Сукровица

Жженое раздражение на языке стойкое. Алек выдыхает размеренно, когда Саймон говорит, что они с Изабель все проверили и если Клэри не попалась ему где-то в тренировочных залах или в кабинетах, то ее просто нет в здании. Парадокс только вот в том, что почему-то Алек и не ждет уже, что эта невыносимая девчонка выйдет из-за угла и скажет, что просто ходила на кухню за йогуртом или прогулялась до ближайшей закусочной за мороженным. Саймон говорит: — Я начну с Дюморта. Вряд ли бы она пошла туда, но кто знает? Изабель виски устало трет. Глаза прикрывает и выдыхает несколько напряженно. — Если она снова пошла на встречу с Себастьяном, то вы же понимаете, что мы ее уже не найдем? У нас нет лишнего месяца, чтобы начать оттуда же, где мы прошлый раз начинали. — Это вопрос принципа, Изабель, — отзывается Алек, взгляд с Саймона на сестру переводит. — После всего произошедшего, я просто не согласен на то, чтобы с ее головы упал хотя бы один волос. Себастьян уже забрал нашего брата, свою сестру он не получит. И у нее рука чуть дергается в его сторону. Но то ли здравый смысл берет верх, то ли она просто решает, что сейчас лучше не трогать. Потому что Изабель опускает руку и замолкает на несколько секунд. И так лучше. Так проще. Пускай не трогает. Он думать не может. Он устал. Половина валяется в холодильнике в морге; а он вроде как живой, только себя таковым не особо ощущает. Поэтому пускай лучше не трогает, а то глупостей же так легко наделать. Рот открывает, сказать что-то хочет. И обрывается, потому что Саймон Изабель в щеку целует, снова тараторит, что он все перепроверит и будет здесь, если никого не найдет. Алек не слышит, что он говорит, вообще не замечает просто. Видит лишь то, что у сестры уголки губ чуть вверх приподнимаются — устала, она ужасно устала, а ему снова хочется в раздевалке у морга оказаться, к себе ее прижать и по голове гладить, по спине, ладонью на задницу съехать — и она кивает. Реагирует так спокойно-буднично, что это щелчком по носу. Напоминанием, где и чье место. Давно он щелчком по носу не получал. Это крайне полезно, оказывается. Саймон уходит быстро слишком, он то ли оставаться с ней наедине не хочет, то ли снова себя никчемным ощущает. По карманам шарит, будто бы проверяет что-то; будто надо что-то не забыть. И спрашивает, сам заторможено понимая, насколько это звучит странно: — Ты с Саймоном пойдешь или со мной? Она взгляд на него переводит и смотрит пронзительно-долго. Смотрит так, что он слишком многое в этом взгляде видит. Потому выдержать его не может. Потому сам куда-то в сторону смотреть начинает. — Мне надо закончить с кое-какими исследованиями, честно говоря. Нет, не звучи так. Только не так. С этим налетом жалости, с этой почти что обидой за него. Он так долго не протянет, ему сбежать хочется, когда она вот так на него смотрит. — То есть, я собиралась спать вообще-то, пока Клэри снова не пропала, но думаю, что теперь просто не засну. Вы либо справитесь вдвоем, либо нет, — пальцами висок трет и чуть жмурит уставшие глаза. — Это правда важно. Ты потом поймешь, когда все будет готово. И она глаза прикрывает всего на какие-то секунды, чтобы потерять их; Алек Изабель к себе притягивает и все же обнимает, она носом в ткань на груди у него утыкается, делает пару вдохов. — Я в порядке, правда. Глаза просто сушит, но я в порядке. Смотрит на него, а он больше жалости этой во взгляде не угадывает. И когда она ладонью вверх по груди в сторону шеи ведет, он просто непроизвольно повторяет то же движение по ее спине, но вниз, ладонью к пояснице. У нее взгляд внимательный, Алек замечает только, что она губу нижнюю закусывает. Забывает о том, где они находятся, что происходит. Усталостью топит просто; они оба в этой усталости барахтаются. Она моргает несколько раз, он вообще не знает, почему вдруг это замечает. Изабель говорит: — Все еще хочешь меня поцеловать? Пускай провокация, пускай даже она издевается, пускай сейчас рассмеется ему в лицо. Но у нее же взгляд такой чистый, этот уязвимо-открытый (он не помнит, чтобы она на кого-то так же