«Из всех шумов, какие только известны человечеству, музыка — шум самый дорогой.» Теофиль Готье
Ваня сглотнул. Глаза забегали по стене впереди. Рудбой благодарил Бога, что сейчас не находился лицом к лицу с Капюшончиком. В комнате повисла гробовая тишина. Губы Евстигнеева слегка задрожали. Пальцы, некогда вращающие звенящую о стенки кружки люжку, намертво вцепились в столовый прибор. «Какой же ты, блять, урод, Вань!» — винил сам себя рэпер. — Забавно... Знаешь, никто не находит, что сказать в ответ на эти слова... Но я понимаю, все в ступор входят, — голос Дворжак хрипел. Девушке было не то, что неприятно, скорее страшно говорить об этом, она не могла предугадать реакцию Евстигнеева. — Блять... Вот я мудак, — не поворачиваясь, рэпер закусил губу. — Вань, ты же не знал, — она улыбнулась. Рудбой заметил, что в любой неудобной, грустной, стрёмной ситуации Лера улыбается. Она явно не контролирует этот жест, но всё внезапно встаёт на свои места. — Вкусный чай? — Евстигнеев неестественно перевёл тему. — Не старайся. Не умеешь переводить тему... У всех есть говно в жизни. У меня - семья, а у тебя? — русоволосая стиснула зубы. Рудбой снова поймал неподъёмную тишину. Мужчина взял в руку кружку и собрался сесть к девушке за стол. Но по нервным окончаниям мгновенно пробежал импульс, заставивший Ваню разжать пальцы. Кружка с горячим чаем полетела на пол и в миг превратилась в мокрую кучку керамических осколков. Лера вскрикнула от испуга. Рудбой, будто не заметил. — Я лечился. Моё говно - наркотики. Ароматная травка, белоснежный порошок, разноцветные таблетки - стандартный набор. Запретный плод был настолько сладок, что я вовремя не смог остановиться, — Евстигнееву было страшно за свою правду ровно так же, как Лере за свою. В ответ девушка наградила друга многозначительным молчанием. — Иногда, докопавшись до правды, хочется закопать ее обратно, — прошептал Рудбой, давая Дворжак повод впасть в раздумья. На полу ждали своего часа осколки бывшей любимой кружки рэпера.***
— Ваня, бля, в вк зайди, заебал, — Мирон, не дождавшись ответа от друга, бросил трубку. Ваня давно попрощался с Лерой и уже просто разлагался на кровати. - Я тебя пиздану, Серый! Ну ебааааа! Как это отстирывать?! [Miron Федоров] - Че у вас опять? [Иван Евстигнеев] - Он наблевал мне на ковёр. Сука! Убью! [Miron Федоров] - Я нечаянно:3 [Сергей Симанов] - За нечаянно бьют отчаянно! [Miron Федоров] - Мир, солью посыпь. С утра приеду, в химчистку отвезём. [Женя Муродшоева] - Что посыпать? Серёгин завтрак?! [Miron Федоров] - Твою мать... Тряпка тебе на что?! [Женя Муродшоева] - А ты мне на что?! [Miron Федоров] - Вы охренели?! Я у вас тут не горничной работаю! [Женя Муродшоева] - Да, ты - не горничная, ты - мать! [Иван Евстигнеев] - Я ушла. Бесите. [Женя Муродшоева | была в сети только что] - Опять мы с тобой одни. [Miron Федоров] - А че ты звал то? [Иван Евстигнеев] - На Серого хотел пожаловаться и узнать, где пропадаешь. Не звонишь, не пишешь... [Miron Федоров] - Через полторы недели мы каждый день в течении месяца будем неразлучны. Дай отдохнуть от тебя. [Иван Евстигнеев] - Сукан хитрожопый... [Miron Федоров] - Зато не блюю не чужие ковры:3 [Иван Евстигнеев | был в сети только что] Мужчина отложил телефон в сторону и подошёл к своему письменному столу. Хаос на ровной деревянной поверхности давно стал привычным состоянием рабочего места для Вани. Рудбой сел в кресло и прикрыл глаза. Он всё ещё волновался, что Дворжак не примет его правду. И зачем он это ей сказал? Потому что она ему сказала свою правду... Всё просто... Перед глазами лежала знакомая книга в твёрдой обложке. Евстигнеев беспрекословно считал Булгакова гением. Рэпер зажал сточенный почти до упора карандаш между пальцев и открыл книгу.***
Марк, развалившись на кровати, бессмысленно втыкал в телефон. Лампа приглушённо освещала комнату. В соседней комнате родители смотрели телевизор. Над письменным столом у парня висело много его фоток с Лерой. Эти двое дружили столько лет, что у Крылова появились некие замашки собственника, которые он сам отрицал, но отказываться от них не собирался. Парень уже целый вечер не мог дозвониться до Леры. Её телефон был "вне зоны действия". Марк волновался за подругу. Ему никогда не нравились парни, ухаживающие за Дворжак. Но когда Крылов в первый раз увидел Евстигнеева рядом с подругой, сердце устрашающе закаолотилось. «Ты её не получишь... Не в это жизни, рэперок...» - именно с такими мыслями Марк погрузился в сон.***
