Сказки Иерусалима

комм. автора: Меня терзает странное чувство по счёт этой главы, что какая-то она не такая. Не в смысле, что не нравится, а вот нучтотокакаятонетакая :D Очередной любительский арт по мотивам. Не знаю, может что-то вроде обложки http://fc02.deviantart.net/fs70/f/2013/007/6/4/assassin__s_creed_by_sheldon_alt-d5qq4rz.png нужно менять стиль рисования, ей богу ____________________________________________ Это не было похоже на тюремную камеру. Скорее на ад. Подземелья были укреплены белым камнем, свет которого не преломлялся, а создавал ещё больший полумрак. Факелы, закреплённые на стены каждые три метра, визуально прокладывали тропку по небольшому лабиринту с несколькими комнатами, но этого мало, чтобы что-либо рассмотреть. Стены обшарпаны временем, их цвет уже давно потемнел, покрывшись коричневым налётом, пол испачкан перемешанной давно засохшей грязью с пылью. Едва проржавевшие решётки нагоняли неприятное жуткое чувство, никто не завидовал патрулям, которые несут здесь свой пост, будь то день, то ночь. Здесь всегда единственное время, которое тянется следом за реальностью с ничтожной скоростью, это совершенно другой мир. Солдаты выходили из подземелий полные раздражения и мнительности, и ещё некоторое время пытались отойти от сих чувств. Воздух тут сдавленный, на несколько градусов выше, чем на поверхности. Место, сравнимое с нагретым пустым котлом. Сейчас здесь несут службу сарацины двух разных поколений, капитан и его грядущие последователи. Молодняк явно воодушевлён различными байками пугливых солдат, которые с каждым днём набирали новые обороты. И в основном это было что-то паранормальное, обычные запугивающие истории. Не исключали и персон, которые вполне спокойно несли службу, уходя и возвращаясь совершенно одинаковым человеком. Уже несколько часов солдаты дежурят в тюрьме, перекидываясь несколькими фразами с остальными раз в минут десять-двадцать. И всё это время мужчины созерцали в дальнем углу двух элитных рыцарей, стоящих по обе стороны от двери в одну из камер. Капитан с недоверием косился на человека за громоздким решетом: он сидел на деревянном стуле, руки были убраны за спинку и связаны, а его одеяние чуть ли не сливалось с окружающей местностью, выделялся разве что лишь алый пояс, а на голове пленного был мешок. С притупленным зрением, в таком случае, он ничего не мог разглядеть в этом мраке. - Капитан… - не спеша подал голос один из молодых, подходя к старшему ближе и облокачиваясь на ручку своей секиры. – А за что его так? – араб кротко кивнул в сторону охраняемой камеры, стараясь вовсе не смотреть туда после, будто бы боялся, что крестоносцы окажутся недовольны этим. Старший по званию, прежде чем обратить на ученика внимание, поспешил допить винный осадок из своей кружки, а затем только хмуро глянул в указанную сторону, на тамплиеров. - На местного не похож, – вынес первый вердикт старец, прищуриваясь, а затем, пожав плечами, продолжил. – Верно что-то похуже, чем покушение на невинность дочки какого-нибудь майора, – мужчина издал лёгкий смешок вслед за юнцом, попутно слегка шлёпнув того по руке тыльной стороной ладони. Да, им сейчас, видимо, есть дело до всякого рода шуточек, ведь не они просиживают связанными в клетках. - Боюсь, что причина куда хуже, – неожиданно, заставляя стражей прекратить смеяться, произнёс третий молодой сарацинец, который всё время стоял где-то поодаль, на углу перехода. – Потому что это женщина, – завершил он свою мысль, замечая, как его сверстник распахнул удивлённые глаза, а старший же наоборот нахмурился. Он резко прожестикулировал в сторону стража, вынуждая того не сказать больше и слова. - Тс, это не наше дело, малец! – процедил капитан, чуть наклоняясь вперёд со своего табурета. – Не думаю, что