доверчиво смотрела). Обвинить ее в чем-то все равно не получится. — Да, — оказывается, рядом с ней в собственных желаниях признаваться получается проще. Проще, чем с другими. Проще, кажется, чем с самим собой даже. Все дело в этом проклятом взгляде, наверное. Когда она смотрит так открыто, почти что преданно. Алек мотивацию найти не успевает, потому что Изабель за шею к себе ближе тянет, губу чуть прикусывает, потому что неудобно, не достает, на носочки встает и губами все равно по нижней его, по подбородку. Он наклоняется к ней инстинктивно, отчетливо слышит, как она между короткими поцелуями возмущается тихо. — Высокий слишком, — она в губы самые дышит, говорит тихо. — Неудобно. Ему только и дальше хочется. Потому что этого мало как-то, этого всего не хватает. Слишком короткие, слишком быстрые. Она языком, кончиком только в губы лижет, стоит ее ближе прижать. И он едва успевает ее язык поймать, едва в рот ее своим, как Изабель в плечо бьет резко. Сама отшатывается, а он руки убирает от нее, несколько по-идиотски приподнимая их в воздухе. И хуже всего, если она не только действиями, но и словами одернет. Только вместо этого почему-то губы быстро облизывает собственные, еще полтора шага в сторону делает, поясняя: — Шаги. У него в ушах просто кровь стучит, он никаких шагов не слышит. О чем она вообще? И прежде, чем ему в голове просто удается уложить то, что она оттолкнула его совсем не потому, что ей мерзко, совсем не потому, что не хочется, прежде, чем он вообще понимает все до конца, она взгляд на него беглый поднимает. Сбежать хочет. И маску очень умело к коже приращивает. — Мне надо в лабораторию, — говорит. У него на губах все еще призрачное ощущение ее губ. — А тебе искать Клэри, — все тем же спокойно-уверенным тоном. Ему просто к ней надо. Телом к телу, прижаться плотно и близко, насколько это возможно. В нее. Блядь, да у него все мозги давно выедены этими мыслями. В них столько аморально-грязного, в них столько ненормально-порочного, а она улыбается. Не фальшиво все же, а вполне по-настоящему заботливо. — Попробуй все же утром поспать. Если что, я найду, на кого перекинуть твою работу. Он шаг к ней делает, толком не знает, что сказать ей вообще может. Но Изабель делает ровно такой же шаг назад; сбегает так, как обычно он сам привык сбегать. И ощущения от этого чертовски странные, потому что он слышит удаляющийся цокот ее каблуков, как идиот смотрит ей вслед. И путается еще больше. Настолько, что мысли обо всех пропущенных звонках от Магнуса, всех тех встреч, на которые он не пришел, разъедают кислотой сознание. Просто вытравливают. Кажется, он в собственного отца превращаться начинает, с поправкой на то, что детей у них все же нет. Хреновая такая похожесть; в чем угодно, но не в этом. В этом Алек решительно не собирается походить на отца. И с этим нужно просто что-то сделать. Пока у него хоть тень уважения к себе остается. С тенями явно проблемы; потому что они будто нависают где-то за спиной, пугая до одури, до самых печенок, а Клэри сама практически на тень уже похожа. Тень себя настоящую — уж точно. У нее пальцы дрожат, когда она сжимает чашку с чаем, вареньем и еще чем-то, о составе чего Магнус не говорит. У нее бы все равно не хватило сил расспрашивать его, наверное. Потому она только кивает благодарно, когда он возвращается с пледом, садится рядом с ней на диван и этот самый плед на плечи ее накидывает. От него пахнет чем-то приторно-сладким, в голову какой-то конкретный запах не приходит. У него всегда как-то по особому пахнет в лофте, а запахи маслов-духов-парфюмов на теле мешаются с алкоголем. То ли вино, то ли портвейн. Клэри не настолько хороша в винах; красное от белого отличит, и уже хорошо. Пальцами свободной руки сжимает край пледа. — Что-то вспомнила, Бисквитик? Или просто соскучилась и решила навестить? Хотя вы, охотники, редко приходите просто потому, что соскучились. Не в обиду, милая, — у него голос обволакивающий, и она понимает, что он может пытаться ей в голову залезть, но сейчас она, кажется, просто вымотанная. Может. Пускай. Хоть каждую