Героиня второго плана

Это было непросто. Несмотря на то, что теперь у Тсуны была цель, несмотря на то, что она чувствовала себя гораздо лучше и была готова действовать — это было непросто. Когда Тсуна узнала, сколько ныне стоит билет на самолёт в Италию, она чуть не умерла. И это только дорога в один конец! Там же придётся жить! Что-то есть, где-то спать! Где ей взять такую сумму денег? Как в кратчайшие сроки заработать состояние?! Волчий билет сильно осложнял поиск работы, так что Саваде пришлось пойти на крайние меры. Заведение средней паршивости тоже платит деньги, посудомойка тоже является профессией. Официантка, уборщица, курьер — три постоянные работы, две приходящие. Отнимает много времени и сил, конечно, но в её положении выбирать не приходится. На самом деле забавно вышло — вкалывая с утра до вечера, Тсуна получала столько же, сколько за чайные церемонии. Вот почему она не соврала, что болеет? Почему пошла на поводу собственного эгоизма, потеряв прекрасную возможность обеспечить себе стабильный доход? Но поздно плакать — имеем, что имеем. Тсуна вкалывала не только для себя — с ней были парни, которые решились. Всего двадцать человек, меньше, чем учеников в классе — вот что осталось от великого и ужасного ДК. Близнецы, Кумо, куча парней, которых Кё-сан завербовал ещё до её появления, парочка её погодок и один новичок, вступивший в этом году, буквально за день до того, как её Кёя исчез. Несмотря на это — сидел, полный решимости, а парни в один голос за него ручались. Что же, его жизнь — так тому и быть. Парни трудились на стройке, в той самой компании, куда Тсуна пристраивала своих целую вечность назад. Младшие бросили школу, старшие вкалывали сверхурочно — Савада тоже периодически появлялась, выполняя функцию главного прораба. Ребят удалось запихнуть в одну бригаду и выбить более-менее автономное существование, так что они впахивали, как проклятые, на много шагов опережая план. Тяжело, конечно, но куда деваться — оплата-то сдельная. В перерывах зубрили английский — на итальянский не было времени, а этот хоть в школе преподавали, самые азы имелись. Тсуна, разумеется, вспоминала и тот, и тот, мысленно вознося хвалу своему предку, что он эмигрировал из нужной им страны. Бывают же совпадения! Время текло слишком стремительно. Неслось галопом, нещадно ускоряясь на поворотах, перескакивало все важные события, подгоняло и мешалось одновременно. Тсуна вертелась, как лопасти блендера — работала, проверяла работу парней, оформляла загранпаспорта и доверенность на выезд. Их сопровождающий не высказывал недовольства, но совершенно не помогал, как и вся семья Томасо — Савада не жаловалась, справляясь сама. Её сердце и душа стремительно исцелялись, а воображаемая лисья колесница набирала скорость, громыхая по выбранному пути. Чем больше сил Тсуна отдавала, чем сильнее старалась, тем быстрее крепла её решимость. Её клыки наполнялись ядом, её кровь холодела, а конечности наливались невиданной силой. Она двигалась вперёд даже в своих снах — летела, едва прикасаясь босыми ногами к широкой дороге из костей. В этих снах она всегда носила многослойное кимоно эпохи Хэйан, а в руках держала бумажный фонарик, словно освещая им свой путь. На самом деле в небольшом фонарике не было нужды — весь путь через пустыню был озарён тёмно-красным светом, позволяющим разглядеть изгибы и горы костей. В этих снах за ней кто-то шёл — Тсуна слышала топот ног и скрип когтей, чувствовала, как дыхание колышет её волосы, и ощущала огромное количество Ки, омывающей её душу, как тёплая вода из источника. Несмотря на это, она никогда не оборачивалась — цель впереди, она зовёт, и неважно, одна ли она идёт, или с армией. Но чем лучше становилось Тсуниной душе, тем сильнее страдало тело. Она почти не спала, сильно переутомлялась, большую часть времени перехватывала еду на ходу — и её физическая оболочка, несмотря на молодость, оказалась не готова. Савада постоянно уставала, она осунулась, её кожа испортилась, а волосы нещадно секлись. Казалось, её вот-вот настигнет кароси*, и она умрёт до того, как обещанные два месяца истекут. Всё было настолько плохо, что она дважды не смогла встать с постели в запланированное время — Тсуна отнеслась к этому с мрачной иронией, мысленно поздравив себя с полноценным взрослением. Головная боль, ломота в костях, непрерывная работа и необходимость биться за каждую йену — это ведь и есть взрослая жизнь, верно? В ней определённо есть своя прелесть. Когда до назначенного часа оставалась неделя, Тсуна поняла, что денег не хватает. Накопленная сумма покрывала только перелёт — они покупали билеты слишком поздно, как только появилась необходимая сумма, так что ценник вышел конским. Она полностью обналичила карточку Наны, но это не сильно помогло - видимо, основные деньги, на которые жила её мать, хранились где-то в другом месте. Фактически, они снова оказались в