Timeo Danaos et dona ferentes
На следующее утро меня подняла Агнес. Время было раннее, часов девять утра, так что утренний вызов к Генриетте мог значить только одно: мне собираются дать в голову за вчерашний проступок. Шагая по коридорам дворца, я уже мысленно готовился к выслушиванию, как минимум нотаций, при том не особо лестных в мой адрес. А наличие в кабинете Луизы Франсуазы, которую я заметил сразу же, как пересёк порог кабинета Её Величества, только ещё раз подтвердила тождество моих мыслей. Генриетта сидела за клавесином и наигрывала какую-то лёгкую и непринуждённую мелодию. На появившихся, на пороге меня и Агнес, королева Тристейна никак не отреагировала, продолжая перебирать пальцами по чёрным и белым клавишам инструмента, заставляя его издавать мелодичный струнный звон, который в совокупности своих звуков выдала лёгкую, не напряжённую мелодию. Луиза Франсуаза сидела рядом с Генриеттой, иногда переворачивая страницы на нотной тетради королевы, которую та заботливо поставила перед собой. Заметив мой прямо взгляд, придворная дама смущённо отвела свой взгляд, сосредоточившись на чтении нот в тетради королевы. Агнес жестом пригласила меня сесть в кресло за не большим круглым столиком, стоящим в нескольких метрах от чёрного лакированного клавесина, а сама уселась на кресло рядом, попутно наливая вина в расположенные на столе хрустальные бокалы. Весь этот концерт продолжался ещё минут пятнадцать. Как только Её Величество закончило играть, Луиза поспешно отошла назад, за клавесин, продолжая наблюдать за попивающими вино мной и Агнес, а королева, оправив своё пышное выходное платье, плывущей походкой подплыла ко мне, предлагая мне свою руку для поцелуя вежливости. Когда с процедурами приветствия было покончено, королева села на ещё одно свободное кресло за маленьким столиком, предлагая Луизе занять место рядом со мной. Так получилась, что это розововолосая особа сидела прямо по левую руку от меня, чем вызывало моё дикое раздражение, но я всё же сдержал свой гнев, и молча, ждал, пока Генриетта заговорит. — Доброе утро, капитан Хатори, — как-то непривычно начала королева. — Я слышала о драке, что вы учудили в таверне «Чарующая фея», на то были веские основания? — дипломатично-учтиво, начала Генриетта, чем вогнала меня в небольшой ступор. — Прошу прощение, Ваше Величество, — я старался не гневить и так, наверное, злую Генриетту. — Эти люди сами вызвали меня на поединок. Королева закусила свои тонкие губки, и отвела свой взгляд в угол комнаты. Было видно, что она подбирала слова. — А зачем вы побили всех сразу. Если мои источники не врут, о сатисфакции попросил вас один человек. — Ваше Величество, я воспитан по несколько другим каноном, нежели всё прогрессивное дворянство Тристейна, — я, словно сапёр, занимающийся обезвреживанием вражеских мин. Ошибок допускать было нельзя, иначе всё то, чего я так старательно искал при дворе. Всё то доверие, что оказала мне Генриетта, канет в лету. — Убей, или будешь убит. Мне кажется, что одолей я в поединке главаря этой… Эм… Группы солдат, то те непременно кинулись на меня, желая отомстить за своего начальника. — Вы действительно так в этом уверенны, — удивилась королева, отпивая вина из бокала, который уже успела себе наполнить. — Да, Ваше Величество. У этих людей не было кодекса чести офицера. Они не нюхали пороха и не шли в атаку под пулями врага. Они бы так и поступили. — Генерал Богарне недоволен, что вы в одиночку побили его магов-треугольников, при этом почти не используя магию, — юная королева лукаво улыбнулась. — Но мне понравилось то мужество, с которым вы победили своих обидчиков. Но пожалуйста, впредь будьте осторожны. Только кровь моих врагов должна пятнать лезвие вашего оружия. Кровь своих союзников не прибавит вам чести, господин Капитан. — Я понял Вас, Ваше Величество, впредь я буду внимательней и не поддамся на провокацию, — опасность миновала. Генриетта не держала за меня зла. Скорее всего, она будет хвастать перед другими членами двора, моим «подвигом». — А по поводу вашего конфликта с моей придворной дамой… — или нет, угроза не миновала?! — То, пожалуйста, относитесь к Луизе Франсуазе так же, как и относитесь ко мне. Это не королевский