чертову мысль из ее головы может вытянуть. Она не против. Главное — самой их не видеть больше, не думать о них. Не вытаскивать из бессознательного в сознательное. — Вспомнила, — кивает коротко. — Лучше бы не вспоминала. Можешь просто вытащить их из моей головы и все? Магнус чуть в сторону отсаживается, чтобы удобнее было, чтобы видеть лицо Клэри. У него во взгляде смятение читается, а Клэри все продолжает играть сама с собой в игру «угадай, чем от Магнуса пахнет сегодня». Дрожь в пальцах унять пытается, запретить себе думать, не запускать чертовы воспоминания. Они все равно слишком четкие. Вдруг, внезапно. Когда надо было вспомнить, у нее ничего не получалось, а теперь все такое кристально-явное, что это пугает точно так же, как и тогда пугало. — Может, мне позвонить Изабель? — предлагает Магнус почти что ласково. — Нет, — она мотать головой отрицательно начинает, обеими руками за чашку держится так, что плед с плечей спадает, потому что она пытается ближе сесть, будто он от этого лучше слышать будет. — Нет-нет-нет, неужели ты не понимаешь? Никто вообще не должен знать, что я вспомнила. Я хочу забыть, понимаешь? Джейс уж мертв, а если все помнить будет только Себастьян, то я смогу себя убедить, что ничего не было. Руки трясутся так сильно, что чай из берегов чашки выплескивается. Клэри носом шмыгает, когда Магнус протягивает руки, ее ладони своими накрывает и медленно чашку у нее забирает, ставя рядом на журнальный столик. И кажется слишком бледной, слишком маленькой, почти какой-то костлявой. Он ладони ее в своих сжимает, пытается заглянуть в глаза, но она только куда-то в пол смотрит. — Не хочешь рассказать, я так понимаю, да? Вместо ответа отрицательно головой мотает. — Это в порядке, Бисквитик. Можешь не говорить. И если ты так против Изабель, а Алек все равно не берет мои звонки, — Клэри все равно не замечает, как интонация меняется, слепой притупленной боли не чувствует, — то ты можешь просто остаться у меня на ночь. Постелю тебе прямо на этом диване. Как тебе такой вариант? Можешь остаться. Себастьян тоже так говорил ей; только он не предлагал, просто слова переставлял местами так, чтобы создавалась иллюзия, будто ее никто не держит. Стило, стило может помочь ей уйти. Выйти. Просто сбежать. Она его уронила где-то в парке, на улице, кажется. Тогда надо к Джейсу; просто надо к Джейсу. Его стило точно при нем, он бы не пошел за ней без стило. — Бисквитик? Не надо трогать, пожалуйста. У нее же с прошлого раза кожа болит. У нее руки рваные, неужели он кровяные корки не видит? Не надо трогать. Что угодно. Она даже пароли, любую информацию ему выдать готова. Сломал же, сломал в нескольких местах. Просто не надо трогать, она скажет что угодно, лишь бы не трогал. — Давай ты выпьешь вот это и станет полегче? Клэри смотрит расширенными, почти сожравшими всю радужку, зрачками. Не слышит его давно, зато сама в нервно-истерически спазмах вся. Настолько, что ее не успокоить. Магнус молча ждет, когда она допьет содержимое небольшой колбочки. Это вытащит ее из того невропатического транса, в который она медленно впадает. Ее пальцы сжимают пустую колбу слабо, почти даже не сжимают. И она глаза несколько сонно закрывать начинает, на спинку дивана откидывается. — Что ты... что ты мне дал? — жмурится, пытается полностью контролировать свое тело. Только ничего не получается. — Считай, что это лошадиная доза успокоительного. Пару часов проспишь, эффект от нее пройдет. И не пугай меня так больше. В ответ ничего. Магнус как-то не сразу додумывает, что она могла и не слышать его. Что она совсем не с ним говорила. А забирать эти воспоминания у нее он не станет. Это не игрушки и не шутки. Встает с края дивана, пальцами щелкает; диван раскладывается, постельное белье на нем появляется, а одеяло заботливо укрывает Клэри. Она все жмурится, пытается открыть глаза, которые практически сразу же закрываются. Ладонями себя по щекам бьет, но все же слишком слабо, чтобы это и правда разбудило. — Не хочу спать, — говорит упрямо, хотя в голосе все еще слишком отчетливо слышна эта нервозность. Магнус