«Не сойдутся Москва с Невой нежной девочкой с Севера. У моей Москвы нет такой светлой нежности и тепла. А когда развели мосты, осень струны оборвала, И у диких твоих коней гривы воронова крыла».
Лера так не хотела этого признавать, но декабрь длился слишком долго. Это был самый долгий декабрь за всю её жизнь. Но больше всего Дворжак отрицала то, что он такой долгий из-за отсутствия в Питере одного человека. Лера говорила себе, что это всё из-за отсутствия в её жизни музыки, из-за постоянной учёбы, но только не из-за Евстигнеева. Ключи от квартиры рэпера были спрятаны в шкатулке, на антресолях. Лера старалась не проходить мимо его дома, вбивая себе в голову, что всё это неправильно. Дворжак каждый день с большим трудом оттаскивала себя от инструмента, прогоняла желание пойти в консерваторию и позаниматься. Хуже всего было то, что у Леры начиналась ломка. Девушка чувствовала себя потасканной наркоманкой, она была готова сделать всё, что бы сесть и понажимать хотя бы пару клавиш на чёрно-белой ленте рояля. С каждым днём девушка становилась всё злее и нервознее, а её физическое состояние катилось в никуда. Кожа сильно побледнела, мешки и синяки под глазами не выводились даже крепким сном и длительными прогулками, температура двадцать четыре часа в сутки оставалась на отметке тридцать восьми. Марк и Адетта даже помирились, смотря, как их лучшая подруга увядает на глазах. — Надо сказать ему. — Кому? — Ване этому. — Нет уж блять, терпеть этого урода не могу! — А по-моему он милый. — Заткнись. — Марк, она умирает! И раз мы не можем понять почему, то и врачи не смогут. Лера хорошо питалась, достаточно спала, Тета взяла на себя как можно больше её домашнего задания. Дворжак на время переехала к подруге, та следила за ней, как под микроскопом. Но ничего не помогало. А главное — ни Марк, ни Адетта не могли заставить Леру сесть и позаниматься. Девушка боялась инструмента, как огня. «У неё едет крыша, Марк. Она хочет играть, но боится. Это конец». Но, когда Адетта засыпала, истратив за день все нервы, Дворжак звонила Ване. Его дебильные шуточки, приятный хриплый голос и разговоры Окситабора на заднем плане успокаивали пианистку. Только в такие моменты ей было по-настоящему хорошо, как раньше. Но Лера продолжала врать Ване в лицо. Мужчина до сих пор думал, что Лера часто ночует у него, что она здорова и счастлива, а Московская консерватория с нетерпением ждет её. Когда девушку одолевала мигрень, Дворжак смотрела разные видео на YouTube. Лера пересматривала все видео, в которых находила Евстигнеева, она старалась узнать его с другой стороны, она старалась смотреть на него, как смотрят визжащие фанатки на кумира. Девушке так нравились его движения, его голос, тусклый свет маски. Лере нравились его шутки, эта атмосфера. Он больше и больше становился ей нужен. На утро пианистка вновь становилась увядающим цветком. Она жила как раньше, но без музыки и такой желанной поддержки одного человека она буквально умирала.***
— Привет, ну как ты? Я тебе фотки кинул в вк с городов. Мы в Чебоксарах. Все шлют тебе привет! Кроме Мирона… — Ну, кто бы сомневался! Как ты чувствуешь себя? — Да нормально всё, Женя тут за нами следит, будь здоров! Ты как? Как консерватория? Как Москва? Ждут? Слишком наигранно. Тема Москвы и музыки била Ване по больному. Его радость в эти моменты звучала слишком приторно. — Всё чудесно! Меня уже заждались. Предлагали, чтоб я перевелась в местную школу уже в январе!
