Героиня второго плана

Фонг тихо охнул, отшатнувшись от Тсуниного напора, и участливо спросил: — Всё так плохо? Участие, сожаление, жалость, снова участие — Тсуна устало кивнула, оседая на пол и с силой проводя по глазам. Тропический дождь попытался отойти, но Тсуна вцепилась в него, и Сквало был вынужден остаться. Итальянец выругался, ярость-нетерпение-сочувствие, уйдёт, уйдёт позже, уйдёт сейчас, останется, останется. Головная боль усилилась, Тсуна сжала зубы и сдавленно застонала. Это началось, когда Хибари уехал, а Тсуна осталась в особняке. Всё было нормально — пока Пламя, почти полностью истраченное на изменение вероятности, не начало возвращаться. Сначала Тсуна просто обнаружила, что лучше считывает чужое настроение. Потом — что она ощущает каждого бойца в доме, и может с точностью до вздоха сказать, что каждый из них будет делать в следующий момент. Пятьсот человек, живущих в одном доме — о каждом она могла рассказать так много, что захватывало дух. Когда она поняла, что это последствия, и её интуиция усилилась настолько, что она не может её сдержать, было слишком поздно. Хуже всего, конечно, было с варийскими офицерами. Тсуна просто растворялась в них — терялась, не понимая, где заканчиваются её собственные мысли, пропадала в чужом Пламени. Хибари Тсунаеши будто и не было — была Тсуна-Сквало, Тсуна-Занзас, Тсуна-Бельфегор. И не важно, какие барьеры выстраивал Мармон, не важно, насколько хорош был контроль — абсолютно ничего не могло остановить поток её Пламени. Тсуна предвидела это, когда выбирала вероятность, при которой её интуицию невозможно будет «починить», но в тот момент она и представить не могла, на что будет похожа её новая реальность. Она просто не могла собрать себя в кучку, сказать, где заканчивается Тсуна, и начинаются остальные, и окружающие были вынуждены сосуществовать с кляксой её личности у себя в голове. Хуже всего пришлось Занзасу — когда их Пламя смешивалось, оба носителя получали настолько мощный откат, что задевало всех. Тсуна не могла бы сказать, что именно происходило, когда её Небо сливалось с чужой Яростью, но ощущения походили на наркотический приход, переполненный всеми существующими эмоциями с доминирующим удовольствием. Что испытывал Занзас, было не ясно, но глава Варии сбежал в Палермо где-то на второй день, когда это началось — Тсуне было до слёз стыдно, что она выставила хозяина из собственного жилья. Когда кто-то собирал её извне, становилось немного полегче. Этим занимался Сквало — сгонял её растёкшиеся края своим Дождём, обволакивал, выстраивал границы «Хибари Тсунаеши». Он занимался этим непрерывно, круглые сутки — Тсуне приходилось ходить за ним по коридорам, сидеть в офисе и один раз выйти из особняка, чтобы наорать на кого-то в деревушке на берегу озера. Супербиа даже временно переехал в её комнату, ночуя на пустующей, предназначенной не ему половине кровати поверх одеяла. Разумеется, такое положение дел породило несколько неприятных недоразумений, но Тсуне было слишком плохо, а в голове у Сквало настолько ясно читалось, что ему наплевать, что никто даже не придавал этому значения. С каждым днём положение ухудшалось, а методы, доступные Варии, не давали эффекта — именно поэтому приезд Фонга был её последней надеждой. Чужой Ураган взмылся, выстраивая ещё одну стену вокруг её сознания, и странный ребёнок махнул в сторону Сквало, предлагая ему отойти. — Я держу, синьор Супербиа. Можете связаться с доном Тимотео по поводу Талбота? У меня были другие планы, но в такой ситуации нельзя медлить. Дождь исчез — теперь её личность была надёжно перетянута плотным кольцом Урагана. Фонг мягко улыбнулся, помогая Тсуне встать, и вывел её во двор — Сквало в рекордные сроки организовал им автомобиль. — Рад видеть вас, Хибари-сан. Очень жаль, что наша первая встреча проходит именно так. Поздравляю с замужеством — пожалуйста, примите этот скромный