We are

      Ей десять и эта встреча не то, что было нужно. Скай привыкла к Сиэтлу. К его погоде, людям в тон к ней и снежной горе на фоне.       К Форт-Лодердейлу Скай не привыкла и привыкать не собирается. К его людям тоже и особенно к соседям. Потому что погода здесь солнечная, душная и снежных гор на фоне нет. Люди здесь такие же: солнечные, яркие и без льдинок в сердце. И соседи по этажу от них не отличаются. Грант уж это точно.       Она видит его впервые, когда несёт домой маленького щенка, найденного в подъезде. И Грант тогда впервые показывается из-за двери своей квартиры.       Скай кажется, что молчать он не умеет.       Скай думает, что в двенадцать этому уж пора бы научится. Ей же десять, и она молчит.       Скай уверена, что если она будет его избегать, то проблем меньше будет. Родители почему-то этим недовольны и дяди Фил тоже почему-то возмущается этой позицией. Даже пёс Саймон осуждающе смотрит, а Скай лишь фыркает и открывает домашнее задание.       В одиннадцать лет её теория, что люди здесь все одинаково раздражающе-солнечные подтверждается, когда Грант ломает ей руку своим баскетбольным мячом. Он, конечно, извиняется перед ней, но Скай это мало волнует.       Кажется, она ломает ему нос здоровой рукой, под недовольные возгласы ФитцСиммонс и присвистывания со стороны друзей Уорда, и продолжает избегать остаток года то ли из-за обиды, то ли из-за совести, проснувшейся на время.       Когда ей двенадцать, к ним в квартиру стучится сонный Грант. Дверь открывает, конечно же, Скай. Он просит поводок. Потому что их порвался, а Тардис на улицу просится. Скай хихикает и изумляется, так чисто по-детски, что кто-то додумался назвать собаку Тардис. Грант жмёт плечами, отвечая, что вариантов было два или Тардис, или Кот. Скай отмечает тот факт, что назвать собаку Котом было бы гениальной идеей. Грант улыбается. Так же солнечно и приторно, как и весь Форт-Лодердейл, но уже менее раздражающе.       Гранту четырнадцать, и на их прогулках с собаками он говорит про космос и звёзды. Скай вслушивается, улыбается, а после начинает говорить без остановки про Сиэтл и снежную гору на фоне, про людей, чей характер в тон погоде города.       Гранту нравится её голос.       У Скай мурашки по коже от его улыбки.       Признавать они этого, конечно, не собираются.       В тринадцать Скай, положив голову на плечо Уорда, слушает его рассказы о звёздах. Грант говорит, что все мы, как звёзды, сначала сияем, а потом чуть что и — пуф! — нет больше.       Скай сравнивает людей со снежной лавиной — все они приходят неожиданно в твою жизнь.       Грант любит тёмно-синий космос и мириады звёзд на куполе.       Он выводит кривые и непонятные созвездия пальцами на запястьях Джонсон и пытается запомнить, где их нарисовал. От этого дышать легче и по ночам кошмаров нет.       Скай нравится ослепительно белый снег и бесконечность снежинок, падающих с небес.       Она вырисовывает причудливые узоры на предплечье Гранта, вспоминая те, что видела на окнах перед Рождеством в Сиэтле.       Четырнадцатый год запоминается тем, что Грант начал курить. Скай пробует, давится дымом, что облаком после повисает где-то в воздухе, и бросает окурок вниз с высоты девятиэтажного дома.       Летом на крыше жарко и до невозможного душно.       Скай почему-то считает, что это недолжно быть возможным.       Грант улыбается, обнимая её за плечи и показывая на новые созвездия в небе.       Скай привыкла уже так засыпать, вслушиваясь в его голос. Потому что он такой же, как и космос, глубокий, с нотками синего вперемешку с красным и сотней звёзд, которые слышны в каждом слоге.       Четырнадцатый год запоминается тем, что Грант её впервые целует. Это выходит неряшливо, сухо и он зарывается носом в её макушку, повторяя одно долбанное «прости».       Это легче забыть, чем принять.       Потому что Грант ей не нравится. А его поцелуй тем более.       К Форт-Лодердейлу Скай не привыкает и привыкать не собирается, а Грант, как назло, пропитан этим ужасным гордом-курортом.       В пятнадцать Скай почти без умолку говорит о том, что, кажется, влюбилась в новенького Линкольна и радуется за Мэй и Уорда. Грант хочет радоваться за них с Мэй, как и Скай. Оптимизма ему по жизни априори не хватает.       Грант и Скай, как параллельные прямые, рядом, но, кажется, так и не соприкоснутся.       И с этим, вроде-как, уже пора смирится.       Шестнадцать отбивает под коркой. Шестнадцать — это их переломный момент. Шестнадцать — точка отсчёта, после которой всё стремится к нулю.       В шестнадцать Грант смешивает в её жизни никотин и виски. В шестнадцать Грант перестаёт говорить про звёзды, а Скай забывает снежную гору на фоне.       В этом возрасте пора повзрослеть и перестать целоваться тайком на крыше, когда перед глазами белая пелена, а в лёгких засел никотин. В их возрасте обычно думают о будущем и не выводят созвездия на запястьях.       А Скай плевать.       Она дышит космосом и кашляет звёздами. У неё на рёбрах криво выцарапана за шесть лет карта ночного неба, а под коркой информация о каждой звезде.       И Уорду небезразлично.       Ему почти восемнадцать и заключительный год в школе. У него из сердца выпали последние льдинки и снежинки в лёгких растаяли. Он дышит морским бризом и ластится под лучами солнца от чего шестилетняя лавины наконец срывается вниз.       У них виски по пятницам до понедельника и аспирин на тумбе 24/7.       В шестнадцать горячие руки под футболкой и вина на следующее утро. И свалить эту вину на алкоголь даже не получается, потому что они вроде оба как этого хотели, а алкоголь был лишь последним рычагом. Семнадцать походит на десять.       Они видятся на пляже, когда приходят с собаками. Жмут плечами и здороваются, так, для видимости.       В семнадцать они почти не пересекаются и говорят про взрослые проблемы, но всё ещё детскими словами. В семнадцать, кажется, не существовало семи лет, они вернулись в точку начала всего и выбираться оттуда не собираются.       Восемнадцать встречает тем, что Грант вроде как в Нью-Йорке в полицейской академии два года, а Скай отдаёт документы в академию искусств Чикаго.       Вроде бы пора принять, что они больше не встретятся, а Скай меняет номер, но встреч почему-то хочется, как историй о звёздах.       Выставка картин в Сан-Франциско в девятнадцать — место, где они вновь пересекаются. И кажется это повод начать заново. Ведь здесь и раздражающее солнце, и снежные горы на фоне.