приказ, а моя личная просьба к Вам, Акиро. Это человек с тяжёлой судьбой, которому я всецело доверяю. — Хорошо, Ваше Величество, — всё. Буря миновала, можно выходить из щелей. — Но в столь ранний час я пригласила вас не для нравоучений, господин капитан, — начала Генриетта, но потом тут же перевела тему. — Кстати, вы завтракали? — спросила королева, заранее зная ответ. — Не успел, Ваше Величество. Агнес вытащила меня из постели. — Вот как, — чуть хихикнула королева. — Тогда не составите ли Вы мне компанию за завтраком? Генриетта вежливо намекала, что отказ не принимается. Этот намёк я понял, разговор предстоял быть долгим и утомительным. — Не вижу причин отказывать моей госпоже, — лёгким кивком головы я имитировал поклон. Сидя на кресле поклониться почти невозможно, ну или выглядеть это будет нелепо. Генриетту же мой кивок удовлетворил. — Пройдёмте тогда, — королева повела всех присутствующих в соседний зал, где располагалась не большая столовая с длинным дубовым столом, накрытой белоснежной скатертью. А тем временем, за несколько сотен километров от границы Тристейна на востоке, другие мужчины обсуждали другие вопросы…***
— Не думаю, что в ближайшие два года это имеет хоть какой-то смысл, — наклонившись над картой Халкегинии, закусив в зубах толстую сигару, говорил человек. Он был среднего роста, с широкими плечами. Волосы мужчины были то ли седые в свои сорок лет, то ли просто пепельно белые. Не длинные волосы были аккуратно зачёсаны назад, а такие же белые, густые усы, иногда подрагивали, когда их носитель затягивался очередной порцией дыма из своей сигары. — Я бы, всё-таки подождал. — Почему вы так настаиваете, господин канцлер? — ему отвечал другой человек. Высокого роста, в длинном чёрном мундире с золотыми эполетами и таких же чёрных брюках. На ногах у этого человека были надеты не высокие сапоги, до блеска вычищенные и натёртые гуталином. На вид мужчине было чуть больше двадцати пяти лет. Он не носил усы, как было принято у всех аристократов его родины, но, имел, средней длинны, каштановую щетину, почти бородку и такие же средние по длине волосы. В большом кабинете императорского дворца в Берлине собрался весь высший генералитет Германии. Возглавлял всё это действо канцлер, первое лицо в государстве после самого императора, Отто фон Бисмарк. Ему молодой Франц доверял больше, чем самому себе. Проложив дорогу от мелкотравчатого драгуна, сорокалетний Бисмарк пользовался большим авторитетом не только в Германии, но и во всей Халкегинии. Сейчас говорили только два человека, из более, чем десятка присутствующих. Остальные же внимательно смотрели на полутораметровую карту материка, разложенную на огромном столе. — Германия не готова к войне с Тристейном, — уверенно заявил канцлер. — Это ещё, почему же, — возразил император, вскидывая руки в сторону и наливаясь красной краской от стыда и смущения. — Ваше Высокопревосходительство, — Бисмарк повёл пальцем вдоль западной границы Германии. — Тут стянуты основные силы Тристейна. Наши же войска в основном стоят на южной и юго-восточной границе, заслоняя наши границы от возможного вторжения эльфов. Если мы будем перетягивать войска к Вальденбургу и Эльзасу, то правительство Тристейна сразу же догадается, что это по их души. К тому же, не стоит забывать, что есть ещё и Галлия. Их военная мощь вряд ли уступает нашей. К тому же, у нас развёрнуто строительство воздушного флота. Начинать войну, пока мы не закончим переоснащение нашей армии неразумно. Кто-то в комнате одобрительно загудел. — А с чего вы взяли, — Франц потянулся, хрустнув костями, а затем отпил из стоящего рядом с картой, почти квадратного низенько стаканчика, виски. — Что Галлия вступит в войну на стороне Тристейна? — Правительство Генриетты оказало помощь в государственном перевороте на территории Галлии. Нынешний монарх, Шарлотта I, теперь многим обязана соседям. В кабинете кто-то завозился. Послышались недовольные реплики, почти все они были адресованы в адрес королевы Галлии. Иметь в противниках помимо Тристейна ещё и Галлию, Германским генералам сильно не хотелось. Да и почти полное отсутствие воздушного флота, заставляло императора Франца плотно задуматься над целесообразностью