на корточки присаживается рядом с диваном, по лбу ее гладит. Она не с ним все же, не слышит его. Он терпеть не может делать так с друзьями, но когда открывает рот, звучит слишком не по-человечески, кошачьи глаза даже при приглушенном свете слишком выделяются. — Ты сама забыла или тебя заставили забыть? — Сама. Клэри больше удержаться за бодрствование не пытается. И Магнус руку с ее лба убирает, на ноги уже встает, а она на бок удобнее укладывается. И сонно бормочет: — Он сказал, что мне лучше забыть, если я могу. Джейс. Тише, что Магнусу приходится прислушиваться: — Себастьян все сделал, чтобы все же не забыла. И все же засыпает, потому что Магнус зовет ее по имени, но Клэри больше ничего не бормочет и не отзывается. Оставляет после себе очередную непонятную несусветицу; и Магнусу совсем не хочется винить Джейса, Магнус вроде хорошо его знает, но все звучит крайне подозрительно. Он думать над этим начинает, а потом все же просто уходит сам спать. В этом смысла просто не находит, а Клэри сама потом скажет еще что-то. Главное — просто услышать Услышать и не дать девочке сойти с ума. Не привязываться к смертным все равно не выходит. Клэри подрывается в два часа ночи; причем, именно подрывается. Находит собственный телефон, видит пару пропущенных от Алека, штук шесть от Изабель и порядка десяти от Саймона, примерно столько же сообщений от лучшего друга. Куда-то на диван, на одеяло его кидает. И сама не замечает, как руки расчесывать начинает. Просто чешет, чешет, чешет. Зато слез нет, зато она не кричала. Каждый раз, когда она кричала, он бил ее под дых. Пока воздуха не оставалось мало. — Ну зачем ты заставляешь снова тебе делать больно, сестренка? Неужели тебе не хочется весь мир? В спине передергивает, кажется, когда она просто вспоминает этот голос. У Себастьяна всегда нотки такие в интонациях. Они ее пугают; Клэри пальцы в кулаки сжимает, запрещает себе бояться. Не нужен ей мир. Не нужна ей эта война и все то, что он предлагал. Если бы не Джейс, она бы смогла его утихомирить. Если бы не Джейс, она бы нашла способ договориться с Себастьяном или вогнать ему в грудину нож. Приходится перед самой собой признаться. Ровно для того, чтобы вломиться в спальню Магнуса. Трясти его за плечи судорожно, потому что она не может сама со всем этим наедине оставаться. Она не может просто. — Магнус. Магнус, пожалуйста, вставай. Он глаза разлепляет лениво, отмахивается. — Если приснился кошмар, то это просто побочное действие. Не обращай внимание и спи дальше. — Магнус, это важно! И он садится на кровати только потому, что она никак не унимается. Только потому, что ее трясло и отбивало, когда она пришла. И он, вроде как, теперь несет за нее ответственность. — Хорошо, ладно. Я сварю нам кофе, и ты расскажешь, что ты вспомнила. Клэри кивает, нагоняет его уже в коридоре, чуть на край халата не наступает. Телефон на диване звонит, но она просто внимания этому не придает. Просто прошмыгивает на кухню за Магнусом, чуть косится в сторону дивана уже откуда-то из-за двери, но забывает о нем практически сразу же. Ответит Саймону. Попозже, но ответит. За руки Изабель цепляться, как глупый ребенок, которому надо вытирать сопли, только больше не хочет. А Алек точно выволочку ей устроит, поэтому идея пожить какое-то время у Магнуса кажется самым лучшим вариантом. Надо, правда, еще сказать ему об этом. На высокий стул она садится как-то неловко, взглядом по полу бегает, а потом как-то дерганно начинает наблюдать за тем, как Магнус в турку кофе насыпает, как водой его заливает и на плиту ставит. — Вот и все, сейчас он сварится, и сможешь рассказать мне, что же такого случилось, что ты так решительно отказываешься спать, — у него голос бархатный; и ей хочется верить, что это совсем никак не связанно с демонической кровью, что течет по жилам сына Асмодея. Клэри взгляд в сторону отводит, как только на глаза Магнуса напарывается. Ей, наверное, все же стыдно искать схожее между ним и собственным братом; крови демона в Джонатане никогда и не должно было быть. Называть этим именем брата не