Героиня второго плана

Изменения начались, когда Тсуна мило улыбалась, стараясь правильно угадать заказ. Фирменный фартук немного жал, белые носки окончательно порвались и доживали последнюю смену, шумные итальянцы ждали пасту и кофе, а она вдруг отчётливо поняла — сильный дождь пойдёт сегодня. Или даже — сильный дождь пойдёт прямо сейчас. Её предчувствие не было сильным, и она предугадала будущее всего на несколько секунд — но, боги и демоны, она почувствовала, что сейчас пойдёт дождь, и он пошёл. А если она смогла почувствовать дождь, то сможет и всё остальное. В этот раз она не стала срываться с места, следуя порыву и разрушая свою жизнь. Доработала смену, переоделась, попрощалась с остальными, а потом спокойно пошла спать — потому что предсказания погоды для их спасения было недостаточно. Это могло быть совпадением, ясно? То, что она подумала о дожде, и он пошёл. Надо затаиться, надо подождать — Тсуна слишком многое пережила, чтобы просто бездумно надеяться. Надо подождать, надо изучить происходящее, установить связи и заполучить более сильный инструмент, чем банальное предсказание погоды. Окончательно решив это, Тсуна обрела внутреннее равновесие — что не мешало ей бежать домой вприпрыжку и всю неделю напевать опенинги из аниме. Новая надежда стремительно обретала плоть и кровь — интуиция возвращалась, и Тсуна всё отчётливее видела её проявления. Погода по утрам, собственная неуклюжесть, местонахождение человека в пределах пары-тройки метров, если сосредоточиться на нём изо всех сил — Пламя возвращалось, пусть омерзительно слабо и медленно. Тсуна даже не успела порадоваться его пробуждению — теперь перед ней стояла титаническая задача раскачать его ещё сильнее. Савада использовала все возможные способы — медитировала, практиковалась, пыталась заставить себя почувствовать больше. Получалось ли? Непонятно, но прогресс имелся — а это значит, ей стоит постараться ещё сильнее. В какой-то момент всё почти вышло из-под контроля — когда Тсуна возвращалась после ночной смены посудомойки, на которой она впервые не плакала. Маршрут уже набил оскомину — тихо подняться в мотель, пробраться к своей кровати мимо парней и погрузиться в четыре часа тяжёлого забытья, чтобы с самого утра снова метаться между двумя бригадами. Она просто приложила руку к двери — и отшатнулась, поражённая эмоциями, сконцентрированными внутри. Комната была переполнена, комната фонила на весь Палермо — потому что все двадцать человек, мирно похрапывающих внутри, были идентичны в своих переживаниях. Они верили в неё. Они на неё надеялись. Верили, что она знает, что делает, верили, что она всех спасёт, верили, что ей море по колено. Они верили в неё. В их глазах она была Хибари-доно. Всесильным, всемогущим Хибари-доно, играючи расправляющимся с любыми препятствиями, Хибари-доно, для которого не существовало преград. Сам Глава был скорее образом, идеей, метафорической целью, к которой они шли — место лидера в их глазах занимала она и только она. Если бы она сказала спрыгнуть с крыши, они бы сделали это. Если бы она попросила чужую жизнь, каждый из них в ту же секунду предложил свою. Это она была всему причиной — она создала их такими, какие они есть, и они следовали за ней в пасть к самому дьяволу. Сейчас они ждали — ждали, когда она войдёт и скажет, что время пришло, даже если этого никогда не произойдёт. Тсуна так и не смогла войти. Плавно осела на пол перед дверью, тяжело перевернулась, прислонившись к ней спиной, и расплакалась. Всё это время, когда они выживали здесь, она хотела, чтобы они видели в ней опору — сейчас, когда она почувствовала их веру, ей захотелось завыть и забиться в уголочек. Ответственность. Она надвигалась огромной волной, сминала, отправляла под пресс. А