ведения войны. Но германский император понимал, не верни они Вальденбург сейчас, он может остаться у Тристейна навсегда. Франц это прекрасно понимал, и поэтому так сильно спешил. Император планировал сокрушить Тристейн до того, как он оправится после войны с Альбионом и, серией быстрых ударов, приступом взять Тристанию, вынудив Генриетту подписать мир на выгодных ему условиях. — А что если… — император забарабанил пальцами по зелёному сукну стола. — А что, если мы вступим в войну, имея на своей стороне Альбион? В кабинете повисла тишина. Альбион, когда-то, был грозным противником. Но сейчас… Сейчас парящий материк лежал в руинах, пав под пушками и пиками объединённой армии Халкегинии. — Если так… — Бисмарк сильно задумался. — Только, если новый король Альбиона будет к нам лоялен. Тогда — да, мы можем вести войну сразу с двумя державами. Начнём без подготовки — война затянется на несколько лет. — Хорошо… — выговорил Франц. — Тогда так. Господин канцлер, ваша задача будет заняться подготовкой почвы к войне в самом Тристейне. Там сейчас идёт гражданская война, так что отправьте помощь сепаратистам. Только помните, что операция должна проводиться скрытно. А затем, по возможности, проинспектируйте боеспособность армии Тристейна. Господин Лейб, — на вызов императора откликнулся низенький, но коренастый мужчина. Внешне ему было чуть-чуть за тридцать. — Отправляйтесь в Альбион, ваша задача: найти уцелевших членов королевской семьи и лояльно настроить их к Германии. Ну, господа. Всё. Помните, всё, что было сказано в этой комнате, должно остаться тут. Генералы кивнули и, поклонившись, оставили своего императора, спешно покинув его кабинет. Бисмарк присоединился к военным, покинув кабинет императора, и направился уже в свой. По приходу, грузно усевшись в мягкое кожаное кресло, Отто вызвал адъютанта. — Уважаемый, будьте так добры генерала Цербста сюда? — приказал канцлер, закуривая новую сигару. Спустя двадцать минут в кабинет канцлера зашёл генерал Цербст, ещё не успевший отбыть из столицы в своё поместье. Бисмарк жестом показал генералу, сесть напротив себя. Как только Цербст примостился в кресле напротив, канцлер начал. — Уважаемый, мне нужна ваша помощь. Буду краток. Берите наёмные батальоны и отправляйтесь с ними в Тристейн. Столица сепаратистов находится в Ла-Рошеле, так что постарайтесь проскочить туда от границы как можно быстрее. И да, в обход Тристании, разумеется. Как только прибудете туда с войсками, передайте генералу Пьеро вот это письмо, — канцлер протянул фон Цербсту письмо, которое успел написать, пока ждал генерала. — Если что-то пойдёт не так, то бросайте корпус и возвращайтесь в Германию. Поняли? Высокий, мускулистый генерал, медленно кивнул, подтверждая то, что задачу он усвоил. И, спрятав письмо в боковой карман своего тёмно-зелёного мундира, оставил канцлера одного. — Вот как же так вышло, — в никуда спросил сорокалетний канцлер. — Кровью же умоемся…***
За завтраком Генриетта обсуждала создание корпуса, о котором вчера подписала приказ. В основном вопросы касались только бытовой части: мундиры, знаки отличия, снаряжение. В этом вопросе, королева полностью доверяла мне, дав своеобразный карт-бланш. Исключение составила форма. Я хотел мундир из прочного сукна, тёмно-зелёного цвета, помня, что французы в 1914 поплатились за свои фирменные красные штаны. Но Генриетта настаивала на чёрном цвете. И спустя двадцать минут споров мне пришлось подчиниться. А пока мы завтракали, королевские портные уже успели сшить первый мундир для меня. Едва мы закончили трапезу, королева сразу же приказала переодеть меня в новый мундир. Хоть мне и было неловко, но возражать я не стал. Моя одежда уже полностью износилась, и была порвана и заштопана во многих местах. Сапоги и колени на штанах почти полностью стёрлись, а сукно, из которого была сделана одежда ордена, стал настолько твёрдым от пота и грязи, что мог бы выдержать прямое попадание танкового снаряда. Мундир представлял из себя достаточно длинный, до середины бедра, китель из чёрной ткани, напоминающей сукно, покрытое какой-то шерстью. Таких же штанов, которые заправлялись в сапоги с высоким берцем, до середины голени, примерно. На кители был