получается; ее даже от этого вшивого «брат» коробит. Проще думать, что ее брат — Джонатан — и правда погиб в том пожаре. То, кем он был тогда, то, кем он стал сейчас. А сын Лилит, чья кровь в избытке пресыщена демонической, отзывается на имя усопшего Себастьяна Верлака, оставив отцовскую фамилию все же. У Магнуса кровь совсем другая. Он по какому-то первородному замыслу таким получился. Кричала ли его мать, когда демон прижимал ее к полу и насиловал? Любила ли она его настолько, что не поняла, что дремлет за человеческой личиной? У Магнуса глаза грустные, даже когда губы улыбаются. Даже когда он злится, что-то сосредоточенно обдумывает. У Магнуса в нестареющем лице одиночество и боль сквозит. И Клэри просто не решается задать волнующие ее вопросы, когда он разливает густой, практически черный напиток в белоснежную керамику чашек. — Вот и все, Бисквитик. Если мало сахара, скажи. Молоко добавить? Кивает. Магнус пальцами щелкает, пакет молока рядом с ней на столе оказывается. Клэри пальцами сжимает холодный, чуть влажный картон и придвигает ближе к себе. Он перед ней чашку ставит, сам садится на стул напротив, а у нее поднять на него глаза не получается, пока она льет и льет молоко в чашку. Переливает. Разливает по столу. — Прости, — отзывается тут же, стол осматривает в поисках салфеток, — прости-прости, я сейчас все уберу. Я не специально, прости. У него беспокойство с переживанием за нее намешивается. Ладонь ее перехватывает, и когда она вдруг резко напуганный взгляд на него переводит, Магнус вверх поднимает правую руку, чтобы видела. И пальцами щелкает; разлитое молока предсказуемо исчезает. — Вот и все, — произносит Магнус. — Чего ты так распереживалась, Бисквитик? Заботливо по пальцам ее гладит и ладонь из своей выпускает, делает пару глотков кофе. — Не знаю, что на меня нашло, — спокойнее уже, но и тише выдыхает Клэри. — Прости, — на укоризненный взгляд натыкается и просто чашку в руки берет, — поняла, больше не извиняются. У нее улыбка тонко-разбитая; но Магнус все же улыбается в ответ на ее улыбку. Рано или поздно она восстановится. А он поможет. В чем смысл иметь в друзьях мага, если он не поставит тебя на ноги? Он просто слишком сильно привязывается к смертным и совершенно ничему не учится. — Я сварю для тебя кое-что, — произносит он размеренно, чашку отставляя. — Будешь пить три раза в день после еды. Это поможет тебе быстрее оправиться. Клэри кивает. И улыбается благодарно. Волосы за ухо заправляет, несколько крупных глотков делает. И еще. Просто старается допить чертов кофе, чтобы не отвлекаться на него. Чтобы на дне чашке не искать оправдания для того, чтобы заткнуться и замолчать на середине фразы. А она знает, что замолчать захочется. — Спасибо тебе, — говорит уже громче, чем до этого. Магнус кивает с улыбкой, никак не комментирует, что она горячий кофе просто влила в себя, скорее всего обжигая и небо, и язык, и даже горло. — Вспомнила, да, — звучит несколько задумчиво, снова волосы за ухо убирает, просто пропихнуть их между хрящем и черепом. — Я знаю, что ты думаешь. Что Джейс мог снова потерять над собой контроль, что он помогал ему... — Я этого не говорил, — обрывает ее Магнус, несколько подчеркнуто делает глоток из чашки. — Но ты подумал так, я по глазам вижу. Он добродушный смешок давит. — Милая, это ты сказала, а не я. И запомни, никогда не верь глазам магов. Особенно моим. Они тебе скажут, что я хожу ночами по карнизам и охочусь на мышей, — и снова усмехается себе куда-то под нос. Клэри пальцы собственные мнет, а на лице то самое железное упрямство. В каждом звуке ее голоса это упрямство: — Джейс ни при чем. Хорошо, да? Джейс собирался меня вытащить, нас обоих. И у него все бы получилось... Гнойная язва, прямо на лице. Она помнит, что он говорил, что это даже не больно почти. Уверял ее в этом; говорил, что настолько не больно, что даже Алек не чувствует, наверное. Она спросит, она потом еще спросит у Алека, правда ли, что он ничего из этого не чувствовал. Для начала из головы сможет выкинуть эту картину. Голос Магнуса снова заставляет вернуться в