подарок, пусть он и был куплен с опозданием. Можете коротко рассказать о том, что произошло за этот год, и как вы себя чувствуете? В маленькой коробочке, которую ей отдал Фонг, оказалась золотая брошка с изображением журавля. Тсуна густо покраснела, чувствуя чужую чуткость и такое непривычное, совершенно взрослое понимание того, насколько очевиден был такой исход — как и всегда, когда речь заходила о её личной жизни, ей хотелось биться головой о стену. Стены, увы, не было, а стекло могло бы и не выдержать, так что пришлось терпеть, ограничиваясь пунцовыми щеками. Ну, и рассказывать, конечно. Фонг внимательно слушал. Не перебивал, не спрашивал, давал ей время, когда она не могла подобрать слов. Тсуна всё время сбивалась, путалась, говорила слишком сумбурно — про исчезновение, про свою панику и отчаяние, про человека, который рискнул сказать ей правду, про поездку в неизвестность и выживание в чужой стране, про отца, про Мафию, про Пламя, про Занзаса… На последнем пункте Фонг нахмурился, явно собираясь что-то спросить, и Тсуна замолчала, позволяя ему это. Странный ребёнок попросил подробнее описать их резонанс, а после того, как девушка исполнила эту просьбу, задумчиво пообещал «поговорить с Талботом». Девушке, сказать по правде, было всё равно — что угодно, лишь бы это закончилось, и всё снова было под её контролем. Фонг, кажется, это понял, и их путь сквозь Палермо к очередному уединённому особняку сопровождался уютным молчанием. Странный ребёнок вытащил телефон, обменялся с ней номерами и всё оставшееся время слал кому-то СМС. Когда это происходило, в его голове вспыхивал образ Кё-сана, так что Тсуна полагала, что её прямое начальство и супруг (Ва-а, она не может не краснеть, даже когда просто думает об этом!) встретит их где-то рядом с Талботом. Тсуна уже несколько раз слышала это имя, и в один из дней Занзас ввёл её в курс дела. Речь шла о мастере, создающем артефакты — древнем и самом легендарном, работающим на Вонголу с поколения Примо. Никто не мог гарантировать, что это правда, и он действительно пережил уже десять поколений Семьи, но факт оставался фактом — он был лучшим во всём, что касалось колец, коробочек и прочих атрибутов, контролирующих Пламя, и даже Верде не мог сравниться с ним ни в качестве товара, ни в его долговечности. Занзас полагал, что Талбот знал о Пламени даже больше, чем Аркобалено, и советовал быть предельно осторожной, чтобы случайно не сказать чего-то лишнего. Тсуна всё время держала это в голове — когда они подъехали к небольшой хижине, видавшей и лучшие времена, когда зашли вниз и спустились в подвал, огромный настолько, что туда можно было запихнуть три или четыре легендарных японских замка, и ещё место останется. Зал походил то ли на лабораторию, то ли на пещеру — огромные шкафы с колбами, уходящие под потолок, трупы животных, подвешенные на верёвках, несколько столов с разными инструментами. В самом центре — огромная каменная глыба идеальной формы, с выдолбленными желобками и креплениями для инструментов. Именно там и обнаружился настолько великий мастер. А ещё — здесь пропала её интуиция. Она бушевала, когда они спускались вниз, но в какой-то момент её просто как отрезало. Она всё ещё чувствовала Фонга, но даже эти ощущения были слабыми, и приходилось напрягаться, чтобы что-то уловить. Тсуне это не нравилось — никому не хочется остаться безоружным, даже если твой инструмент разломан и трещит по швам. Талботом оказался старый, очень старый мужчина с повязкой на глазах. Тсуна видела кучу странных украшений, рваный плащ, пояс с самыми разными колбочками, резной посох — полное отсутствие присутствия. Человек есть, а ощущений, которые она могла бы считать — нет. Такого никогда не случалось, даже самый слабый, самый никчёмный человечек как-то да откликался её интуиции. Древний мастер оскалился, показывая жёлтые, гнилые пеньки некогда острых зубов, и слегка