если так — справишься? А если эдак — это раздавит твои плечи? Наверное, именно это чувствовал Кё-сан. Каждый раз, когда она следовала за ним, каждый раз, когда отдавала свою жизнь в его руки. Неужели его плечи не дрожали, когда он смотрел в её глаза — и видел всех этих людей за её спиной? Эй… А не поэтому ли он сбежал? Тсуна мотнула головой, ненавидя себя за то, что вообще допустила такую мысль. Нет. Если бы боялся, он бы не собрал их вместе. Если бы не справился, то взял бы передышку. Кё-сан не такой человек — Кё-сан много лет отвечал за свои земли и своих людей. У него всегда было Пламя — и то, что гнёт её к земле, он гордо нёс в красном стяге и пиджаке на своих плечах. Она не может сомневаться в Хибари Кёе. По крайней мере до тех пор, пока не посмотрит в его глаза. Утренний подъём она встретила также, как и всегда — бодро, резко, с задачами и надеждами. И ещё четыре дня, когда они впахивали на стройке, вела себя в точности так же. Она бы продержалась и пятый — но именно тогда и стало ясно, что время пришло. Она это почувствовала — почувствовала так же, как чувствовала необходимость прятаться от Реборна и заваривать персиковый чай. Почувствовала интуицией — её медленно возрождающимся Пламенем. И — официально отменила все планы и в кратчайшие сроки организовала выходной. В тот день они одевались особо тщательно. Вытащили из сумок школьные гокураны, привели причёски в порядок, даже использовали непонятно откуда взявшийся одеколон. На Тсуне была юбка — уцелевшая школьная юбка, с ней фирменная блузка и чужой пиджак. Единственная вещь Кё-сана, которую она позволила себе забрать из его вещей, единственная вещь, без которой она всегда чувствовала себя голой. Даже не голой — разорванной, мёртвой, полой внутри. И когда она надела его, парни загорелись — они буквально видели, как заканчиваются их ожидания.  — Готовы? «Ос!», Прямые спины, горящие глаза. Армия демонов, начинающая шествие. Ни грамма паники, ни капли сомнений — в их глазах она была Хибари-доно, а Хибари-доно был ею. Две половины одного целого, по ошибке разделённые — какие проблемы могут возникнуть, когда они снова окажутся вместе? Хотелось бы Тсуне хоть каплю их уверенности. Интуиция говорила, что дальше оттягивать нельзя, и новый шанс что-то изменить появится только через несколько лет — Тсуна тихо выдохнула, развернувшись, и сделала шаг. Никто не встал рядом с ней, но она отчётливо чувствовала чужое присутствие за спиной. Дыхание, решимость, тончайшая нить предчувствия на дороге впереди — совсем как в её снах.Тогда вперёд, скорее вперёд — пока им ещё есть, куда идти. Идти было трудно. Интуиции было слишком мало, и Тсуне приходилось напрягаться изо всех сил, чтобы услышать эхо эха, тень теней. Она петляла, вслепую тыкалась в дома и подворотни и пыталась выжать максимум из этой дурацкой игры в горячо-холодно. Но, несмотря на всё это, несмотря на трудности и проблемы — Савада шла. По тротуарам и дорогам, наплевав на правила дорожного движения, врезаясь в деревья и столбы, срезая путь где можно и нельзя. Шла, не видя земли, шла по тусклой нити пыли и костей, шла в неизвестность, тщетно пытаясь увидеть чуть больше. Она безуспешно растягивала слишком маленькое Пламя, пытаясь охватить собой весь Палермо и увидеть того, ради кого тянулся этот долгий год ожидания. С Намимори ведь получалось, верно? И плевать, что сейчас у неё нет и сотой доли прежних сил, а сицилийская столица гораздо больше. Давай, тупая интуиция! Хоть немного! Хоть чуть-чуть… Но на самом деле Тсуна не ожидала, что мир действительно раздвинется — и чуть не упала, когда это произошло. Казалось бы, она так долго лезла через игольное ушко, через иглу шприца — а тут, резко, оказалась в океане. И, пока её интуиция расширялась, пока