реальность, хотя он и звучит не настойчиво практически. Практически; кровь демона даже голосовые связки им ломает, что еще она способна в них сломать? (Только Магнус не сломанный, Магнус изначально таковым рожден.) — Если бы не что? Клэри слюну сглатывает несколько нервно. — Если бы эта зараза в его крови не убила его. Слова выходят слишком легко. — Я сброшу его в сточную канаву, поняла меня? — шипение Себастьяна звучит прямо над ухом. — Чтобы ты видела, где этому отродию самое место. Они все отродие, Кларисса. Лишь мы с тобой выше всего этого. Клэри головой резко мотает. Думала, что о смерти Джейса говорить будет труднее. Оказывается, когда настолько страшно, то слова выходят легко. А вот смотреть на его труп действительно невыносимо. Магнус кивает, и она по лицу его понимает, что он знал. — Из раны, да? Я ее видел, да. Примерзотная картина, скажу тебе честно. — Ты... видел? — интонация делает резкий скачек вниз и вверх, будто бы по параболе. — Почему тогда ничего не сделал? Обвинение звучит рычанием. Кажется, она просто через стол сейчас бросится. — Ты должен был его спасти! — Притормози, Бисквитик. — Он умер из-за тебя! — Ты не понимаешь, о чем говоришь, Кларисса. Ее передергивает от собственного полного имени, но в исполнении Магнуса оно звучит иначе. Он сам спокоен, ее успокоить пытается. Мысленно она уже представила, как он повышает голос и вскакивает на ноги. Была в шаге от того, чтобы защищаться, вспоминая, как Себастьян не раз и не два прикладывал ее лицом о стол, сжав волосы на затылке так, что боль жуткая, что не вырваться. И звучит тише, обратно усаживаясь на стул (только теперь понимает, что все же привстала с него): — Он мог бы быть жив. Магнус смотрит четко на нее, не увиливает, взглядом не петляет. — Мне жаль, — говорит он. И она ему верит. Верит, потому что хоть в нем и есть кровь демона, как в ее брате, но это совсем не одно и то же. Их нельзя просто сравнивать, нельзя ставить рядом. — Давай, я налью тебе еще кофе? Там точно остался к турке. Она кивает и наблюдает за тем, как он поднимается с места, берет с плиты турку и доливает ей в чашку еще горячего напитка, прямо с гущей. Цвет завораживает, а Клэри решительно не помнит, когда она вообще в последний раз брала в руки краски. На этот раз Магнус ничего не спрашивает, дает ей возможность заговорить самой. И она говорит, даже быстрее, чем собиралась, выпаливает: — Так что Джейс не при чем. Все дело в Себастьяне, он... Ее обрывает звонок в дверь. А за ним второй и третий. Клэри взглядом тупо на Магнуса смотрит, а он турку так и оставляет в раковине, воду выключает. — Давай посмотрим, кому мы там понадобились в такое время. И слишком у него размеренно-игривый тон, что идет в полный разрез с настороженно-жестким взглядом. Быть может, он и прав. Быть может, ей и правда не стоит верить глазам магов. Но Магнусу за все эти годы она привыкла доверять инстинктивно. Эти инстинкты еще ни разу не подводили. Клэри остается сидеть на кухне, тянется за кофе и, несмотря на всю собственную нервозность, все же успокаивается. Никто не звонит в дверь, если устраивает вторжение. Тогда бы уж дверь с плеча вынесли, подорвали окно. Или что-то в подобном духе. А ей бы расслабиться не помешало и вообще ни о чем подобном не думать. Магнус дверь открывает практически сразу же, моментально на Алека натыкается. — Александр, — на выдохе. И в сторону отходит, пропуская в лофт его. — Поздно для визита, но я рад, что ты все же решил поговорить. Да и мой дом — твой дом. Алек взгляд в сторону отводит, когда все же заходит. Осматривает коридор и край гостиной, который видно отсюда. Руки в карманах куртки; прямо в глаза не смотрит. — Клэри у тебя? Магнус брови вскидывает многозначительно. — Я и забыл, каким ты можешь быть колючим и неприветливым, когда захочешь. — Прости, я не... Я не в той форме сейчас, чтобы говорить. Если бы девчонка снова не сбежала в самоволку, я бы не пришел. — О, то есть, мне надо сказать Клэри спасибо за то, что мой парень обо мне вспомнил? Ему хочется сказать: не драматизируй. Ему хочется сказать: только ней