начале пути — без гроша в кармане, собирающиеся нелегально жить в чужой стране неизвестно сколько времени. То, что они коллективно заработают за неделю, могло бы покрыть трёхдневные расходы одной Тсуны — но двадцать человек? Что же, выбора у Савады не было — сначала в ход пошли юката и кимоно. Те самые, красное и жёлтое с рыбками, ношеные, но всё ещё в отличном состоянии. Когда Тсуна продавала их, она чувствовала злость — на то, что вела себя как ребёнок, на то, что упустила столько времени. Злость сопровождала продажу разных заколок и безделушек, а также самых новых платьев, продаваемых таким же школьницам за полцены. Злость, зубовный скрежет и понимание, как она продешевила — времени мало, нет смысла торговаться. Украшения, подаренные Кё-саном, Тсуна продавала с горечью. Подолгу перебирала, рассматривала, прикладывала к себе — вспоминала, что чувствовала, когда поняла их истинную ценность. Отдавать украшения казалось кощунством, но Савада заставила себя это сделать. Кё-сан подарил ей эти украшения, Кё-сан отдал их, зная об их ценности — совершенно логично, что она потратит эту сумму на то, чтобы добраться до него. Если Кё-сан заварил эту кашу, пусть он и оплачивает её попытки всё расхлебать. Логично же? Логично? Грустно это всё. То, что всего этого можно было избежать, ещё грустнее. Над фурисоде Тсуна плакала. Прижимала к себе, разглаживала тёмно-синюю ткань, смахивала несуществующие пылинки. Рассматривала серебристые узоры, которые могла нарисовать с закрытыми глазами, и вспоминала — как парни собрались, чтобы вручить его ей, как мялись и клялись, что не взяли ни копейки, и признавались, что цвет выбирал Нагами. Сейчас он тихо спит в своей кровати, как и Юзуки, Тора или Хироши, а Тсуна собирается отдать самое дорогое, что у неё есть, за эфемерную идею. Фурисоде было тем, что олицетворяло её саму — её гордостью, её целью, её местом в жизни. Когда в голове рисовалось будущее, Тсуна всегда воображала себя в нём — серьёзной, красивой, с гордостью взирающей на весь мир. Одежда, созданная для восхищения, одежда, сделанная для торжества, одежда, достойная того, чтобы передать её своей дочери — дорогущая одежда, которая покроет взятку, если их решат депортировать. Ну что же, девочка — вот время и пришло. Не ты ли говорила, что готова отринуть прошлое и бросить всё на алтарь своей любви? Ну давай, бросай. Чего сминаешь в кулаке кусок ткани? Чего плачешь? Чего сидишь дома, а не носишься по Намимори, пытаясь не потерять ни йены от настоящей цены? Громкие слова красивы, Савада Тсунаеши — их ценят друзья, к ним прислушиваются враги. Они всегда к месту, они воодушевляют и дают силы идти дальше. Но, чтобы они обрели вес, их надо исполнить — в одиночестве, один на один со своими страхами и желаниями. Потому что некоторым словам лучше остаться просто словами — потому что действительно совершить озвученное слишком страшно. Девочка, которой досталось её фурисоде, была в восторге. Влюбилась с первого взгляда, прижала к себе, закружилась, как принцесса. Глаза её матери, отсчитывающей деньги, светились счастьем. Они жили своей жизнью, со своими желаниями и мечтами. Они согласились купить часть её души и оставили щедрые чаевые. Они сказали — «спасибо, это то, что надо!», они обняли её и ушли, унеслись в другую, нормальную жизнь. С ними ушла маленькая девочка, мечтающая спасти от издевательств свою подругу, ушла деловая секретарша с пучком, ушла любительница заваривать чай — ушла Савада Тсунаеши, заместитель Главы Дисциплинарного Комитета Намимори. Кто остался? Неизвестно. Наверное, надо будет у Кёи спросить. Когда до отлёта осталось меньше суток, Тсуна в последний раз пересчитала деньги. Всё ещё недостаточно, всё ещё мало, но на первое время должно хватить — но как долго оно продлится, это «первое время»? Чемоданы собраны, вещи на своих местах, за коробками Кё-сана должна была приехать бывшая домработница, но с Тсуной они уже не пересекутся. Всё готово, можно лететь — и, если Савада собиралась сделать что-нибудь ещё, сейчас самое время. Возможно, попрощаться — она уезжает в никуда. Комод, в котором Нана держала украшения, попал в поле зрения Тсуны совершенно случайно — а потом приковал взгляд, как божественная жемчужина. У мамы было много всего — Иемитсу, помимо прочего, часто откупался от жены дорогими безделушками, а она и не думала ничего прятать от дочери. Сумма, которую можно выручить за её золото, подарит им не меньше месяца — трёх, если найти постоянный источник дохода и не выпендриваться. Незаконно? Мерзко? Отвратительно? Пхах. Для человека, собирающегося вступить в Мафию и морально готового убивать людей, такие слова стали бы подлинным лицемерием. Если жечь мосты, то так, чтобы до небес горело, если падать, то на самый низ. Назад дороги нет, ясно? Прощай, Япония. Здравствуй, Италия. ___________ *Кароси (Кароши) — японский термин, обозначающий смерть от переработки