принюхался. — Небо, значит. Чистое, идеальное Небо. Не бойся, Небо, твои силы в полном порядке — у меня очень хорошие артефакты, которые не пускают, куда не надо, даже таких талантливых носителей, как ты. Тсуне хотелось отшатнуться, но вместо этого она сделала несколько шагов вперёд, приближаясь к Талботу почти вплотную. — Добрый день. Меня зовут Са… Хибари Тсунаеши, и я… Мастер махнул рукой, приказывая ей замолчать. — Я знаю, кто ты. Тимотео мне все уши прожужжал. «Какой талант, какое Небо, неужели нельзя это как-то исправить!». Сначала я думал попытаться, но сейчас, смотря на тебя… Эти дети всегда гонятся за чистотой. Чистая кровь, чистая прибыль, чистое Пламя — погоня за абсолютом, без понимания, что лучшее всегда враг хорошего. Я тоже формально «Небо», если интересно — искорёженное также, как и ты. Для них я, разумеется, заслуживающий жалости калека, который безнадёжен — но они даже не думают, откуда мои силы, когда просят о помощи. Но ты прекрасно понимаешь, куда я веду, верно? И почему я не буду «ломать» тебя? Тсуна тяжело сглотнула, понимая, что они вляпались. От Талбота не нужно ничего скрывать — Талбот и сам всё прекрасно знает. Его не обдурить ни девочкой-припевочкой, не наплести сказки про то, что, раз у неё покорёженное Пламя, она бесполезна. И теперь, если он расскажет хоть кому-нибудь… — О, даже так. Хочешь остаться бесполезной? Похвальное стремление, serpente — и я почти готов создать для тебя артефакт и сохранить молчание. Он ведь тебе нужен, это очевидно — предмет, который будет контролировать твои силы, поможет сохранить ясность ума и позволит использовать Пламя каждый день, не опасаясь за свою жизнь. Так что, по рукам? Старик снова оскалился, словно хищник, догнавший добычу. Хибари Тсунаеши скрестила руки на груди и негодующе фыркнула, выражая всё своё отношение к такому топорному шантажу. — Вот так, просто? Древнейший Вонгола готов отступить от Семьи и помочь мне? Никому не расскажет про моё Пламя, про то, что я, возможно и по домыслам, могу им делать? Не сдаст нынешнему дону, не посадит в кресло? Правда? Мне даже интересно, какова цена такой чудесной сделки? Талбот тяжело вздохнул, поворачиваясь к своему рабочему столу. — Твоя осторожность понятна, но недоверие лишь отнимает время. Я мастер по Пламени, девочка — мне нет дела до политических интриг. Я остаюсь в Вонголе ради её Пламени, я присматриваю за легендарными кольцами и чиню их по мере возможностей. Ты права, моё молчание не будет бесплатным, но поверь — твои уникальные способности интересуют меня гораздо больше, чем тривиальные «чистые». Я был тем, кто создал книгу рейтингового Фууты, если это имя тебе о чём-то говорит. Так что? Фонг осторожно приблизился к всё ещё насторожённой Тсуне и тихо произнёс: — Словам Талбота можно верить, Хибари-сан. За всю историю он ни разу не вмешивался в политику. К тому же, тебе действительно нужен атрибут, для твоего же блага — если ты не расскажешь ему, это сделаю я. Тсуна вздохнула, чувствуя, что она в тупике. Ей действительно был необходим собственный артефакт, созданный специально для неё. Её упрямство выглядит глупо — Талбот прекрасно знает всё, что она должна скрывать, так что играть в мастеров интриги абсолютно бессмысленно. Это свершившийся факт, как говорит Занзас — принимаем, учитываем и идём дальше. — Каковы условия? Талбот закатил глаза, словно она была ребёнком, который наконец-то согласился съесть что-то, кроме конфеты, и ткнул Тсуну пальцем в грудь. — Всё просто. Мне нужна твоя кровь, Небо. Кровь прямой наследницы Примо, содержащая в себе чистую Гармонию. Это топливо, ценнейший материал, с помощью которого я создаю лучшие артефакты на свете. У меня есть запасы, которые удалось взять у Джотто, но они иссякают — пришло время их пополнить и кое-что заменить. Мои цены очень разумны, девочка — одна колба твоей крови в обмен на создание уникального атрибута, который будет