мысленные огни зажигались в домах, а вероятности наполняли её голову, Савада думала только об одном — как?! Как она оказалась в этом океане Пламени?! Чертовски колючем океане, стоит заметить. Пламя словно рассмеялось, а Тсуна со всей ясностью поняла — это не её. Это кто-то другой, кто-то, кого она уже дважды чувствовала в Намимори — кто-то, кто заметил её попытки и решил поделиться, щедро отдавая переполненный кислотной яростью поток. Он буквально шёл сквозь неё, омывал что-то внутри и заставлял интуицию работать — ей не особо подходит, но на таком топливе вполне можно протянуть пару лет. На раздумья и анализ мотивов времени не было, и Тсуна выпрямилась, посылая неведомому благодетелю часть собственного Пламени с благодарностью. А послав — пошатнулась снова, в этот раз от вибрации воздуха и Ки вокруг. Чужое Пламя резонировало. Отвечало, ластилось, обвивало её собственное — и для человека на другом конце такая реакция была столь же неожиданной, как и для неё. А если бы у неё были не крупицы — если бы было достаточно Пламени? Нет, Савада Тсунаеши. Доберись до одной цели, прежде чем ставить следующую. С дополнительным Пламенем тонкая нить превратилась в широкую дорогу, мерцающую так ярко, что резало глаз. Вот он, путь — дойдёшь? Справишься? Не струсишь? Или же некоторым мечтам лучше навсегда оставаться мечтами? Ни за что. Они отдали слишком много. Колючее Пламя обволакивало. Не так, как Облако Кё-сана или Дождь Такеши — как-то иначе, понятнее, роднее. Тсуна куталась в эфемерное полотно, будто созданное из битого стекла, и чувствовала себя… собой. Почти. Возможно, тем, чем она должна быть? Неважно — это было чертовски приятно. Её даже не смущало недовольство и удивление колючего Дождя, насторожённость колючего Солнца и недоверие колючего Тумана — они так естественно вплелись в ткань, что идеально дополняли картину. Одно только плохо — за стеклянной крошкой не разглядишь других. Хотелось бы ей прямо сейчас прикоснуться к Облаку Кё-сана — или хотя бы убедиться, что в конце пути её ждёт именно Кё-сан. Дорога привела их к отелю. Шикарный отель, переделанный из особняка, прямо в центре города, такой дорогой, что всех их накоплений не хватит даже на самый дешёвый номер. На воротах — амбалы в чёрных костюмах, такие высокие, что Тсуна едва ли достанет хоть кому-то до плеча. В глазах — презрение, насмешка, лёгкий интерес и непоколебимая уверенность, что никто не пройдёт мимо них. — Мне надо внутрь. Недоумение, осознание, смех. Уверенный смех уверенного человека, который много лет выполняет свою работу. В уголке сознания — чужое любопытство и решение понаблюдать. Что же — смотри, неведомый благодетель. Смотри — и убедись, что твоё Пламя было отдано не напрасно. — Думаю, вы ошиблись дверью, синьора. Этот отель арендован… — Мафией. Я знаю. И мне надо внутрь. Легион за спиной, демоны воют в ушах. Клыки переполнены ядом, они готовы впиться в чужую плоть. Под ногами — пыль и кости, впереди — мерцающий красный свет. В конце — Ашура, проложивший этот путь, здесь и сейчас — те, кто посмели ей помешать. В кармане чужого пиджака — дешёвый нож, которым они резали изредка перепадающие фрукты. То, что она не умеет им пользоваться, а перед ней люди, вооружённые огнестрельным оружием, не имеет никакого значения. — Я всё равно туда войду. И мне плевать, какую цену мы заплатим за вход. Удивление, насторожённость, шок. Колючее Пламя колет уважением, у одного из охранников звонит телефон. Тихий шёпот, беглый итальянский, несущийся по рядам приказ — «пропустить». Ближайший охранник отходит в сторону и кланяется. — Так бы сразу и сказали, что от Варии. Вам на пятый этаж. Ясно. Значит, её ведёт Вария. Вопрос, отправленный в никуда, и колючий смех в ответ — он вспарывает