«Пока свет жизни не погас, Ты должен правду знать: Та ненависть, что внутри нас, Года не пустит вспять!» Black Veil Brides "Days are numbered"
Ваня не спал всю ночь. Мужчина ёрзал на постели, старясь перестать думать. О чем? О ней, естественно. Ване Лера не нравилась, он не был влюблён и не любил её. Ложь? Не знаю. Сейчас дело не в этом. В комнате пахло шампанским. Это казалось Евстигнееву абсурдом, но он чётко ощущал запах только открытого праздничного напитка. Этот аромат стоял в комнате после присутствия Дворжак. Мужчина резко вскочил с кровати, понимая, что он не перестанет об этом думать. На часах равнодушная стрелка показывала, что до четырёх утра осталось не больше десяти минут. Рэпер зашёл на кухню и извлёк из небольшого шкафчика, встроенного в кухонный гарнитур, пачку сигарет. Из небольшой форточки тянуло ночной свежестью. Евстигнеев привычно зажал в зубах сигарету и поднёс к её кончику зажигалку. Эту самую зажигалку ему как-то подарила бывшая девушка. Она потом ещё изменила Ване с каким-то приезжим рокером-иностранцем, который тусил со своей бандой в туре, и в итоге любимая Рудбоем девушка укатила в Америку. Весело? Весело. Каждый раз, при виде этой зажигалки, рэперу было чертовски больно, а курил он по нескольку раз в день. Почему он её не выкинул? Ваня хотел каждый день напоминать себе о том, что все бабы - шлюхи. Но был ли он прав?***
Лера тоже не смогла заставить себя заснуть этой ночью. Она до сих пор помнила этот запах парфюма и сигарет. Пианистке казалось, что им пропахли её волосы, руки, пальцы. Около шкафа стояли те самые два пакета, которые девушка принесла домой. Она за последние несколько лет была по-настоящему кому-то благодарна. Как бы это не выглядело со стороны, рэпер делал это бескорыстно и безвозмездно. Даже Марк, с которым жизнь Дворжак, буквально, повенчана, иногда поступал как последний пидорас. Пианистка встала с постели и подошла к окну. На детской площадке при свете уличных фонарей одиноко коротал эту холодную ночь Козырь. Лера зашторила окно и затаила дыхание. На кухне отец перестал звенеть стаканом, Дворжак порадовалась, что он наконец-то пошёл спать. Девушка села за письменный стол и взяла в руки телефон. Она должна была себя чем-то отвлечь. Русоволосая медленно включила настольную лампу и начала доставать из тумбочки тетради и учебники. В ближайший час под рукой Дворжак математические примеры приобретали решения, пунктуационные знаки вставали на свои места в тексте, химические задачи постепенно приходили к правильным ответам. «Завтра в 12:15. Меня не будет, зал я освободила. Возьмёшь ключ и играешь, пока не перестанешь чувствовать пальцев.» Сообщение от преподавателя пришло ещё вечером. Пианистка завела будильник на десять утра и закрыла все тетради и учебники. В не задвинутом ящике рабочего стола, под горой ненужных бумажек, девушка увидела знакомую рамку. Тонкие пальцы разрыли помятые школьные бумажки и извлекли на свет старую фотографию. Две девушки. Такие разные и такие похожие. Столько тепла в одной только фотографии. Лера попыталась проглотить ком, который подкатил к горлу. Она внезапно поняла, что это чувство счастья и комфорта, настигшее пианистку с утра, последний раз она испытывала именно с той девушкой, что осталась лишь на этой забытой богом фотографии. «Люди из жизни уходят, чтобы стать никем». На часах было уже три часа ночи. Русоволосая легла на постель, отвечая на сообщения от Марка. Парень в который раз извинялся за свои слова и травил какие-то несмешные байки. Дворжак изредка улыбалась. Девушка повернулась на правый бок и снова уставилась в телефон. Кто-то упорно хотел добавить к девушке в друзья. Лера нахмурилась, думая, что Марк опять обижался и удалял её из друзей. Вдруг Дворжак разжала ладонь, будто телефон был раскалённым куском железа. «Иван Евстигнеев...» Нашёл всё-таки. Она лениво приняла его заявку и сразу выключила телефон. Вставать через семь часов.***
Ледяные девичьи пальцы снова бегали по чёрно-белой клавиатуре рояля. Дворжак с лёгкостью брала все сложные аккорды и с удовольствием отыгрывала головокружительные пассажи. «Чувствуй свой внутренний метроном». Лера звучала вместе с инструментом. Каждый звук, извлекаемый из старенького рояля, трогал каждую струнку её израненной души. Всё, что когда-либо переживала Лера, она старалась вкладывать в свою игру. За это её часто хвалили. Она жила в музыке. «Опирайся в инструмент. Не играй поверхностно». Дворжак никогда не забывала слов своей первой учительницы по фортепиано. После смерти мамы и выпуска из музыкальной школы Лере так не хватало поддержки этой гениальной женщины. Пианистка с каждым грузным и наполненным аккордом делала голубой вдох, выдерживая ноту. «Живи в произведении». Русоволосая почти закончила. Девушка под конец произведения ощущала непонятную дрожь в пальцах, и это не было хорошим знаком. Спиной она чувствовала, что за дверью малого зала собрались студенты, наблюдая за трудолюбивой девушкой. Вдох. Выдох. Аккорд. Девушка убрала руки с инструмента и нервно потёрла костяшку большого пальца левой руки. Единственное, из-за чего работа над Рахманиновским этюдом казалась девушке незавершённой, она каждый раз открывала