сейчас, не надо. Ему хочется просто лбом ему в плечо упереться и сказать: у меня каша в голове, прошу, прекрати. Все равно это все оказывается не сделанным и несказанным. Потому что он все же пересекается с Магнусом взглядами. Смотрит не больше пары секунд, но это все равно, кажется, слишком долго, чтобы не вспомнить о губах Изабель, о том, что он все еще чисто технически в отношениях. И когда в коридоре появляется Клэри, прижимающая к себе руки, сложенные под грудью, это какое-то двойное облегчение, если такое вообще существует, если это вообще реально. — Фрэй. — Лайтвуд. И у нее тон слишком ровный, хотя и несколько напряженный. Алек не успевает даже мысленно повторить себе, что срываться на других не стоит. Просто видит целую и невредимую рыжую и не выдерживает. — Какого хрена ты не подходишь к телефону? Ты в курсе, что мы с Саймоном уже половину города обошли? Изабель весь Институт дважды перевернула с ног на уши, а ты сидишь здесь и мило болтаешь с Магнусом. Она лишь сглатывает слюну как-то нервно. — Я собиралась ответить, — звучит уже тише. — Она собиралась, — у него в голове недовольство неприкрытое. — Магнус, ты слышал? Она собиралась. Я думал, что тебя придется рядом с Джейсом хоронить, а ты собиралась позвонить. Магнус несколько шагов в сторону Клэри делает; какая-то дурацкая попытка ее защитить. Ровно такая же бесполезная, как я укоризненный тон. — Александр. Алек только дверь открывает и кивает в сторону выхода Клэри. — На выход, мы возвращаемся в Институт. А она взгляд с него на Магнуса и обратно переводит. Сама же хотела здесь остаться; кажется, настолько вымотана, что просто не может сейчас еще и спорить. Это какой-то особый уровень усталости. На раздраженный взгляд Алека натыкается и только подбородок вскидывает упрямо. — Не повышай на меня голос, — она говорит это куда-то себе под нос и идет в гостиную за собственным телефоном, за той единственной вещью, что все же взяла с собой. Алек ждет молча; правда, думал, что придется сложнее. Не отметить какую-то усталую покорность девчонки трудно. И отчитывать ее совсем не хочется, несмотря на то, что она нарушила все мыслимые и немыслимые законы собственной безопасности. Ему бы просто поспать, ему бы поспать, а не стоять в паре метрах от собственного вроде как все еще парня. Не сейчас; он просто не может с ним объясниться. Да и что вообще можно сказать? Клэри возвращается, он пропускает ее вперед и сам уже практически выходит из квартиры, когда слышит вдруг голос Магнуса, что просто не позволяет ему идти дальше, что почему-то заставляет его остановиться. — Ты ничего так и не скажешь, да? Сколько еще ты будешь меня избегать, Александр? Все же взгляд на него переводит, не в глаза смотрит, но хотя бы уже смотрит на него. Хоть какое-то достижение для начала. Выдох получается слишком тяжелый. — Мне нужно вернуться с Клэри в Институт, — говорит. И на фыркание Магнуса добавляет: — Ты же придешь на похороны Джейса? Почти читает раздражение во взгляде, почти видит, что они сейчас снова рискуют поссориться. (А сам не знает, было бы лучше не ссориться или же наоборот.) Выдох Магнуса совсем похож на его собственный. — Конечно, если я тебе нужен, — и звучит спокойнее в разы, звучит обволакивающе-заботлитво. А Алек даже подобия улыбки из себя выдавить не может. Лишь кивает и говорит: — Спасибо. Слышит, как за ним дверь закрывается. И когда нагоняет рыжую у лифта, мысленно благодарит ее за то, что она не решила выкинуть что-то еще и не сбежала у него прямо из-под носа. Для одного длинного вечера, переходящего в ночь, медленно двигающуюся к утру, уже достаточно все же, пожалуй. Они не говорят друг другу ни слова. Он не спрашивает, почему она вдруг решила сбежать из Института, а она и не спешит оправдываться сама. Только на лестнице, уже у самого здания Алек замечает Саймона, который буквально кидается в объятия к Клэри, тараторит что-то о том, как переживал. Только на лестнице Алек замечает, что девчонка носом шмыгает, а глаза у нее красные, когда лучший друг пытается ее успокоить и пару раз уточняет, все ли с ней в порядке.