стоячий воротник, из-под которого торчал воротник белой рубахи, которая надевалась под сам китель. Всё это подпоясывалось широким, чуть уже ладони, ремнём на поясе, такого же чёрного цвета. На него я и разместил, пистолетную кобуру, ножны с палашом и несколько других подсумков. Мои наручи с секретной палочкой, мне удалось засунуть под рукав кителя. На голову предписывалось одевать высокий, около двадцати сантиметров, кивер. Который я, честно говоря, не надел. Взглянув на качество работы и гармоничность всего это снаряжения, я понял, что Генриетта готовила этот мундир заранее. Ох уж эти девушки… Хлебом не корми, дай кого-нибудь одеть… Как только я снова вышел в обеденный зал, королева с детской улыбкой на губах весело захлопала в ладоши, расхваливая меня всеми возможными эпитетами. — Вот теперь, когда вы в новом мундире, я бы хотела вам вручить это, — девушка поднялась со своего стула, к ней сразу же подошла Агнес, протянув какой-то кусок чёрной, как и мой мундир, ткани. Парящей походкой, Генриетта подошла ко мне и продолжила. — Теперь, когда вы присягнули мне, я должна вас выделить среди подданных. В руках Генриетты оказался плащ. Старая местная традиция. Плащи в Халкегинии носили только аристократы. Тот плащ, который протягивала мне Генриетта, несколько отличался от тех, что носили другие дворяне и ученики Академии Магии. Он был несколько короче, чем остальные. По длине он был такой же, как и мой китель. Генриетта сама надела мне на плечи плащ, застегнув его на моей шее отличительным знаком шевалье. Точно такой же был на плаще Сайто, а Агнес носила его на доспехе, как орден. — И раз уж на то дело пошло, то я хотела бы, чтобы вы присутствовали на балу в честь победы под Тристанией. Он будет проводиться в Академии Магии, дворец сильно пострадал, и мы не успеем восстановить его к завтрашнему вечеру. Надеюсь, вы не откажете? — спросила Генриетта так, будто я и вправду мог отказать. — Ваше Величество, я не очень хотел бы появляться… — мне и вправду не очень хотелось ездить на какой-то бал. Теперь у меня появилась целая куча работы. Мне нужно было найти командиров и офицеров в свой корпус, собрать людей, снарядить их. Построить тренировочный лагерь. Работы был непочатый край. — Но… Я хотела бы, чтобы вы всё-таки приехали. Именно там я и планирую вручить вам орден. Хотелось бы, чтобы студенты Академии своими глазами увидели героев этой войны. Их стоит вознаградить, — а вот эти слова уже были простой формальностью. Отказать у меня не получится. — Так точно, Ваше Величество. Я прибуду на бал завтрашним вечером, — мне пришлось капитулировать. — Вот и хорошо, — королева заняла своё место за столом, предлагая мне проделать тоже самое. Вскоре нам принесли чай и несколько подносов кондитерских изделий. Закинув несколько ложек сахара в свой чай, Генриетта наконец-то приступила к тому, что интересовало и меня. — Вы уже решили, кого возьмёте в свой корпус? — как бы невзначай спросила королева. — Нет ещё, Ваше Величество. Я хотел бы взять себе командиром моего нового кавалерийского полка — капитана Лепика. А вот с тремя пехотными полками я ещё не определился. И ещё хорошо бы найти командира артиллерии. — Что же… — протянула королева. — Агнес, покажи, пожалуйста? Мушкетёр встала со своего места и полезла в один из ящиков, стоящих у стены. Порывшись там с минуту, рыцарь подошла ко мне и вручила десяток листов бумаги. Это было что-то вроде личных дел. На каждом из них была информация о каком-то человеке. Имя, характеристика, краткая биография. Справа в углу даже был маленький портрет. — Я попросила Агнес составить список офицеров, которые могли бы быть вам интересны, — пояснила Генриетта. — Конечно, вы можете выбрать любых людей, но эти, как мне кажется, подойдут для вас лучше всего. Я кивнул, свернув документы в трубочку и связав их веревочкой, любезно предоставленной Агнес, и закрепил свёрток у себя на поясе. Дальше беседа уже была праздной, и не представляла для меня какого-то интереса. Я просто хлебал чай, изредка покусывая представленные ватрушки, а Генриетта что-то шумно обсуждала с Луизой. Окончание чаепития стало для меня праздником. Откланявшись, я покинул столовую Её Величества, оставив трёх девушек наедине. Едва я закрыл за собой роскошную белую дверь, на меня сразу же навалилась усталость от этой трапезы. Привалившись спиной к двери, я тяжело отдышался. Этот жест заметил молодой су-лейтенант, из полка Мантикор, стоявший на карауле. Увидев на моём плаще знаки отличия шевалье, он сразу же вытянулся по струнке, пытаясь произвести на меня впечатление. Я лишь подмигнул ему, отправившись, прочь из дворца. Голова ещё гудела, так что прогуляться на свежем воздухе будет лучшим решением.***