кожу, застревает осколками и ранах, он переполнен любопытством и ожиданием. Он ждёт шоу — она говорит, что представления не будет. Он смеётся ещё сильнее — он считает, что она пришла сюда воевать, а он сможет посмотреть на цирк из первых рядов. Он ошибается. Когда они загружаются в лифты — их четыре, так что весь клан поместился за раз — Тсуна разрывает эту связь. Мир сразу тухнет и сужается до маленькой точки, но для Савады это вопрос принципа — в этот момент она должна быть совершенно одна. Внутренности скрутило, воздух почти не поступал в лёгкие, тело колотило, а по спине тёк холодный пот. Весь год, полный мучений и ожидания, был прожит ради этого момента — все их надежды и желания заканчиваются за этим порогом. Когда они проезжали четвёртый этаж, Тсуна закрыла глаза. Глубоко вздохнула, прокручивая в голове давно заготовленную речь, хрустнула шеей и расправила плечи. На пятый этаж она входила, высоко подняв голову — как чёртов самурай. Их путь окончился в огромном зале. Величественные арки, колонны, массивные столы, установленные буквой «П», и огромное количество людей, переполненных Пламенем. Тсуна выхватывала только некоторых из них — старика, сидящего прямо по центру, человека со шрамами, ухмыляющегося слева сбоку, смутно знакомый цветущий юноша с другой стороны, рядом с женщиной в строгом костюме. Лица вспыхивали тут и там, на секунду попадали в поле зрения и гасли, пока Савада выходила из лифтового холла. Она шагала на центр, в свет, и чувствовала, как взгляды этих людей скрещивались на ней. Даже не на ней — на них. На школьниках, шагающих плечом к плечу, на её спокойных, готовых к любому исходу парнях, и на девочке с распустившимся пучком, которая так нагло заявилась сюда, чтобы что-то изменить. Тсуна не знала, как именно на неё смотрели — потому что в тот момент, когда она сделала первый шаг, её заволокло до слёз родное Облако. Кё-сан действительно был здесь. Где-то рядом, только руку протяни — Савада замерла на одном месте, как перепуганный зверёк, и начала ждать. Недолго — скрип стула, приглушённые шаги… Всё. Он не слишком изменился за этот год. Возможно, черты лица стали жёстче, а европейский смокинг иначе подавал фигуру. Тсуне хотелось жадно впитывать каждую чёрточку, запоминать, сравнивать со своими воспоминаниями. Потянуться к его Ки, закутаться в неё, как в одеяло. Расслабиться, поплакать, немного поспать. Получить физическое подтверждение того, что все, наконец-то, закончилось… Кё-сан всё также стоял напротив, скрестив руки на груди, а за её спиной ждали двадцать человек, которые доверили ей свои жизни и отдали право принимать решение. Давай, Савада Тсунаеши — сейчас ты не имеешь права думать о собственных желаниях. Ты пришла сюда, привела людей, нашла того, кого так долго искала — так что теперь? Что дальше? Всё слишком затянулось, перекрутилось и сошло с ума — самое время собраться с силами и поставить точку. - Кё-сан… Начать всегда сложно, верно? Сказать первое слово, задать тон всей речи, подвести к самому главному. Основная часть всегда известна заранее, но как же до неё добраться? Тсуна обычно пряталась в громких, не несущих особого смысла словах. Ох, успокоиться бы, нырнуть в чужое Пламя… Нет. Нельзя. Если сейчас она потянется к Хибари-доно, то всё было напрасно. — Мы — бывший Дисциплинарный Комитет города Намимори, расформированный вами год назад. Все, кто остался. Мы покинули Японию и несколько месяцев нелегально проживали в Палермо, надеясь, что сможем вас отыскать. Наши надежды оправдались. Слова не складывались, выходило жалобно и жалко. Мысли разбегались, Тсуна почти не могла сосредоточиться и не сорваться. Давай, ну же, ну — один рывок, и всё закончится. Всего миг отделяет тебя от финала, одно слово — от победы