«Реквием звучит за упокой по полуночным трупам, Гремит Ноктюрн для нас с тобой по водосточным трубам». Гарри Топор «Чёрная Магия»
— Я тут подумал, ведь «Fortes Fortuna Adjuat» переводится, как Смелым судьба помогает. Почему ты сказала, что ты слабая? Слабость — не трусость, — он снова и снова просыпался, когда она появлялась рядом. — Я боюсь своей слабости, — снова хриплый и объёмный голос. Она сидела не на постели. Рядом в кресле. В своём новом платье. — Не бойся, — зевая, он протянул ей руку. — Помоги мне, — она встала, в глазах блеснуло желание коснуться его руки. Девушка развернулась, придерживая спереди развевающийся подол платья, и за половину минуты покинула комнату, растаяв в потоке света, идущем из дверного проёма.— Алло, Вань, привет, долетели? — Да, привет. Скучаю. Давай поговорим? — Ну давай, поговорим. — Как прослушивание? Лера сделала почти незаметную паузу, пытаясь скрыть волнение. — Я… Я прошла… — Ух! Здорово… Поздравляю. Если бы Дворжак в этот момент вслушивалась в голос собеседника, она бы услышала, что Ваня не так уж и обрадовался. — Да, здорово… — Ты теперь в Москву уедешь? — Да. Но не прямо сейчас. Надо закончить год, а потом «Прощай, Питер!» Пианистка попыталась сделать как можно более счастливый голос. Это была ложь. Зачем ты врёшь ему, дура?! — Поздравляю… Женя просила передать тебе, чтоб ты потеплее одевалась, она слышала, что декабрь будет аномально холодным. — Женя просила? Или ты? — А у нас сейчас почти утро… Пять утра… Дебил, Ваня! Хули ты ей не ответил?! Ебаная недосказанность. — Семь часов разницы? Блин, много. Когда концерт? — Через четырнадцать часов. — Спи давай, вам нужно много энергии. — Под боком храпит Мирон, тут хер заснёшь. — Ахахахах! Конечно, ты же привык спать на диване! — Именно! — Ладно, я пойду спать… У меня-то под боком никто не храпит. — Ты у меня? — Дома. — Какого хера, Лер?! — А что? Я не собираюсь жить за твой счёт! — А если он опять на тебя руку поднимет? — Ну, значит такова судьба. — Ты мазохистка что-ли?! — Может быть… Всё, спи!
Дворжак, не дожидаясь ответа, сбросила звонок. Огни ночного города отражались в больших глазах девушки. Пианистка несколько секунд смотрела на совершенно мёртвый двор, освещённый лишь парой уличных фонарей. Внезапно, взгляд Леры снова переместился на телефон, зажатый в ладони. Девушка разразилась искренним смехом. Она не знала почему, но её чертовски забавляли такие диалоги с Ваней.***
Школа. Снова. Дворжак не проклинала это место, ей очень нравились люди и новые знания. Но всё это слишком быстро превращалось в рутину и тупо надоедало. Лера старалась постоянно думать обо всём, кроме музыки. Эти мысли приносили ей скребущую боль в душе. Девушка оставила дома наушники и заперла учебники по специальности и сольфеджио в нижнем шкафу. Пианистка медленно шла по коридору первого этажа. На плече висел рюкзак бледно-голубого цвета в белый горошек. На девушке была белая блузка с длинными рукавами, заправленная в тёмно-синюю облегающую юбку выше колена. Дворжак аккуратно шла по коридору в чёрных балетках. Высокий хвост не спеша покачивался за спиной девушки. — Дворжак! Ну как прослушивание?! Наша никчёмная королева едет в Москву?! — каждому человеку в мире мил не будешь. За спиной пианистка услышала неприятный голос ненавистной одноклассницы. — Еду! — Дворжак сделала голос противным, подстать блондинке в конце коридора. Девушка опешила от небывалой стервозности русоволосой одноклассницы напротив. Дворжак медленно развернулась. Слишком медленно. Лера собой наслаждалась. Она наслаждалась этим моментом. Она плюнула этой кукле в лицо. Прямо сейчас. Когда одноклассница перестала лицезреть лицо Дворжак, когда пианистка отошла от блондинки на дюжину метров, Лера вновь стала грустной. Сейчас у неё было именно такое лицо, знаете, когда люди думают, что их никто не видит. Уголки губ слишком сильно опустились, серо-голубые глаза окончательно потухли. Путь пианистки лежал по первому этажу, через четыре лестничных пролёта до третьего этажа, а там прямиком до кабинета ОБЖ. Прямо у двери в кабинет Леру кто-то схватил за руку. Секунда и девушка почувствовала резкую боль от удара спиной о стену. — Марк! Что ты творишь?! — горечь от поражения была настолько уязвимым чувством, что от такой внезапной боли и наглого поведения Крылова Дворжак моментально разозлилась. — Не злись только! Я просто не мог смотреть на тебя разбитую, после уроков приходи на задний двор, за спортивный зал, — Марк вручил подруге какую-то записку и как ни в чём не бывало пошёл в класс.***
