разрешения, и переступил порог. Внешне его поведение не изменилось, но Тсуна знала, чувствовала — на территории Кё-сана он не может быть расслабленным и спокойным. И тот факт, что она жила здесь несколько лет и считала это место своим домом, не оставил никаких отпечатков на этом месте. — Забавно — ты живёшь здесь несколько лет, мы встречаемся ещё больше, но я впервые переступаю порог этой квартиры. Тсуна нервно дёрнула уголком губы, поддерживая несуществующую шутку. Разумеется, Такеши не был ни в доме Кё-сана, ни в доме её матери, и в обоих случаях она не думала, что имеет на это права. Будь её воля, она и сейчас бы не позвала — предложила бы встретиться на нейтральной территории или в ресторане Ямамото, на крайнем случае просто погулять. Но не выгонять же, раз пришёл? Хотя, конечно, Такеши, сидящий на её кухне, выглядел довольно сюрреалистично — Тсуна всё время оглядывалась на него, когда готовилась заваривать чай. Забавно, она почти никогда не заваривала ему чай. Не то чтобы не хотела или считала чем-то личным — не складывалось как-то. Гостевой набор еле слышно звякнул, и этот звук отлично дополнил висящую тишину. Что заварить — популярный или редкий? Отсюда или из другой префектуры? Классический или экзотику? Чистый или из нескольких сортов? Немного подумав, Тсуна остановилась на Токийской кабусэча, с добавлением сушёных ягод шиповника — отличный чай, не капризный в приготовлении, с хорошим вкусом. Коробочка почти полная — его почти никогда не заваривали, без особой причины. Отпили одновременно — получилось отлично, надо будет заварить ещё. Возможно, в другой раз? Такеши понравилось — он слегка улыбнулся и немного покачал пиалу в руках. — Тсу-чан, нам надо расстаться. Савада знала, что так и будет. Прошло много времени, всё к тому и шло. Их отношения так давно трещали по швам, они так устали чинить их и строить заново — когда всё закончится, обоим станет легче. Но, вопреки всему этому, Тсуна испытывала боль, а не облегчение. Несмотря на трудности, несмотря на проблемы, он всё ещё был её Такеши — тем самым, тёплым, родным Такеши, который всегда где-то тут. Это было привычно, так устойчиво, что Савада вдруг испытала иррациональное желание всё сохранить — даже если им плохо друг от друга, даже если всё неправильно. — Наверное, ты прав. Всё к тому и шло? Савада говорила, не узнавая собственный голос. Неправильно, это всё неправильно — или наконец-то так, как должно быть? Такеши смотрел. Твёрдо и немного грустно, на лицо, но не в глаза — испытывал ли он то же, что и она? Хотел ли всё изменить? Хотел ли всё оставить? Как давно он всё решил? Почему сейчас? — Меня пригласили в Италию. Уезжаю через месяц. Я… Я бы не хотел, чтобы всё закончилось на этой ноте. Мне кажется, ещё не всё потеряно, у нас могло бы получиться — но сейчас обстоятельства складываются именно так, значит, так тому и быть. Вот как. Что же, это хорошая новость. Такеши всегда был великолепным бейсболистом — неудивительно, что им заинтересовались даже за рубежом. Надо подключить спортивный канал и болеть за него, когда его покажут по телевизору. Мучительно. Так больно. Грустно. — Я могла бы… Их пальцы переплелись — самое нежное прикосновение с момента ссоры. — Не надо. Я не знаю, как там сложится, и не хочу рушить твою жизнь этим обещанием. Давай… Давай просто… Всё? Тсуна слабо улыбнулась, чувствуя, что сейчас расплачется. — Всё. Чай допивали в полном молчании, не обсуждая ни его, ни торт. Посидели ещё немного, потом Ямамото встал, помыл руки и направился к выходу. Немного замялся, нагнулся, обуваясь, положил руку на дверь. Вот сейчас, когда он выйдет из комнаты, всё закончится. Окончательно. Бесповоротно. Насовсем. Жизнь разделится на «до» и «после», и она навсегда лишится кусочка своей души, не способная заполнить пустоту на этом месте. Тсуна клянётся — руки обняли Ямамото сами. Несмело, неуклюже, позволяя ей уткнуться лбом между его лопаток и прерывисто вздохнуть. Это действительно конец — значит, надо достойно попрощаться. — Хочешь… Такеши, окаменевший от её прикосновения, резко развернулся и осторожно погладил её по щеке. — Нет. Это будет новым поводом для сожалений. Медленно наклонился, прикоснулся губами ко лбу — невесомый поцелуй, чистый, искренний, прощальный. Тсуна всё-таки всхлипнула, чувствуя, что начинает плакать. Ямамото понял это даже раньше неё — резко выдохнул, наклонился, судорожно прижал к себе. — Это ничего не меняет, ясно? Мой отец всё так же любит тебя и готов помочь, я на связи днём и ночью — правда, первое время не получится, но дальше всё будет иначе, обещаю. Всё по-прежнему, хоть мы и не вместе, так что пообещай, что ты улыбнёшься и обнимешь меня при следующей встрече. Конечно же, она сказала «обещаю». Они простояли так несколько минут, без слов обнимая друг друга. Жаль, что у Тсуны не было интуиции — она бы почувствовала, она смогла бы знать, успокоили Такеши эти слова также, как успокоили её. К сожалению, она не могла ничего сказать, и не могла изменить этого. Уже ничего нельзя было изменить — и надо расстаться с родным и привычным, смело поднимая голову навстречу новому будущему. Плохому ли, хорошему ли, станет ясно потом, пока надо просто смириться и идти. Возможно, всё и в самом деле изменится к лучшему. По крайней мере, когда Такеши уходил, он улыбался.