«Человек может смириться с мыслью о собственной смерти, но не с отсутствием тех, кого любит.» Марк Леви "Дети свободы"
Евстигнеев провёл девушку через парк, каждую минуту говоря ей что-то жизнеутверждающее. Постепенно Лера прекращала плакать, изредка шипя от того, как рана щипала и кровоточила. Они зашли в незнакомое Дворжак здание, поднялись на второй этаж и двинулись по тёмному коридору. — Где мы? — Лера ёжилась от холода и шмыгала носом. — Мы в студии. Здесь я и мои друзья писали свои треки, — Евстигнеев встал у одной из встречных дверей, огляделся и вставил в замочную скважину длинный ключ. Подождав пару секунд, Ваня повернул ключ и дверь открылась. Мужчина будто ждал, что кто-то проявит внутри "студии" признаки жизни. Очевидно, там никого не было. — Пошли. Раздевайся у входа и иди за мной, — выдал рэпер и зашёл в помещение, зазывая за собой Дворжак. «Тебя не учили, что нельзя ходить с чужими дядями в тёмные комнаты?» — у Леры почему-то всплыло в голове извечное наставление всех взрослых. Но девушка уверенно последовала за Евстигнеевым, словно так и должно быть. Ваня не стал включать в прихожей свет, он лишь снял обувь и верхнюю одежду, которую рандомно бросил в сторону вешалки и прошёл в одну из комнат. Лера не стала пристально вглядываться в обстановку вокруг неё, поэтому просто прошла вглубь студии за бэк-МС. Залетев пулей в незнакомую ей комнату, Лера врезалась в спину Евстигнеева, который внезапно замер. — Ты чего? — прошептала Дворжак и выглянула из-за спины друга. Перед ними, развалившись на диване, пил что-то из горла стеклянной бутылки какой-то незнакомый Лере мужчина. Руки его были украшены татуировками, как и у Вани, на шее пианистка сквозь полумрак смогла рассмотреть четыре цифры: 1, 7, 0 и 3, а его профиль украшал (или не совсем украшал) большой нос. Лера непроизвольно сравнила незнакомца с каким-то гоблином из компьютерной игры, которую показывал ей Марк. — Ого, кого я вижу! А там кто? — изрёк мужчина, делая ещё один глоток, очевидно, виски. — По какому поводу закладываешь? — Евстигнеев сделал шаг навстречу мужчине, всё также позволяя Дворжак прятаться за своей спиной. — Мать грозилась уйти... Мы опять посрались. Херово мне чет, — мужчина хладнокровно пил алкоголь из горла. — Это понятно... Вы с ней уже одно целое... Ты сдохнешь без Женьки! Засунь гордость себе в жопу и извинись, ты же накосячил, вангую, — Дворжак поняла, что эти двое явно были друзьями. — Закрыли тему. Держи. Кого там привёл? На квартире трахаться скучно? — разглагольствовал незнакомец, отдавая Рудбою бутылку виски. Лера скромно вышла из-за спины рэпера, стыдливо опуская глаза. Ей было неприятно из-за того, что её приняли за девушку лёгкого поведения. И Дворжак было стрёмно думать о том, что Рудбой представляет из себя любителя позабавиться с девицами на один день. — Она не, — Ваню прервали. — Едрить твою мать... Она же школьница! — нетрезвый мужчина начал вглядываться в тёмный силуэт Валерии. — Успокойся, Мир, — попросил Ваня. Лере было пофиг на конфликт двух друзей, ей было интересно, с кем она только что повстречалась, и сейчас девушка могла подумать над его именем, ведь Рудбой назвал кличку друга. «Мир» - ничего не шло на ум. — Ты ебёшь школьниц? Посадят же! — незнакомец всполошился. — Заткнись, сука! Она в консерватории учится. У нас нет ничего! Она пианистка, но хочет выступать на большой сцене, знакомлю её с миром известных музыкантов! — рэпер попытался вбить в голову пьяного друга приукрашенную правду, и это сработало. Незнакомец успокоился. — Не знаю, кто ты, но другана моего не трожь, — выдал нетрезвый мужчина и покинул комнату. Через минуту двое услышали звук закрывающейся входной двери. — Кто это? — наконец-то подала голос пианистка. — Фёдоров Мирон Янович. Оксимирон, — с неким пафосом представил друга Евстигнеев. — Тот самый, о котором все говорят? — удивлённо подняла брови Дворжак и села на небольшой диван рядом с другом. — Он, — многозначительно закивал головой ОХРА, принюхиваясь к содержимому внутри. — Редкостно неприятная личность, — Лера скривила гримасу, изображающую полное отвращение. — Странно... Обычно он всем нравится, — усмехнулся Ваня и поставил полупустую бутылку виски на пол. Лера наконец-то начала разглядывать интерьер вокруг. Тёмную комнату освещал лишь настольный светильник напротив дивана. В комнате стоял стол с какой-то аппаратурой, какой-то