В небе, сильно восточнее Ла-Рошеля, скрипя изношенными канатами, плыло судно. Плыло не высоко, до земли было всего полторы тысячи метров, но и эти полтора километра дались экипажу сорока восьми пушечного фрегата ценой нечеловеческих усилий. У руля стоял ещё совсем молодой капитан этого фрегата. Девятнадцатилетний капитан сам вёл израненное судно, прилагая все свои силы к рулю, чтобы судно не закинуло в сторону, и оно не свалилось в штопор. По палубе были разбросаны деревянные обломки от мачт, палуб и других элементов судна. Почти вся верхняя палуба была устлана трупами. Из ста двадцати человек экипажа, в живых осталось только сорок семь, вместе с самим капитаном. Камней ветра осталось ещё на двенадцать часов полёта. Ситуация была критической. Анри де Бомон, капитан сорока восьми пушечного фрегата «Возмездие», вышел к берегам Альбиона в середине июля. А потом до него дошла ужасная новость — в Тристейне началась гражданская война. Ла-Рошель захвачен сепаратистами. Эту новость он встретил уже у берегов Альбиона, и принял решение спешно развернуть судно. На половине пути к материку, Анри встретил тристанийское торговое судно. На офицерском совете было принято решение остановить корабль и изъять с его борта почти все камни ветра, оставив лишь столько, сколько нужно было бы кораблю, чтобы добраться до причалов в Альбионе. Этим судно оказалась «Галантная Мери», на требование экипажа «Возмездия» передать почти все запасы камней ветра, капитан «Мери» ответил отказом и целой кучей матерных эпитетов, которые переводились как: «Что за проклятый материк. Что ни рейд в Альбион, так обязательно ограбят». Но пара предупредительных выстрелов с «Возмездия» заставили капитана торгового судна пойти на уступки. Выйти на рейд к Ла-Рошелю помешали семь фрегатов, что остались там. Как только «Возмездие» заметили из города, в его сторону был выслан фрегат «Гандальв». Анри увёл судно дальше от Ла-Рошеля и, когда наблюдатели уже не могли видеть фрегаты, дал бой. За два часа судьба «Гандальва» была решена. Пусть с потерями, но судно было уничтожено. Весь экипаж был мёртв, и «Возмездие» причалило к дрейфующему судну и опустошило трюмы вражеского фрегата. Там были припасы: порох, ядра, провизия и камни ветра. С того дня, «Возмездие» каждый день атаковало Ла-Рошель с воздуха. Несколько раз мятежники поднимали свои фрегаты на перехват бесящего их командование, судна. Но Анри всегда удавалось уйти от боя. Так продолжалось до середины августа. Сегодня «Возмездие» попало в засаду. Пять кораблей накрыли фрегат на рейде. Завязался бой. Фрегат несколько раз загорался, но благодаря усилиям экипажа пожары удавалось тушить. Спустя двадцать минут, капитан увёл изрешечённое ядрами судно, лично встав за штурвал: все рулевые были убиты, он оставался единственным, кто знал, как маневрировать на фрегате. Уйдя ниже и в облака, сбросив все балласты и добрую часть провизии и пороха, «Возмездию» всё же удалось уйти от преследователей. В том же бою погиб и старший помощник Анри, Гиб. Он погиб в самом начале боя. Его голова разорвалась от попадания ядра, забрызгав содержимым всех, кто находился на корме судна. Сейчас, еле держа судно в воздухе, капитан Бомон медленно вёл судно вдоль северной границы материка, чтобы посадить подбитый корабль в территориальных водах Тристейна. Анри мог бросить корабль и спасаться самому, но сейчас перед ним стояла чёткая цель: выжить. Выжить самому и спасти судно. Именно поэтому, капитан, прилагая титанические усилия, медленно спускал судно всё ниже и ниже, до тех пор, пока к закату «Возмездие» не коснулось своим днищем водной глади, и не приводнилась, бросив якорь в ста двадцати километрах от границы Тристейна и Германии.