или поражения. Ты зависла над пропастью, Савада Тсунаеши — прыгни же в неё наконец! Да. Это лучшее, что она может сделать. Рухнуть вниз или сбежать — только вот бежать некуда, она уже над бездной. Ноги подкосились удивительно легко, и Тсуна плавно опустилась вниз. Не унижаясь, не моля — преклоняя колено, не теряя зрительного контакта и собственного достоинства. Парни сзади не были столь собраны — Савада чувствовала, как они опускаются в сейдза, а потом прижимают головы к полу. Они были полностью покорны, они были беззащитны — она сейчас говорила за них. Они отдали ей свою волю, они доверили ей свои жизни — от неё требовалось сделать всё, чтобы их жертва не была напрасной. — Мы просим разрешения остаться с вами, Кё-сан. Быть вашими руками и глазами, следовать вашим приказаниям. Все присутствующие здесь осведомлены о специфике и последствиях, и мы готовы. Глаза напротив серые, как грозовое небо. Облако клубится вокруг, не давая дышать, оно такое плотное, что Тсуна вязнет. Она никого не видит, ничего не чувствует — только чужие глаза, ковёр под коленкой и дичайшее желание, чтобы её услышали. — Вас невозможно удержать, Кё-сан. Невозможно сковать, невозможно даже направить. Мы знаем, правда. Вы — Облако, одиноко плывущее в небе. Мы знаем, но… прошу, позвольте нам следовать за вами. Нам не надо денег, не надо защиты. Просто… Просто позвольте нам стоять за вашей спиной. Позвольте нам остаться. «Пусть всё будет как раньше, Кёя» — она почти кричала это, титаническим усилием оставаясь на месте. Интуиция бурлила, вырывалась из груди, рвалась к чужому Пламени — Облако твердело, сжималось, забивалось в глаза и ноздри. Мир вокруг сузился до маленькой точки — до чужих серых глаз, смотрящих прямо на неё. Вздрогни, отведи взгляд — всё исчезнет, и её мир в очередной раз разрушится. Не убегай, слышишь, Кёя? Избей их, уничтожь, но только не отворачивайся снова. Глава повернулся к старику в центре стола, разрывая зрительный контакт, и показал на них рукой. — Теперь ясно, почему мне ничего не нужно от Вонголы? У меня уже есть Семья. Чужая Ки обрушилась на Тсуну, сжала, спрятала в непрозрачном клубке из спокойствия и нечеловеческой ярости. Задушила, запутала, не позволила облегчённо распластаться по полу и заплакать. Вбила в глотку, затолкала в голову — ничего ещё не решено, ничего не кончено. И плевать, что Кё-сан снова повернулся к ним, плевать на его властное: «Мы займём девятый этаж. Рей, Сай, Кумо — за вещами, остальным распределиться по комнатам. Зверёк, за мной». Плевать на то, что её тело само поднялось и поклонилось, а рот раскрылся, выдавая деловитое и монотонное «Докладываю, Кё-сан. В настоящий момент мы работаем на стройке, двумя бригадами. Жертв нет, пострадавших тоже. Наш еженедельный доход составляет…», пока они двигались к лифту. Внутренности снова скрутило, тело и душа требовали объяснений, а интуиция подсказывала, что всё разрешится именно сейчас. Надо только подождать ещё чуть-чуть — дорассказать отчёт, хотя совершенно очевидно, что Кё-сан не слушает, дойти с ним до люксового номера, позволить ему экранировать комнату Пламенем и замереть. Всё, это конец — сейчас всё станет ясно. Сейчас её Кёя обернётся к ней, сейчас, наконец-то, ей всё объяснят. Зачем её надо было бросать, почему ей не рассказали о Мафии, почему ни один телефон не отвечал и что значили драгоценности и фотографии. Сейчас они объяснятся друг с другом, сейчас вопросы обернутся ответами, и всё будет, как прежде. Вот сейчас… Удушающая Ки, стальные от ярости глаза. Дикое возмущение и обида, в воздухе витает ярость. — Савада, какого чёрта? Нет, это уже слишком. Даже для её любимого Кё-сана, ясно? Тсуне потребовалась доля секунды, чтобы осознать услышанное — потом она просто взорвалась.