холодильник, диван, на котором, собственно, пианистка сейчас и сидела, какой-то шкаф, а за дверью и стеклянной перегородкой какая-то комната с микрофоном. Здесь явно делали музыку. — Почему он подумал, что у нас что-то есть? — по-детски поинтересовалась пианистка. — Мне откуда знать? — рэпер здраво осознавал, что не нужно заострять внимание на том, что Ваня любил частенько цеплять в клубах распущенных девиц и возить их по гостиницам или студиям. — Зачем мы тут? Ты ведь соврал Мирону, — прищурилась Лера. — Я хотел тебя набухать и обработать рану. Выглядишь неважно, — Евстигнеев встал с дивана и сунул пианистке бутылку виски. — Я не пью, — возразила Дворжак, смотря куда-то в сторону. Девушка прикрыла глаза, и в голове снова всплыл момент, когда её преподаватель с размаху выписала девушке оплеуху. Бледные губы слегка искривились, и на глазах снова заблестели капельки слёз. — Говорю же, глотни, легче станет, — Рудбой сунул пианистке бутылку виски. Лера, отпуская слёзы катиться по щекам, пару секунд гипнотизировала бурую жидкость, бьющуюся о стеклянные стенки бутылки. Выдохнув всю обиду из лёгких, Дворжак сделала один робкий глоток. На языке что-то моментально начало гореть. Захотелось выплюнуть. — Глотай, — он смотрел в её заплаканные глаза. Едкая жидкость спустилась по пищеводу, обжигая всё внутри. Пианистка невольно закашлялась. Но стало легче. Внезапно, внутри что-то отлегло и русоволосая наконец-то смогла свободно втянуть воздух в лёгкие. — Лучше? — мужчина вскинул брови видя, как Лера, блаженно прикрывая глаза, растекается по дивану. — Угу, — девушка начала дышать глубже и размереннее. — Поговорим? — предложил ОХРА. Мужчина взял у подруги бутылку и тоже сделал глоток виски. — Говори, — пианистка себя никогда ещё так не чувствовала. Ночь. Полумрак. Алкоголь. Хороший собеседник. Ей хотелось раствориться в этом моменте. — Кто этот Марк? — об упоминании имени лучшего друга, Лера внезапно оживилась. — Мой лучший друг. Знаю его, сколько себя помню. Жаль, что изгой общества, — голос у девушки по непонятным причинам начал хрипеть. — Не урод же. Милый поцан. Покрасивше меня будет, — прищурился Ваня, стараясь сфокусироваться на силуэте сидящей рядом девушки. — Пиздит много. Бывает, что врёт, как дышит. Я его сильно люблю, но иногда врезать хочется, потому что не останавливает Марка тот факт, что единственный его друг - я. Общество с этим мириться не готово. Его все гнобят. Он раньше ещё дрыщём был, решил подкачаться, стал красавцем. Только вот людей не обманешь. Не изменилось ничего, — девушка положила на уставшие глаза совершенно ледяную ладонь. Евстигнеев искренне жалел Дворжак. Он никогда не встречал такого несчастного человека. И в её несчастьях виновата была не она сама, просто люди вокруг делали себе плохо, а значит и ей. Рудбой опрокинул руку с колена на диван и невольно дотронулся до Лериной ладони. Её пальцы были холодными, как лёд. Оба пережили секунды блаженства. Прикосновения, как и запахи - сильнейшие маяки. Такой маяк сейчас появился у обоих. — Холодно? — Ваня нашёл, что сказать, заминая щекотливый момент. — Фигня с кровообращением. Всегда благодарю отца за гены. Играть мешает, — Дворжак закусила губу. «Играть». Это было её жизненным кредо. И если она будет с музыкой, а музыка будет с ней, Лера будет счастливым человеком. Евстигнеев пересилить себя не смог. Его рука скользнула опять на диван и схватила ладонь Валерии. Это соприкосновение его тёплой руки, с совершенно ледяными пальцами девушки было до боли правильным. Девушка шумно выдохнула и встала с дивана. — Я домой... Отец, наверное, с утра уже заливает, кто-то должен его остановить... Не провожай, я найду выход, — Дворжак помахала рэперу и покинула студию.***