Дворжак внезапно услышала равнодушные короткие гудки. В ответ на повторные звонки — противный электронный голос, оповещающий о том, что «абонент временно недоступен». Лера не разглядела всего того, что должна была. Она вновь пыталась унять боль от всё ещё скребущей на душе проблемы. Зачем она опять ему солгала? Может, она хотела пустить в глаза успешному другу пыль? Нет. Всё не так. Она хотела, чтобы он ей восхищался и гордился. Лера хотела быть подстать Рудбою.***
Ваня резко скинул трубку. Он даже не закончил этот приятный разговор. В жилах снова кипела ярость и злость. Мужчина со всей дури кинул телефон об пол. Гаджет разлетелся на куски. Паркет гримёрки был усеян крупицами стекла. — Сука! Его бесило то, что её взяли. Ваня не мог представить себе того, что он может приехать в свой любимый Санкт-Петербург и не найти там своей нежной девочки. Рудбою была противна перспектива возвращения в пустую, мёртвую квартиру. Евстигнеев не хотел коротать вечера в обнимку со своим срачем в квартире и пустыми девочками на одну ночь. Лера ему не нравилась. Он не был в неё влюблён. Он не любил её. Почему? Ответ был слишком прост: всё было противозаконно и неправильно. Он просто был собственником. Все было так просто. «Я не хочу отдавать её Москве!»***
Лера наконец-то собралась с силами и пошла домой. Ей надо было побыть одной. На плече у девушки висела сумка. Дрожащими пальцами Дворжак достала из кармана ключи и открыла дверь в парадную. Поднимаясь по крутой лестнице, пианистка несколько раз прокляла свою физическую слабость. В её состоянии на даней момент сил не хватало даже на то, что бы дойти до куда-нибудь. До ненавистной квартиры оставался лишь один лестничный пролёт. Лера вложила в эти шаги все оставшиеся силы. Секунда, и ремень сумки рвётся. Девушка минуту досадно смотрит на испорченный аксессуар, а затем падает на ступени и начинает реветь. Пианистка бьёт ладонями по ступеням, по стене, пинает ненавистную сумку, кричит и срывается на хриплый стон. «Но дело ведь не в сумке, так?» Дворжак успокаивалась очень долго. В парадную пару раз выходили соседи и, убедившись, что это не какие-нибудь алкаши устроили перепалку с душераздирающими криками, уходили обратно в свои квартиры. Домой Лера зашла только через час. На чёрных колготках виднелись серые следы грязи. Девушка переоделась и, собирая на завтра учебники, поняла, что ей нужна сумка. Пианистка решила лезть на антресоли за старым рюкзаком. Нужную девушке вещь Лера нашла с большим трудом. Когда Дворжак уже начала спускаться, на глаза бросилась забытая недели две назад шкатулка. Пианистка вернулась в свою комнату, села на кровать и открыла коробочку. Внутри лежала та самая связка ключей. Лера несколько минут сидела и пялилась на эти ключи. За окном неспешно шёл такой нетипичный для Питера снег. Приближался Новый год. Девушка резко вскочила на ноги и стала одеваться. Лера взяла небольшой рюкзак и конверт с расчётом из того самого кафе, откуда уволили пианистку. «Мне так хочется делать для него приятные вещи».***
Дворжак заставила себя пройти по магазинам, насладиться предновогодней атмосферой, вечерним городом. Но сильнее всего пришлось заставлять себя войти в его квартиру. Внутри всё было нетронуто с её последнего присутствия в квартире. Холодильник равнодушно гудел, шторы слегка развивались под воздействием холодного воздуха, идущего из окна. Лера потратила всё до последнего рубля. Девушка привезла в квартиру настоящую ёлочку, игрушки, гирлянды, наволочки и даже рождественский венок. На душе становилось тепло от одной мысли, что он искренне улыбнётся, возвратившись домой. Пианистка погрузилась в атмосферу наступающего Нового Года. Рядом с телевизором теперь стояла средних размеров ёлочка, украшенная игрушками и яркой гирляндой. На стене в прихожей висел пышный новогодний веночек. В спальне на гардине висела гирлянда. На кровати и на диване декоративные подушки были переодеты в милые новогодние наволочки. Всё было очень сопливо и приторно, но Лере сейчас казалось, что так всё и должно было быть. Дворжак включила в спальне гирлянду. Комната стала намного светлее и ярче. Девушка остановила свой взгляд на рабочем месте Вани. Лера ни разу не сидела за этим столом. Табу. Но ведь правила созданы для того, чтобы их нарушать, верно? Пианистка села за стол и оглядела всё рабочее место. Со дня, когда Рудбой покинул свой дом, здесь ничего не изменилось. Справа стояла стопка книг, обклеенных бумажными закладками. Перед Лерой лежали исписанные чёрной пастой тетради. Его секреты, мысли и тайны манили девушку. Дворжак открыла сразу несколько тетрадей и книг. Среди его любимой литературы были Пушкин, Булгаков, Достоевский, Набоков. Книги изнутри были исписаны простым карандашом и обклеены закладками. В тетрадях хранились мысли Рудбоя. На краях книжных страниц хранились самые глубокие вопросы. Ваня стремился понять каждого приглянувшегося ему персонажа, пропустить через себя, чему-то научиться. Он сравнивал себя с Онегиным, с Гринёвым, с Мастером и с ещё множеством разных персонажей. Стихотворения Евстигнеев явно перечитывал много раз. Мужчина обводил отдельные строчки, выводил их на поля и писал определённое число. С этим номером совпадали страницы в тетради, где рэпер размышлял о найденных мыслях. Предложения перерастали в абзацы, из абзацев складывались целые сочинения. Лера надолго ушла в его мир. Пианистка пыталась понять Ваню, его мысли и чувства. Чем больше она читала, тем сильнее в него влюблялась. «Я влюбилась в него, как люди засыпают. Сначала медленно, а потом сразу.» Д. Грин