усиливать твои способности. Ещё одна колба — ещё один артефакт. Есть оптовое предложение — если согласишься жертвовать кровь регулярно, а также позволишь забирать твоё Пламя, я буду делать любые артефакты по первому требованию, плюс готов пошаманить и бесплатно отдавать собственные разработки. Универсальные пули с твоей Гармонией, которые сможет использовать кто угодно, как тебе? Идеальные условия. Если договор будет бессрочным, я даже буду готов снова работать с Занзасом. Тсуна тщательно анализировала каждое слово, но последнее предложение выбило её из колеи. — А причём здесь Занзас? Оба старших мужчины вздрогнули. Фонг тут же пережил специфическое чувство сожаления, говорящий о том, что она не должна была этого узнавать — по крайней мере сейчас, Талбот остался человеком-невидимкой. Они переглянулись, при этом странный ребёнок явно попросил древнего мастера молчать, но старик снова оскалился, как будто собирался сделать нечто самое восхитительное в своей жизни. — О, они не рассказали тебе о том, что произошло между Занзасом и доном Тимотео? Я не удивлён. Видишь ли — пятнадцать лет назад глава Варии задумал переворот. Он напал на главный особняк и попытался убить собственного отца, чтобы занять его место и стать Дечимо. Ноно проявил удивительное милосердие, заточив четвёртого ребёнка в Колыбель из Пламени, где он и провёл десять лет, пока не было принято решение вернуть его к жизни. Вот за таким человеком ты следуешь, девочка — поверь мне, он бы действительно убил собственного отца, и глазом не моргнув. И убьёт, если возможность представится. Да и старшие братья умерли удивительно вовремя и в нужных местах — именно так, как выгодно приёмышу-наследнику. Можешь спросить его, если будет интересно — но будь готова к тому, что он свалит вину на Ноно, ЦЕДЕФ или любую Семью, выступающую против него в Альянсе. И, разумеется, ты ему поверишь, потому что Эспозито Занзас восхитительно умеет говорить, несмотря на непрерывную ругань. Как думаешь, почему у него столько сторонников? Всего одна речь, и ты ему веришь. Но моё предложение всё ещё в силе — я прекратил обслуживать Варию, когда отцеубийца занял место, но за твою кровь готов отступить от своих принципов. Так что, согласна? Интуиции не хватало — хотелось пробраться за слова, узнать, есть ли в них двойное дно и чем оно им грозит. Впрочем, Тсуна и сама знала — правда. Всё стало гораздо понятнее — по поводу чужих шрамов, стекла, битого стекла и вражды. Мог ли Занзас совершить такое злодеяние? Несомненно. Он жестокий человек с ужасным характером, он мафиозо и он хочет получить кресло Босса — он открытым текстом сообщил, что пойдёт по головам. Шокировало ли это? Да. Но разве это что-то изменит? О, ради Богов и Демонов — Хибари-доно наверняка был в курсе всей истории, когда выбирал сторону. Тсуна столько раз случайно проваливалась в его Пламя, что она уже успела почувствовать все стороны его характера. К тому же — разве она лучше? Разве не убила бы она своего собственного родителя, представься такая возможность? Да, дон Тимотео не выглядит чудовищем, заслуживающим смерти — но разве на Саваде Иемитсу написано, насколько он ничтожный отец? Если старик думал, что своим рассказом запускает парфянскую стрелу, то он ошибся. Тсуна не маленькая наивная девочка — она прекрасно знала, на что шла. В Мафии нет место святым монахам и добрым людям — они тут, вроде как, купаются в проституции, наркотиках и трупах. Они все чудовища, отвратительные, грязные, неисправимые чудовища — одним отцеубийцей больше, одним меньше, какая к демонам разница? С Занзасом понятно, но предчувствие всё равно бы не помешало. Узнать, насколько честная выйдет сделка, прикинуть риски, увидеть возможный подвох. Но Талбот, конечно же, не станет ничего делать, чтобы её Пламя вдруг получило возможность своевольничать в этом месте. Никаких сверхъестественных подсказок, только голая логика