Пианистка медленно закрыла за собой дверь и начала снимать с себя промёрзшую насквозь курточку и замшевые ботильоны. В доме было тепло, но одновременно и холодно. Дворжак здесь давно ничего не держало. Она бежала ежедневно из этой квартиры, как с пепелища. Лера оставила у двери потасканный рюкзачок и прошла на кухню. Ей не хотелось туда, куда угодно, но только не туда. Ежедневная картина сгорбившегося мужчины над стаканом водки начала выводить из себя. — Опять пьёшь? — Дворжак постаралась сделать тон голоса как можно более презрительным. — Нельзя? — отрезал нетрезвый мужчина. — Нельзя, — она встала к нему спиной у плиты, опираясь двумя руками на кухонный стол. — Ты че, ахуела?! Отцу указывать будешь?! — моментально перешёл на крик мужчина, но со стула не встал. Его дрожащие пальцы снова потянулись к полупустому стакану. — Ты мой... Отец! Мне шестнадцать! Мне нужны родители! — пианистка пыталась воззвать к здравому смыслу, который, очевидно, давно захлебнулся в бутылке палёной водки. — И что?! Знаешь, твоя мать бы была так рада, что ты самостоятельная! — "отец" Леры почему-то прослезился. Да, он испытывал чувство утраты, оно душило его уже седьмой год. Он любил маму Леры настолько сильно, что не смог справиться с горем и продолжать жить ради дочери. Видно, не нашёл в дочке то, что могло напоминать ему жену и литься бальзамом на раны. В этом Лера всегда винила себя. Но сейчас в её отце говорил алкоголь. Девушке было противно это слышать. Он должен был растить её, справляться со всем, а он отступил, показывая свою паршивую слабину. И сейчас, утверждая, что в свои шестнадцать Лера такая "самостоятельная", Дворжак выглядел убого и жалко. — Мама бы хотела, что бы ты жил и растил дочь! А не сдался и начал пить! Этим ты не показываешь свою любовь! Ты показываешь, как тебе было плевать на маму! Я - ваша дочь, ваше продолжение, продолжение мамы! Ты бросил меня, опустил руки! — Лера вспылила, на глаза у неё накатились слёзы. — Вон пошла! Не доросла ещё, дура, чтоб отцу указывать! И мать не трожь! — кричал мужчина. Ему, будто, было не всё равно, но ради того, что бы поставить дочь на место, он даже не удосужился встать из-за стола. Дворжак побежала прочь из кухни, с грохотом пронеслась по коридору и заперлась в своей комнате. Девушка плакать не стала. Пианистка вновь проглотила, запёкшуюся где-то на поверхности, обиду и опустилась на кровать. После смерти её матери жизнь перестала иметь какое-то ядро. Было всё, но не было места, где её ждут и куда хочется вернуться. Дома всегда было тепло. Будучи ребёнком, Лера неслась домой после школы, после урока по фортепиано, после прогулки с друзьями. Она всегда знала, что её всегда ждут любящие родители, которые обнимут, накормят и будут любить всегда. А после трагедии, которую Дворжак никогда и ни с кем не обсуждала, ей стало некуда спешить вернуться. Да, её всегда ждал Марк. Его семья стала незаменимой вечной опорой. Но это всё же было не то! Остался фасад Лериной счастливой жизни, пропало ядро, точнее, оно просто сгнило...***
Дворжак просто лежала на постели, разлагаясь. Её потихоньку гипнотизировал инструмент, стоящий напротив кровати у окна. Это фортепиано давно не играло. Лера который год не рисковала касаться этих клавиш. С того дня, как отец начал пить, Дворжак не поднимала крышку инструмента, ведь это фортепиано когда-то принадлежало её матери. А её отец настолько глубоко ушёл в печаль, что запрещал играть на этом инструменте в его доме, каждый день вдалбливая в голову маленькой дочурки, что «она не достойна играть на этом фортепиано, она не её мать, ни капли не похожа на неё и не достойна». Травмы детства переросли в травмы отрочества. Чёрный цветок потихоньку расцветал. На телефон пришло сообщение. Лера схватила смартфон, утопая в слабой надежде увидеть имя Рудбоя. Но, не нажимая ни единой кнопки, пианистка замерла, до неё внезапно дошло, что они не обменялись контактами. Сообщение пришло от Марка.«Выгляни в окно.»
Дворжак подошла к подоконнику и прищурилась, вглядываясь в темноту за стеклом. Под уличным фонарём около парадной стоял Марк и махал подруге рукой. Девушка улыбнулась. Он был нужен ей сейчас. Она медленно вышла из комнаты и направилась к выходу из квартиры. Схватив обувь и верхнюю одежду, Лера выскочила в парадную. Видимо, отец уже спал. Одевшись, пианистка спустилась вниз и вышла на улицу. Холодный Питерский ветер вновь напомнил о себе. Около ограждения детской площадки, через дорогу стоял Марк. Брюнет помахал лучшей подруге и искренне улыбнулся. Русоволосая медленно двинулась в сторону друга, с каждым шагом ускоряясь. Чем быстрее она двигалась, тем сильнее выходили из неё все обиды. Девушка с силой прижалась к Крылову и захныкала. — Привет, тучка, — прошептал он. — Я устала, — ревела русоволосая — Я знаю, — всё также нежно шептал Марк. — Маркуша, я домой хочу, я к маме хочу, — как пятилетний ребёнок запищала пианистка. Она могла вновь вернуться домой. Но эта квартира уже перестала быть её домом. Тот дом остался в далёком прошлом...