магистр крестоносцев будет рад, что в его дела вмешиваются такие, как ты. - Этот преступник в нашем городе, в нашей тюрьме. Нам обязаны докладывать всё о пленных. - Ты ещё ничего не знаешь о службе, – помотав головой, старик вновь устроился на своём месте. – Скажу тебе лишь то, что в дела крестоносцев нас, сарацинов, никогда не посвящают. Мы, якобы, не достойны, – он сморщился, чувствуя, как отвращение нарастает в его сознании, в некоторой мере задевая ещё и гордость. Ему порой казалось, что с городскими воинами обходились без должного образа, их занижали, считали обычной расходной опорой. Этот старец пережил многие поколения городских страж, и в последнее время он всё больше понимал, почему их ставят на нижнюю ступень. Воины были отвратительны, они подражали избалованным офицерам, которые когда-то так же подражали поколению выше. Осталось совсем мало представителей старого ордена, как этот седовласый капитан, отличающиеся некоторым порядком качеств типа справедливости и сдержанности. Но, судят по массе, а не индивидуально. Сафар последний раз смирил молодого своим угнетающим взглядом и тот отступился, недовольно вздыхая. Он не знал ни одного, кто был сегодня на патруле, но был готов спорить, что этот юнец завидует тамплиерам и жаждет пробиться в их ряды, не желая оставаться всего лишь маленькой запасной пешкой на своей службе. Только он ещё не понимает, что чувствуют сами элитные солдаты. Никто, по сути, и не знает, порой даже они сами делают всё машинально, не задумываясь. Мужчина в очередной раз переметнул своё внимание на охраняемую клетку, убеждая своё зрение, что это и правда была женщина. Но что она могла натворить? Его мысли прервал резкий топот, раздающийся в такт грохота величавых доспехов, обладатель которых бодрым шагом направлялся в сторону капитана. Лицо было сокрыто под ребристым шлемом, но алый крест на груди вынуждал проявить почтение, иначе грехов не оберёшься. Сафар поднялся со своего места, вытянулся по струнке вместе с присутствующими воинами. Крестоносец даже не сбавил хода, не поприветствовал сарацинов, обделил и малейшим вниманием, просто прошёл мимо, заворачивая в сторону охраняемой комнаты. Если секирщик поддался своему страху перед этим человеком, наблюдая, как дрожат его ноги, то старец и второй патрульный лишь уткнулись недовольными взглядами в спину пришедшему. У второго было желание тот час же поджечь алый, едва подранный, плащ офицера за такое самодовольство. Двое служащих поспешно отперли замок решётки и впустили командира внутрь, который плавным размерным шагом вошёл в комнату. - Почему на ней нет кандалов? – громоподобный голос раздался по всей темнице, заставляя вздрогнуть каждого присутствующего. Трусливому новобранцу даже показалось, что в такт его тембру факелы вспыхнули более ярким пламенем. - Но, магистр сказал, что… - Здесь приказываю я. И я отдал приказ полностью ограничить её движения! – гневно рявкнул крестоносец на мямлящего подчинённого. Тот встрепенулся от резко нагнанной гневной волны, со скрипом раскрыл дверцу камеры, осторожно обходя офицера и неуверенно кладя руки на спинку крупного стула, даже и не зная, с чего начать. Но солдату даже не дали коснуться тела женщины всё тем же рассерженным возгласом, точно плетью по рукам. - Не трожь её! Пошли отсюда прочь, болваны, оба! Крестоносцы в один голос высказали своё согласие и послушно покинули подземелья так быстро, что и духу их не осталось. Офицер с грохотом закрыл за солдатами распахнутую железную дверцу и, укоризненно глянув на сарацинов впереди, вернулся к своей жертве. Ему не удалось заметить в них ничего, однако взгляды выражали иное. Они не вслушивались в этот свирепый диалог, пытались придерживаться совести и не следить за действиями двоих, однако