какие-то новые части одного пахла, новые мысли и переживания композитора. Для Дворжак какие-то моменты в произведениях Рахманинова всегда оставались недопонятыми. Преподаватель требовала полного осознания произведения, не желая подталкивать ученицу на нужные мысли, а спросить было, увы, не у кого. — Ты до сих пор не до конца понимаешь его? Лет шесть назад я была уверена, что когда ты его перестанешь просто слушать, а начнёшь играть, ты поймёшь, — это были уже не мысли Дворжак, кто-то зашёл в зал. Этот кто-то обладал до боли знакомым иностранным акцентом. Такой акцент Лера слышала лишь у одного человека в своей жизни. Она не могла поверить то, что слышит. Серо-голубые глаза широко распахнулись, дыхание непроизвольно прекратилось. — Разве не узнала? — этот кто-то прошёл вдоль первого ряда и сел прямо посередине. Дворжак всё ещё сидела неподвижно, не желая верить своим ушам. — Узнала, — девичий голос начал хрипеть от волнения. Пианистка медленно повернула голову. На месте, этак, десятом сидела девушка. Скорее не девушка, а призрак прошлого. Только она не выглядела призраком, девушка была вполне реальной. — Будем молчать? — беспардонный призрак прошлого встал на ноги. — Тета, — русоволосая стиснула зубы. — Ну, не Марик же, — девушка улыбнулась. Пианистка медленно встала из-за инструмента и спустилась с совсем невысокой сцены. Приблизившись к подруге, Лера поняла, что она не может дышать. — Не могла не прийти. Иди сюда, глупик, — рыжая сделала смелый шаг навстречу Дворжак, который сама Лера сделать бы не решилась, и крепко обняла подругу. Все обиды моментально забылись. Время давно вылечило все раны, и теперь можно было начать всё с чистого листа. — Тета, — шептала русоволосая, не веря в реальность происходящего. — Да я это! Я! — не выдержала эстонка. — Я тебя люблю, — этот человек числился в списке тех, кого Дворжак хотела бы вернуть, сразу после мамы. — Я знаю, я тоже скучала, — слух пианистки ласкал ярко выраженный давно забытый акцент. — Почему ты здесь? — на глаза пианистки навернулись крохотные слезинки. — Проект делаю. По эстрадным музыкантам. Ищу что-нибудь непохожее на эстраду в классическом понимании. Хочу взять интервью у каких-нибудь музыкантов. Есть тут такие на примете? — как же хорош был её акцент, чёрт возьми. — И ты решила напомнить о себе. Ты оставила меня, помнишь? — Дворжак прищурилась, стараясь не заплакать. — Обиды в прошлом. Хорошо? — попросила Адетта, не отпуская руку подруги. Адетта Номмик вернулась.***
Они молча шли по набережной. Ветер дул в лицо. Дворжак изредка закрывала глаза и втягивала питерский воздух носом. — Ты злишься? — спросила Номмик. — Не знаю. Нет, наверное, — Лера опустила глаза. — Вот и славно. Я не хочу тратить время на пустые обиды, — рыжая принцесса улыбнулась. — Твой акцент, — блаженно протянула Дворжак. — Я знаю, он всегда тебе нравился, — Тета усмехнулась. — Как родители? — Лера сунула худые ладошки в большие карманы новой куртки и поёжилась от непривычного тепла. — Как обычно... Работают, — рыжая перевела грустный взгляд в сторону противоположного берега. Родители Теты хоть и любили её, но постоянно работали, они за этим и переехали в Россию много лет назад. — Хорошо, — скромно подытожила пианистка. Они уже приближались к Дворцовой, а разговор всё не клеился. — У тебя? Я имею ввиду... После её смерти... Как он? — тут Адетта непривычно замешкалась. — Сдался... Пьёт. Я сама себя вырастила, обеспечиваю себя сама, — голос Дворжак затвердел. Вот почему Евстигнеев обратил своё внимание. Лере не было шестнадцать. Она давно выросла. Она чем-то походила на Женьку. — Ебать... Ты совсем одна, — и тут Номмик почувствовала свою вину. Она и вправду бросила подругу на произвол судьбы. — Ну, не одна, — заверила вокалистку Лера и непроизвольно взяла девушку под руку. В детстве они так всегда ходили. Этот жест вызвал волну приятных чувств. — Да ну... Парень появился?! — радостно выпучила голубо-карие глаза Тета, сделав паузу, но тут же продолжила, не давая Дворжак ответить, — или ты с этим чокнутым встречаешься?! — А что элитная рыжая профурсетка забыла в Питере? — за спиной девушки услышали знакомый голос. — Вспомнишь говно - вот и оно! Здравствуй, Маркуша! — Номмик непривычно резко развернулась, разрезая рыжими прядями воздух, и коварно улыбнулась. — Что ты тут забыла?! — зло спросил брюнет и приблизился к подругам. — По Лерочке соскучилась, — язвительно ответила Тета, покрепче взяв пианистку за руку. Марика всегда бесил акцент эстонки. Девушка непроизвольно тянула «и», странно говорила «р», у неё по другому звучали «л» и «с», как-то объёмно, а гласные, особенно «е», уходили в сторону буквы «э». — Фу, блять... Тошнит от тебя, — Крылов сделал вид, будто его сейчас вывернет наизнанку. — Хватит! — Дворжак попыталась остановить глупую ссору. — Эта тварь бросила тебя тогда! Лера! Ты чо?! — тон Марка стремительно рос, подобно геометрической прогрессии. — Я ведь врежу, — Тета сделала шаг вперёд, но теперь пианистка покрепче взяла руку рыжей. — Марк, успокойся, пожалуйста! Ты опять хочешь получить?! Ты не умеешь извиняться, а я не люблю твои закидоны прощать! Не разбрасывайся людьми! — пианистка повысила тон.