На улице наконец то пошёл нормальный снег. Белые хлопья кружились в безудержном танце, садились на карнизы, на ветки деревьев и на асфальт. Все семь уроков Дворжак перенесла с трудом. На искусстве она сидела почти неподвижно, смотря на танец снежинок за окном. — Лера! Не спи! Отвечай! — искусство вела молодая женщина, Анфиса Даниловна. Учительница смотрела большими зелёными глазами на ушедшую в мысли Дворжак. — Простите… Вы можете повторить вопрос? — Лера довольно натурально замешкалась и попыталась сфокусировать мысли на теме урока. — В какой тональности написан Революционный этюд Рахманинова? Этот вопрос лично для тебя, до меня дошли слухи, что ты играла его в пятницу на прослушивании, и, полагаю я, успешно? — Анфиса Даниловна явно не желала ученице зла. — Да… Успешно, — пианистка сказала это очень неуверенно. Удивлённый Марк таранил подругу взглядом. К горлу подкоптил предательский ком, на глаза накатились слёзы. «Этот сраный этюд!» Русоволосая смела вещи с парты в рюкзак и направилась к выходу из класса. — Дворжак! Что ты себе позволяешь?! — молодая учительница топнула ногой от возмущения. Каблук её обуви очень звонко охарактеризовал удивление женщины. — Простите, — по щеке девушки скатилась слеза, Лера опустила взгляд и вышла из класса. «Лгунья! Лгунья! Лгунья!»***
На улице реально было холодно. Лера шла и плакала. Это было похоже на момент из какой-то сопливой драмы, когда главная героиня ссорится с парнем, а потом бродит по городу и плачет. Только вот после таких моментов главные герои встречаются, целуются и всё у них потом идёт хорошо. А Дворжак осознавала, что нихуя у неё уже не будет. Она упала вниз. В будущем её нихуя не ждёт. Что остаётся? Реветь. Да, блять, реветь. Рвать, метать, кричать, срываться на хриплые стоны. Из-под куртки выглядывала мягкая ткань свитера. Лера вытерла рукавом слёзы со щёк. Ей нужно было на что-то переключиться, уйти во что-нибудь с головой. Пианистка вспомнила о Ване. Она так не хотела этого признавать, но Лере чертовски хотелось его обнять, ощутить тот самый запах парфюма и сигарет.***
В его квартире стояла ламповая, тёплая атмосфера. Опять захотелось реветь. «Хватит разводить сырость!» Лера лениво сняла верхнюю одежду и начала обходить квартиру. В кухне красовалась гора немытой посуды. На балконе уютно разместился музей пустых пачек из-под сигарет и пыльных бутылок, кажется, из-под коньяка или виски. В гостиной абсолютно все вещи являлись идеальными пылесборниками, в спальне почти невозможно было передвигаться из-за диких баррикад разбросанных шмоток, книг, мусора. Короче говоря, работы было непочатый край. Лера начала с кухни, где с удовольствием помыла посуду, гарнитур и холодильник. На балконе постепенно стали исчезать коробки с бутылками и пакеты с мусором. В кладовке хаос медленно, но верно мутировал в аккуратно расставленные коробки с, видимо, ненужными вещами, какими-то проводами, рабочими инструментами. В гостиной с гардин, телевизора, картин и полок исчезла пыль. В ванной абсолютно все поверхности приобрели белоснежный первозданный вид и начали блестеть. В спальне все вещи были подняты и аккуратно развешаны и разложены в шкафу. Кое-что прошло через стиральную машинку и вновь было аккуратно повешено в шкаф. Кровать была заправлена с чистым и свежим бельём. Руки Дворжак не дошли лишь до рабочего стола Евстигнеева. Пусть там остаётся всё так, как было при нём. Это уже не её дело. Русоволосая подошла спиной к широкой кровати. Девушка медленно опустилась на постель. Мышцы моментально расслабились, Леру потянуло в сон. Последнее воспоминание — тело падает на мягкое покрывало, сон полностью захватывает сознание пианистки. «Спасибо тебе, Капюшончик!»***
Крылов стоял на морозе несколько часов, ожидая появление подруги. Он так хотел ей сказать всё, что думает, но видимо кто-то наверху этого не хотел. Марк проклинал всех и всё: Леру, себя, школу, то ебаное прослушивание, а сильнее всех он винил Евстигнеева. Они были даже не знакомы, но Марк ненавидел своего бывшего кумира всей душой. «Сдохни, ОХРА».