вскрики тамплиера и характерные звуки ударов срабатывали как рычаги в сознании присутствующих, они не могли не бросить кроткого взгляда, выражающего сочувствие, но в то же время и равнодушие к судьбе этого человека. Они неприятно зажмуривались, точно ощущая эту боль на себе, отворачивались, напряжённо затаив дыхание. - Я бы пожелал ей смерти, чем это, – тихо отозвался Сафар и, последний раз глядя на разгневанного офицера, отвернулся, медленно помотав головой. Она провела без движения несколько часов, мечтая о том, чтобы сомкнуть глаза и заснуть. Погрузиться в нормальный безболезненный сон, которого у женщины не было достаточно давно. Сдавленный воздух внутри мешка вынуждал задыхаться, тело буквально вспыхивало от жары, которую поддавала боль, агония. Руки обессилено болтались за спинкой жёсткого стула, кончики пальцев побледнели, верёвка неплохо протёрла кожаные бесплальцевые перчатки, и не будь их на руках – путы бы истёрли лучнице все запястья вплоть до мяса. Тугая бечёвка так же сдавливала её грудь, рёбра, отсеивая возможность подняться и убежать из этой пыточной камеры. Перед глазами была кромешная тьма, поначалу даже казалось, что Джол выкололи глаза, чтобы та действительно не могла ничего отследить. Возглас, разразивший тишину, отдавшийся в сознании глухим эхом, заставил дезертира лишь ещё больше согнуться в спине, словно задействовав животные инстинкты. От напряжения у неё едва топорщились лопатки, а голова, будто соломенная, норовила отпасть. Чего бы женщина сейчас хотела больше всего. Жара душит, заставляя кровь пульсировать и нагреваться во всём теле, неприятно разнося собственный пульс в нервные окончания. Ещё немного и она начнёт содрогаться в такт ему. Через какое-то время в камере остались лишь двое. Ещё несколько минут Ан-Шейбе могла болтаться на стягивающих верёвках как тряпичная кукла из стороны в сторону, а ещё через миг её плечи настигла металлическая хватка, заставляя выпрямить спину, а затем и начать адаптироваться к новой местности. Капюшон ловко покинул голову, расслабляя сдавленную трахею. Глаза чуть напряжены от факельных отблесков, она пытается зажмурить те, но становится ещё неприятнее. Проделывая эту процедуру ещё несколько раз, перед глазами брюнетки появился знакомый образ крестоносца. С важным видом, скрещивая руки на груди, он стоял перед своей пленницей, пока та не привыкла к новой обстановке и не подняла красные распухшие глаза на мужчину. Он самодовольно усмехнулся, разглядывая не скрытое под маской и капюшоном лицо: взъерошенные чёрные волосы, зелёные глаза слегка перекрывали полопавшиеся капилляры, характерные синяки под нижним веком добавляли какой-то сумасшедший вид, нежели обеспечивали пародию на боевую раскраску. Пресекающий глазницу неприятный шрам, у ноздрей до сих пор держались подсохшие дорожки крови, а на правой щеке красовался фиолетовый продолговатый синяк, оставленный великолепно оригинальным методом одним из рядовых. Офицер не проявил ни капли сострадания к женщине, которые во времена его рождения были буквально ничем, слабому полу не придавали особого значения, а в роли воина – смех смехом. Однако эта особа почему-то удостоилась внимания самого Робера, что уж говорить в таком случае о древнем равноправии. Но именно это и раздражало майора. - И что магистр только нашёл в тебе, – проговорил Торос, словно плюнув эти слова в лицо пленника, а тот и ухом не повёл. – Тебе, наверное, нравится жизнь беглеца? Постоянные трёпки закаливают твой дух? – очередная попытка заставить женщину сказать хотя бы слово не увенчались успехом. Оно и верно, что здесь скажешь? Деналье явно не имел черты дипломата, за него вечно говорит клинок, и даже сейчас он сгорает от нетерпения вставить своё «слово». Женщина лишь молчала, напрямую