Дворжак шла по улице любимого города, изредка оглядываясь. Со вчерашнего дня ей и вправду начало казаться, что с Рудбоем они могут пересечься в любой момент, независимо от того, хотят они этого или нет. Не то, что бы Лера его боялась или осуждала после вчерашней правды, она скорее не желала увидеть его снова после своей правды. Кто был он? Чужой. Человек, у которого водились деньги. Ваня был успешен и любим публикой. А кто она? Нищая девка, и шанс всей её жизни - прослушивание в конце следующей недели. Так почему она? И ведь он вправду перестал тупо подкатывать. Евстигнеев начал доказывать то, что он Лере друг. Дворжак не понимала его выбора и, наверное, никогда не поймёт. Поднявшись на второй этаж консерватории, Лера поглубже втянула в лёгкие эту атмосферу музыки, летающую в воздухе. Из каждого класса и аудитории доносились приятные мелодии, которые ученики играли на разных инструментах. Там были и флейты, и скрипки, и гитары, и фортепиано, и много других инструментов. И все эти звуки в определённый момент для каждого человека сливались в один протяжный, бьющий в голове набатом, звук. Он заставлял всё внутри трепетать. — Ты опоздала, — отчеканила учительница, сидя в просторном кресле. — Елена Ростиславовна, звонка не было ещё, — это была уже не та Лера. В присутствии своего преподавателя по фортепиано, волевой характер Дворжак пропадал в секунду. — Ещё что скажешь?! За инструмент сядь, двадцать упражнений Ганона на 186. Живо! Потом и поговорим, — преподаватель действительно была довольна своей работой. Какой бы сукой не считали её ученики, она ежегодно выпускала прекрасных профессионалов своего дела. Маятник метронома начал часто и резко качаться из стороны в сторону, задавая пианистке нужный темп. Ровная спина, чёткие линии рук, переходящие в длинные изящные пальцы, заставляли дивиться публику красотой пианистов. Тонкие пальцы начали быстро бегать по клавишам. Лера не просто поспевала за метрономом, она играла с ним в унисон. Пальцы ловко перемещались по клавиатуре, выдавая техничные пассажи. Дворжак почти закончила последнее упражнение и лишь на секунду прикрыла глаза. Воображение на миг выдало знакомый силуэт, и впервые за долгое время всё пошло под откос. Пальцы перестали слушаться девушку, и последний такт превратился в полнейшую кашу. Лера съёжилась и виновато опустила глаза. — Это что было?! — женщина довольно быстро перешла с нормального тона на крик. Лера молчала. — Что я услышала в последнем такте!? Ответ! — злилась пианистка. — Я задумалась, — пропищала русоволосая девушка, опустив глаза. — Ты на прослушивании тоже задумаешься?! Дворжак, не позорь меня! Первоклассники в музыкальной школе лучше тебя играют! Имей ввиду, не выпущу на сцену! А к нам не поступишь! — кричала преподавательница, нависая над пианисткой. Дворжак проглотила ком в горле и молча положила руки на инструмент. — Рахманинова давай. Этюд. Чтоб как отче наш! А то руки оторву, — шипела учительница, доставая из сумки телефон. Пальцы вновь забегали по чёрно-белой ленте клавиатуры. Лера старалась раз за разом прокручивать где-то внутри те эмоции, которые переживал композитор, создавая своё произведение. Но сегодня явно был не её день. Аккорд. Пассаж. Крах. — Это всё?! Играй! — настаивала преподаватель. Руки у Леры начали подрагивать. Ещё одна попытка. Пассаж постепенно превращался в кашу и срывался. — Играй! — кричала Елена Ростиславовна. Ещё одна попытка. Пальцы перестали слушаться пианистку, в руки проходила непонятная дрожь. Сердцебиение у девушки мгновенно участилось. Телефон завибрировал, оповещая девушку о приходе сообщения: «Решил встретить тебя. Я на улице. Ваня.» Это было последней упавшей в сознании девушки каплей. Снова тот проклятый пассаж. Очередной фэйл. — Дворжак! — не унималась пианистка. — Не могу! — выжала из себя Лера и убрала руки с клавиатуры. — Что ты сейчас сказала?! — округлила глаза учительница, нависая над ученицей.***
Дворжак пулей выскочила из дверей консерватории. Внутри её словно кипятком окатили. Из груди рвалось что-то ужасно горячее. В голове набатом бил один единственный звук, который был готов пробурить девушке виски. На улице девушке мгновенно стало легче. Моросящий дождь со снегом освежил чувства и мысли. — Капюшончик! — снова голос, не дававший сыграть Лере сегодня этот ничтожный звукоряд. Она посмотрела на Ваню глазами, полными страха. Рядом с серо-голубой палитрой поблёскивали слёзы. — Лерка... Ты чего? — они знали друг друга неделю, а такое ощущение, что уже вечность. Дворжак посмотрела в сторону и поняла, что идти ей, по сути, не куда. Русоволосая оттолкнулась ногой от сырой брусчатки и прижалась к Евстигнееву. Его сильные мужские руки легли на худые девичьи плечи. — Ты чего? — он поднял её лицо вверх за подбородок. Капюшончик спал на спину, а за ним и воздушные пряди волос с висков. Пронизывающий питерский ветер обличил красную ссадину на щеке Дворжак. Рана пульсировала, руки у девушки дрожали. — Это как? — опешил Евстигнеев, вглядываясь в ссадину. Лера опустила взгляд. — Это она тебя?! — рэпер явно говорил о преподавательнице по фортепиано. — Она профессор... Хочет сделать из меня музыканта, — зачем-то оправдывала учителя Дворжак. — Это не даёт ей права тебя бить, — начал возмущаться Рудбой, но прекратил, видя, как по кровоточащий щеке течёт слезинка. — Пошли, — рэпер закусил губу и потянул девушку за собой. — У нас традиция успокаиваться у тебя? — Лера всхлипнула. — Мы идём не домой, — Евстигнеев не навязчиво обнял пианистку за плечи. Они пошли прочь от злосчастных дворов, пока за ними тяжёлым взглядом наблюдал Марк, который тоже хотел проводить Леру до дома...