и расчёт. Что же, Хибари Тсунаеши — тебе не привыкать. — Я подумаю. А оплата, не подразумевающая моих частей?.. Талбот кивнул, вторя невысказанному. — Проводится за счёт дона Тимотео, с полным обсуждением особенностей, ограничений и возможностей. Если товар финансирует Вонгола, она имеет право знать всё, верно? О да — это было очевидно. Ха-ха-ха. Тсуна ненадолго задумалась, начиная теребить край юбки, но ничего другого не приходило ей в голову. Кажется, эта ситуация, в которой у неё нет выбора. — Предлагаю начать с самого первого варианта. О дальнейшем можно будет подумать… после того, как мы оба убедимся в честности сделки. Древний мастер оскалился и протянул раскрытую ладонь. — Значит, по рукам. Тсуна пожала, конечно. Талбот тут же сжал её руку, перевернул и быстро уколол чем-то её палец. Стало больно, на подушечке проступила кровь, которая сразу же была собрана в колбу и отправилась на рабочий стол. — Так в чём твоя сила? Как твоё Небо вырывается в мир? Мастер колдовал над её кровью, запуская неведомые процессы на монолитной глыбе. Тсуне оставалось только сохранять спокойствие и отвечать, в который раз раскрывая свои тайны первому встречному. — Для начала — вижу вероятности. Будущее, если по-простому. Если использую кольцо, могу его даже поменять, хотя оба раза, что я это делала, всё заканчивалось очень плохо. Могу «подключиться» к другому человеку, могу спрятаться в его Пламени. Я много чего могу, мастер Талбот — всё, что люди называют «Интуицией». Мастер задумчиво кивнул, пропуская кровь через дистиллятор. — А более простая фаза? Не пассивное использование, а активное, но без дополнительной концентрации. Знаешь, что можешь? Тсуна задумалась, тщетно пытаясь вспомнить хоть что-то, подходящее к описанию. Вроде нет, ничего подобного — она либо видит вероятности, либо меняет их. Да и что может быть третьим? — Нет… кажется, нет. Возможно, что-то подобное происходило в моих двух украденных днях, но я этого не помню, так что… Древний мастер замер и повернулся к ней, явно не понимая, о чём речь. Тсуна уже привычно пояснила. — У меня украли два дня. Подсунули не мои воспоминания, выкачали всё Пламя и оставили шрамы на память. Занзас говорит, что я могла участвовать в Представительной Битве Радуги, и воспоминания были стёрты, потому что там что-то произошло. Возможно, я кого-то убила, или что-то сделала, или что-то ещё. Талбот многозначительно хмыкнул — не ей, а Фонгу, стоявшему за её спиной. Странный ребёнок тяжело вздохнул и потёр пальцами переносицу. Всё стало ясно и без слов — мастер Фонг явно знает, о чём речь, но не хочет говорить. — Это была вынужденная мера. Опасный возраст, нестабильное Пламя — она могла просто сгореть заживо, если бы что-то пошло не так. Мы должны были что-то сделать, Талбот — это лучшее, что можно было сделать в этой ситуации. Древний мастер фыркнул и вернулся к столу. — Ну, сейчас её Пламя ничем не дестабилизировать, даже если очень постараться, а вот дополнительные влияния на разум могут создать проблемы. Так что возвращай, как было, и мы приступим к работе. Фонг с сожалением посмотрел на Тсуну, испытывая вину и желание попросить прощения, а также стойкую уверенность в том, что тогда поступил правильно. — Не могу, работал Туман. — Значит, снимать буду я. Держи, девочка — садишься вот сюда, в кресло, пьёшь до дна, вспоминаешь и рассказываешь мне. Не о том, что с тобой было, а о специфике Пламени. Непрозрачная колба вызвала куда больше эмоций, чем история Занзаса. Неужели всё правда? Неужели сейчас воспоминания вернутся? Те два потерянных дня, когда всё было нормально, а потом она оказалась на больничной койке, чуть не погибшая от удара электричеством? Неужели она была права, и что-то произошло в те дни? И неужели воспоминания вернутся? Сомневаться было некогда — Тсуна быстро выпила предложенное зелье, зажмурилась и откинула голову назад, приготовившись ко всему.