смотря в сокрытые, еле виднеющиеся в тени шлема, глаза тамплиера, даже не стараясь скрыть своё отвращение к этому человеку. Её даже удивило, что она сейчас не прикована к стене и слова офицера не сопровождаются ударами кожаной плети по телу, заставляя его изнывать от невыносимой боли и выталкивать слова наружу. Пусть она и покинула орден, но душа до сих пор остаётся верна его заповедям, она не смеет забывать ни единый урок, вынесенный своим наставником и повелителем, да и просто жизнью. Да, её тактика – молчать. Джол нет смысла идти на контакт с этим человеком, зачем восхвалять его самолюбие? Воины содрогаются перед его гневом, один взгляд норовит испепелить душу простого смертного. И сейчас, видимо, именно этот случай. Женщина чувствует, вернее даже внушает себе, что её тело сгорает изнутри, каждая вена воспламеняется, языки пламени растут по мере зрительного контакта. Но отвести взгляд всё равно, что подпитать его грязные амбиции. - Ты вынуждаешь меня действовать иначе, ассасин. - Я не ассасин, – слабо перебивая тамплиера на последних словах, проговорила Джол, отдалённым от женского тона голосом, наконец, обрывая зрительный контакт и бросая взор на один из углов помещения. Она с трудом могла слышать это звание в свой адрес, на самом деле. Будто какой-то паразит вместе с этим словом забирался в организм лучницы и начинал там всё пожирать. А вот солдат же показал уже изъеденные чувства, привычная агрессия, никак иначе. Его посмели перебить, пусть он даже не намеревался продолжать реплику, и этот факт явно затмевал все мысли, которые окружали сознание мужчины – вывести пленного на разговор. - Да?! – возгласил крестоносец, эмоционально взмахивая обеими руками. Мужчина в ту же секунду отошёл от своей «собеседницы», настигая стол, что стоял в самом углу комнаты. На нём женщина заметила всё своё снаряжение, которое было благополучно снято. Лук, колчан, наручи, и видимо подчинённые этого зверя проверяли наличие оружия не только внешне. Судя по тому, как сидит одежда, их грязные руки побывали и под ней. На мгновение в сознании вспыли эмоции, которые рядовые переживали в тот самый момент, их предполагаемые пошлые усмешки и неуклюжие, медленные хождения ладонями под кушаком, туникой, штанами. Отвратительно. - А что это? – вновь задал вопрос Торос, возвращаясь к Ан-Шейбе и поднося скрытый клинок к её лицу, едва тряся им от прилива гнева. Гнев от лжи. Она отрицала очевидное, ему это не нравилось. – Сувенир из Масиафа? – процедил сквозь сжатые зубы майор, а после, на секунду сжав оружие в руке, он с силой швырнул тот себе под ноги, наблюдая, как женщина вздрогнула от резкого неприятного шума расколотого металла. Но она вновь смолчала. «Не подставлять под угрозу братство», – твердило её сознание всякий раз, когда эмоции захлёстывали женщину с головой, когда гневный поток речей подступал к горлу, но нет. Она молчит. Она не любит конфликты, но здесь ситуация разрывается на две части: если она продолжит молчать, то в конце концов вынудит офицера снести ей голову; если она заговорит, то не только усилит огонь конфликта, ненароком что-либо сболтнёт, а затем её всё равно убьют. Исход одинаковый, казалось бы, терять нечего. Но на чаше весов всё-таки выигрывал первый вариант, из-за совершенно очевидных доводов. - Где ваш повелитель прячет Яблоко? Вопрос застал женщину врасплох. Откуда бы ей знать это? Не велик ли шанс, что Аль-Муалим уже воспользовался силой артефакта и зомбировал весь Масиаф, включая Альтаира? Мелькнувшая мысль о последнем заставила женщину засуетиться. Они договаривались о встрече в Акре, где будет находиться его новая цель. Прошло не менее дня, и кто знает, что сейчас с ним. Хотя Джол не была такой самоуверенной, что ассасин не справится без