Медовый месяц

Карты Яков любил. Ему не чужд был азарт, хотя, насколько понимала Анна, он умел вовремя остановиться. Оглядываясь назад, она видела ясно, сколь часто он сдерживался, проявляя твердость и благоразумие. Порой там, где Анна считала его бесчувственным чурбаном, Яков все же оказывался прав. Ротмистр любил карты еще больше. Он тасовал их любовно, поглаживал ребро, ласкал, точно любовницу, и оттого глядеть становилось неловко. Шиловский к картам испытывал нездоровую страсть. Он ходил вкруг стола, незримый, бледный, и только холодок и сквозняк говорил о его присутствии. Заглядывал в руки игрокам, то и дело словно невзначай касался плеча сестры, и та вздрагивала, а потом снова возвращался к картам. Анна подошла, встала за спиной мужа и положила руку ему на плечо, не сводя глаз с духа. Яков словно невзначай, машинально коснулся ее руки и более от игры не отвлекался, даже когда холодок заставлял его непроизвольно вздрагивать. Игра была напряженная. Ротмистр должен честно выиграть, Яков — честно проиграть. А как это сделать, если играл Яков лучше, и выдержки у него было больше, Голубицкий же начинал то и дело злиться, из себя выходил. Даже Анна, которая знала лишь две-три простых игры, видела, что картежник он никудышный. Это нравилось Шиловскому. Анна давно уже уяснила: к ней приходят не только жертвы. Да и жертвы иные заслуживают смерти. На иных духов после смерти нисходит безразличие, но многие становятся рабами единственной страсти. Возможно, Шиловский вовсе не клад отдать хотел, а отомстить, но сейчас отступать было уже поздно. Яков непроницаемым взглядом смотрел в свои карты, и Анна никак не могла понять, выигрывает он, или проигрывает. Ей хотелось обойти стол, заглянуть в руку ротмистра, но это было бы нарушением правил. Призрак Шиловского пальцем погрозил, потом указал, как и прежде, сперва вверх, потом вниз. Чуть сжав плечо мужа, Анна отошла и села подле напряженно следящей за игрой Марии. - Брат ваш повторяет все тот же жест, сперва вверх показывает, затем — вниз. Что это может значить? Кроме уже сказанного, - Анна коснулась холодной руки Марии Шиловской. - Подумайте. Вспомните. Шиловская покачала головой. - Может быть он упоминал что-то? - Я сказала вам все, что знала… - пробормотала Шиловская едва слышно. Анна бросила короткий взгляд на духа, и снова перевела его на Марию. Та не сводила глаз с игроков, и словно слезы стояли в ее глазах. - Вы ведь не все мне сказали… Шиловская поднялась и стремительно, даже как-то нервно прошла через комнату к окну. - Оставьте меня! Дух брата смотрел ей вслед. Анна сама встала со стула, подошла к окну и, скрестив руки на груди, смотрела на Марию. - Я уверена, что бы не произошло между вами, брат вам раскаивается. Он хочет с вами проститься и… Шиловская вдруг схватила Анну за локоть ледяными пальцами и потащила в спальню. Бросив взгляд на темнеющий в сумраке шкаф, Анна вспыхнула — больше от удовольствия, чем от смущения. Отвернулась. Глаза Шиловской блестели во мраке. - Он не простит меня! Никогда не простит! Поверьте! - Никогда, - как можно мягче сказала Анна, - слишком уж сильное слово. - Я знаю брата, - Мария прошла к комнате, к шкафу проклятому подошла и ногтем царапнула фигурные украшения на углу. Они, помнится, больно впивались в спину. - По вам, Анна Викторовна, сразу видно, что вы — женщина благоразумная, честная. Я же… Честная? Анна кивнула. Да, этого не отнять. Но благоразумная ли? Она подошла ближе, разглядывая поникшие плечи Марии Шиловской, пытаясь понять, к чему же та клонит. - Мы с Фе.. Федей… брат узнал про это, был страшно разгневан, клялся, что на дуэль его вызовет, что убьет его! - Мария вцепилась вдруг в запястье Анны. - Не прощения он хочет, а мести! Анна тряхнула головой, все еще пытаясь сообразить, о чем же идет речь. - Вы с ротмистром?… - Да, - уронила Шиловская это короткое, ставшее вдруг тяжелым, точно камень, слово. - Он уговаривал, я сдалась и… это свершилось. - Что — это? Шиловская отстранилась и посмотрела на Анну удивленно. - Вы и в самом деле не понимаете? Я отдалась Федору Голубицкому. Добровольно. До свадьбы. - Ах, вот о чем вы… - Анна отстранилась и посмотрела в соседнюю сторону. Мужчины — и оба живых, и дух — были заняты игрой. - Нет, можете быть покойны, не в том дело. И к тому же, правила приличия не волнуют духов. Они заняты более важными вещами… Анна прикрыла глаза, вспоминая. Здесь он ей впервые привиделся, в этой самой комнате. Она стояла возле трюмо, обнимала Якова, а потом увидела духа. У этого самого шкафа. Анна подняла взгляд в потолок, потом опустила на пол. На самом краю ковра лежал, поблескивая в свете, проникающем из соседней комнаты, маленький серебряный ключик. Той ночью Анна слышала, как он упал, и ей показалось тогда — он выскочил из замка на дверце шкафа. Однако теперь, рассмотрев шкаф пристальнее, Анна обнаружена — отделка у него медная, и блестящий серебристый ключ сюда просто не подходит. Она подняла его, вставила в замок, попробовала провернуть, и это вполне ожидаемо не удалось. - Мария, вы не принесете лампу, - попросила Анна, пристальнее разглядывая комнату. Кое-чему она успела выучиться у Якова: вниманию к деталям. То, как пристально он изучал комнату, даже если это была обычная гостиная в самом благопристойном доме — завораживало. Вот и Анна пыталась перенять это обыкновение, хотя, конечно, не замечала и десятой доли всех важных деталей. Ей и до Коробейникова было далеко. Комната, право слово, как комната. Обои достаточно безвкусные, вполне традиционные для гостиничного номера — как Анна его всегда себе представляла. Мебель дорогая, добротная, хорошо подобранная, но, может быть, немного слишком массивная. Красивая лепнина под потолком. Там. Анна обернулась. Дух Шиловского кивнул, точно хотел показать, что она на верном пути, и снова вышел. Карты интересовали его по-прежнему куда больше, чем заботы Анны или же душевное состояние родной сестры. Впору было пожалеть Марию Шиловскую. Она как раз вернулась, внесла канделябр с пятью свечами, ярко осветив спальню. Анна вновь подняла голову, уже при свете оглядывая потолок, но там ничего интересного не было, как и на стене, куда она смотрела перед появлением духа. Что — там? Там была только лепнина, покрытая легким налетом паутины — не слишком-то мыльниковские горничные старались, лазая под потолок, да то ли вьюшка, а то ли закрытое дверцей вентиляционное оконце. Анна поставила канделябр на туалетный столик, так что зеркало отразило свечи многократно, подтащила кресло к стене и взобралась на него. Привстав на мысочки, она могла таким образом достать до нижней части чугунной дверцы. Ключом удалось подцепить ее и после немалых усилий открыть. В комнату ворвалось облако копоти, и что-то рухнуло вниз, едва не угодив Анне по голове. Та только чудом успела отскочить, на кровать упала и закрылась от облака сажи и пыли. В соседней комнате послышался треск, и чужой, холодный и совершенно жуткий голос произнес: - Не прикасайтесь к оружию, господин Штольман. Руки вверх.