неё. Наоборот, он может, но не допустит ли мужчина ошибки? Это он тоже может. Отбросить все мысли из своей головы зеленоглазую заставил очередной грохот железа. Она успела заметить, как ребристый шлем неприятно блеснул на едва пробивающемся свету факела, отскочил в сторону решётки. - Смотри на меня, когда я разговариваю с тобой! – гаркнул тамплиер, рывком сокращая расстояние до сидящей женщины и, упираясь бронированными руками в ребро спинки деревянного стула, буквально навис над своей пленницей. Джол выполнила сей приказ, поднимая голову вверх, узрев перед собой затемнённые черты лица тамплиера. И, по мнению женщины, лучше бы он оставался в своём дурацком шлеме. У мужчины был неприятный лик, зачастую из-за отсутствия глаза, разрез которого припрятывала опухшая бровь. Широкие скулы, тонкие губы, а единственное око какого-то необычного апельсинового цвета. Чем не дьявол? - Я трачу на тебя своё время, язычница! Говори, где эта чёртова сфера? – не столько вопрос, сколько очередной приказ, проговоренный прямо в лицо пленницы. И видит же, что ядовитые очи содрогнулись в страхе, он чувствует своё превосходство. Она его дичь, иначе быть не может. Но, видно, слишком глупая. - Достойный короля корнет, а выпрашивает информацию у пленённой женщины? Сил не хватает войти в крепость и дать бой? Джол поняла в последний момент, на что нарвалась. Лицо крестоносца просто вспыхнуло от нарастающей злости, его язык сковало каменное напряжение, он сам затерялся на несколько секунд в себе, ища какой-то выход. Но всё время Торос попадал в тупик. Это выводило его ещё больше. Женщине даже показалось, что спинка стула хрустнула от силы, с которой офицер сжимал её. Это продолжалось до тех пор, пока лучница в очередной раз поневоле не отвела взгляд, за что поплатилась в тот же миг. Металл на пальцах неприятно скрипнул под ухом, а затем дезертир почувствовал жгучую боль в районе челюсти. Обстановка на мгновение перекосилась, мерцая яркими окрасками, сознание отключилось буквально на несколько секунд. В последующий отрывок времени пленница пыталась восстановить свою сбитую хорошим ударом ориентацию, попутно выплёвывая сгустки крови из повреждённой челюсти. Этот вкус в последнее время стал часто преследовать её, но привыкнуть она не могла, он был слишком отвратным. Прошла минута, две, язычница понимала, что она лежит на грязном камерном полу, всё так же привязанная к стулу, испытывая невероятные ощущения, будто ей только что раздавили череп. Убедившись в способности контроля своей челюсти, Бог знает целой или нет, женщина, рывком глотнув воздух, ощущала неприятную влажную дорожку у себя на переносице. Она не чувствовала, как плачет, не ощущала подобных эмоций, всё сознание было обращено к боли, словно слёзы это обычная дождевая капля, которую ненароком угораздило попасть на тело. - Что-нибудь ещё, еретик? – спокойно проговорил майор, приседая на корточки перед женщиной, которая в такт его словам едва помотала головой, а затем закрыла очи, резко выдохнув. Когда Деналье заслышал шаги, отдающиеся в коридорах за стенами, он поспешно поднял стул вместе с женщиной, позволяя принять ей вертикальное положение, покрепче закрепил верёвки, а затем едва шлёпнул свою жертву по обезображенному лицу, вынуждая её вновь раскрыть глаза, придти в чувства. - Торос, я не велел тебе прибегать к насилию пленного, – произнёс вошедший в камеру тамплиер, пребывая не в самом добром расположении духа. – Ты ослушался меня? - Простите, сэр, но я бы с удовольствием прикончил эту тварь на месте, – процедил майор, при этом украдкой цепляясь взором за видный край отвёрнутого женского лица. - Меня не волнует, чего ты хочешь, – повышая свой тон, чем и вынудил солдата замолчать, новоприбывший тамплиер заострил внимание на буром воине. Он, не спеша, прошагал до стула, вставая перед ним. Затем, мужчина окликнул дезертира. Джол, переборов свою неохоту, всё же развернула голову в сторону голоса. Вот уж этого она не ожидала. Сам Робер де Сабле снизошёл до разговора с обычными смертными людьми, которых убивает дюжинами руками своих подчинённых. Он недовольно разглядывал подбитое, испачканное в крови, дамское лицо, которое даже в чистом виде никогда бы ему не полюбилось в силу изысканных предпочтений, подметил усталый ненавидящий взгляд, а затем на его губах воцарилась жалкая пародия усмешки, которая лишь ещё больше нагоняла угнетение. - Я знаю, что братство изгнало тебя. И даже знаю, за что, – начал издалека магистр тамплиеров. – И я поддерживаю твоё мнение, насчёт их ошибки, – тон Робера был спокойным, вкрадчивым, но это наоборот только отталкивало женщину, она в удивлении отводила взгляд туда и обратно, не понимая, зачем магистр так унижается. – Я имею силы помочь тебе доказать твою правоту, ассасин. Могу предоставить тебе всё, чтобы воплотить месть в реальность, которой ты так жаждала. Как бы прискорбно это не звучало, но Ан-Шейбе подсознательно поддавалась на речи крестоносца. Да, душа рвалась с криками наружу о том, что она жаждет отомстить Ментору, она уже и не помнила, насколько было сильно это чувство. Но, всё же, не гуманно, раз сознание женщины настолько завелось эмоциями. - Но, взамен, ты окажешь нам одну небольшую услугу, – Робер неестественно улыбнулся, предчувствуя финишную прямую, свою победу, опустился на одно колено перед пленной и, с осторожностью, продолжил. – Просто скажи, кто будет следующей жертвой твоего спутника. Всего лишь жалкая информация в обмен на твоё желание. После этого «условия» оболочка сознания будто бы лопнула, со страшным хлопком, быстро-быстро расставляя всё на свои места. Преданность кредо, помощь Альтаиру, обет молчания, согласие, союз, истина. Всё за долю секунды прокрутилось в голове женщины, вновь возвращая её в реальность. Она останавливала рвущийся наружу голос, который мог огласить всё, что известно Джол. Всё, что может предотвратить последующие убийства. Её окровавленные губы безмолвно размыкались, пытаясь что-то прохрипеть, но она вновь и вновь бросала свои оковы прямо в эпицентр мстительной, внезапно объявившейся в порыве чувств, сущности. - Я не знаю, – мотая головой, промямлила пленница. От перебора чувств в своей голове она сомкнула глаза, поддаваясь непривычному жжению в глазницах, пуская солёные дорожки по щекам. Она не могла. Не могла сказать ничего. То ли от незнания, то ли от нежелания подставлять братство. Ненавистный ей клан, который она даже сейчас защищает, когда есть реальная возможность поставить всё на круги своя. Все чувства обнажили свои когти, исцарапывая женское тело изнутри, морально, физически. Оно изнывало, заставляя зелёные глаза испускать жгучую влагу, губы размыкаться, искривляться, прерывисто вздыхать. - Я не знаю, – произнесла Джол на предшествующий вопрос Робера, заглатывая обжигающий лёгкие воздух. – Не знаю… - вновь повторила женщина, сгибаясь в спине, наклоняясь вперёд, отдаваясь в лапы бесчестья и непонимания. Магистра это не устроило. Ни отказ, ни последующее поведение. Он насупился, поднимаясь с колен, переводя взгляд на одноглазого офицера, который всё время находился в помещении. - Майор, – обратился Робер к подчинённому, на что тот незамедлительно, но весьма неохотно, отозвался. – Пусть твои люди отвезут её на Бараду, и утопят там, – недолго размышляя, он добавил. – Со всем её снаряжением. Пусть не оставят за ней ничего. Следы нам не нужны, – попутно с последней фразой, Робер покинул клетку, предварительно попросив Тороса пройти с ним после выдачи приказа солдатам. – Масон, Алим! Для вас есть работа.