Фарш над Лас-Вегасом

Они тормознули в каком-то подозрительном районе Вегаса и так резко, что Цуна чуть не влетел в лобовое стекло. В этот момент от отпивал из бутылки и вылил половину воды на себя, чем был не рад, но не решился протестовать. За заблеванный коврик он уже получил от Занзаса такую затрещину, что в черепе до сих пор стоял отдаленный звон. Занзас вышел из машины на парковку в огнях неоновых вывесок. Они оказались между переливающейся вывеской бара и непонятного магазина. — Мне надо по делам, — категорично отрезал Занзас. — Я подожду тебя в машине, — слабым голоском ответил Цуна. — Ты и так почти весь салон заблевал. Иди лучше потусуйся полчасика вон там, — Занзас указал на бар, у входа в который толкались дружелюбные байкеры. Вывеска гласила, что тут тусуются «Голубые Ангелы Дорог». — А может, в машине? — с нелепой надеждой спросил Цуна. — В бар, сука, я сказал. Цуна сравнил потенциальную угрозу, исходящую от байкеров, с той, что исходила от Занзаса. Но на его фоне и Бен Ладен казался сущим смешариком, так что выбор был предрешен. — Что-то мне захотелось пропустить в баре стаканчик молочка, — согласился Цуна, суетливо вылезая из машины. Занзас ушёл в сторону магазина пиротехники «Зажжём не по-детски». Походка его была пружиниста и легка, не смотря на всё выпитое. Цуна даже слегка завидовал и провдил Занзаса взглядом. После этого он поёжился на ветру и запахнулся в свой траурный пиджак. Стоять на холоде показалось плохой идеей и он с тяжким вздохом пошёл в сторону бара, стараясь стать незаметней и меньше. Он просочился внутрь сквозь сладковатый дым и плотную стену грубой клубной музыки, отмечая про себя, что концентрация тестостерона тут почти токсичная, но в то же время были намеки на то, что заведение было не тем, чем кажется. Байкеры гоняли шары на бильярдном столе, в туалете кто-то трахался или дрался, а может и то и другое. — У вас молоко есть? — тонким голоском спросил Цуна, усаживаясь за барную стойку, и морально приготовившись к тому, что его вышвырнут из бара с улюлюканьем. Но бармен в сетчатой майке улыбнулся ему так нежно и ласково, совсем как его мамочка. Он с загадочным видом налил ему в широкий стакан молока, плеснул туда водки и ещё чего-то, сверху засыпав льдом. — Белый Русский, малыш, угощайся. Цуна не стал отказываться от халявы и выпил молочко залпом. После первого стакана ему показалось, что он зря был такого невысокого мнения о баре, потому что судить по внешности это удел дураков, а первое впечатление, как известно, обманчивое. — Такое милое заведение, — сказал он воодушевлённо и посмотрел на свои руки. В них почему то появился второй такой же стакан. Он хотел что-то спросить у бармена и тут понял, что он просто замечательный человек, которому можно доверить все свои жизненные невзгоды. Он среди своих. Это был не бар, а зона его личного комфорта, не говоря уже о музыке, которая была так в тему. С каждой минутой Цуна понимал, что сидеть на стуле под такой бит просто грешно. Все эти люди — его замечательные братья и близкие друзья! И ОН САМ НИ ЧТО ИНОЕ, КАК ВЕЛИКАЯ МАТЬ ЛЮБВИ! И тогда стены затанцевали. Танцпол трясся, как извергающийся Везувий, ускользая из-под ног. Цуна не стал противиться гравитации и переключился с хардбаса на нижний брейк, а потом ударился во все тяжкие, станцевав танец дождя с элементами стриптиза. Ему было так невыносимо жарко в этой дурацкой одежде. Брюки и галстук Цуны полетели в ревущую публику. Туда же отправился ботинок, который, впрочем, молниеносно вернулся в его голову. Один мужик дирижировал кием. Потом Цуна катался по столу, пока байкеры играли в бильярд. Кто-то отвёл его в туалет показав свои марки. Грубо было не похвалить такую коллекцию, он же филателист. Последнее внятное воспоминание Цуны было о том, как они постоянно лизали марки, но так никуда их не приклеили. Но это было и не важно, они сбросили оковы, навязанные обществом, как сказал ему филателист. По крайней мере так Цуна понял фразу «Давай уже не ломайся». А потом пришёл Занзас, разбил его головой раковину и унёс на плече. Но Цуна это уже плохо помнил, конкретно в тот момент ему казалось, что сам архангел Михаил с огненным своим мечом явился в бар и сказал, что пришло время возноситься всем на небо. На небе было темно, архангел грязно ругался, зад немного болел... На этом репортаж из горячей точки прервался, и Савада Цунаёши передал слово своему коллеге — Занзасу. — Лизни марочку, мальчик, ну лизни... Пидарюга, — полыхал Занзас, выволакивая из бара Цуну, который водил руками в воздухе, будто бы играл на воображаемом аккордеоне. — Тебе кий бильярдый в жопу-то не сунули? — Только ша-а-ар, — ответил Цуна, дебиловато смеясь. Ящик купленных фейерверков Занзас затолкал на сиденье Цуны, его самого посадил сверху, связав руки ремнём безопасности. Надо было срочно рвать когти в отель, где для них забронировали номер, пока Савада не нашёл себе новый аттракцион. Судя по глазам с расширенными зрачками, Цуна только и жаждал новых свершений. «Оставил, блядь, на полчасика!» У него в багажнике фарш из не совсем родного отца, а на пассажирском сиденье босс Вонголы под кислотой, который играется с собственным пламенем Неба, сидя на взрывоопасном ящике. — Охуительный расклад, Савада. Мы в Вегасе не пробыли и часа, а ты уже отдохнул так отдохнул, — выругался Занзас, нашаривая в бардачке бутылку виски. Осталось на донышке. Занзас вытряхнул последние капли на сухой язык и вжал педаль газа в пол, выезжая на встречную полосу. Бутылка вылетела из окна и разбилась об знак, устанавливающий скоростное ограничение. Взрываться так взрываться. За окнами пролетали ночные клубы и привлекательные неоновые вывески казино. — О, казино! — заторможенно отозвался Цуна. — А пошли поиграем? — Нет уж, я тебя на расстояние выстрела не подпущу к игорному заведению. Если тебя почти до трусов раздели в баре, то боюсь представить, что будет за покерным столом. — Ну вот, я сейчас заплачу, — взгрустнул босс Вонголы, даже огонёк во лбу погас. — На дави мне на жалость, щенок. — А я так люблю в рулетку играть! Всё так переливается, крутится... Опять же, скачет такой кругленький милый шарик... Занзас не выдержал и побил Цуну головой об приборную доску, чтобы отбить у него желание связываться с шариками до конца своих дней. Приборная доска погнулась, голова Цуны осталась невредима. — Тебе только в песочнице теперь играть! — рыкнул Занзас. И для верности приложил Цуну ещё раз. От удара включилась магнитола, которая всю дорогу молчала, заиграла музыка из «Титаника». Цуна оживился, и, забыв о боли начал подпевать Селин Дион. Барабанные перепонки Занзаса спасло только то, что через минуту, он, свалив гидрант, припарковался у отеля и выволок сраного босса Вонголы из машины. Сигнализация подмигнула на прощание. Он втащил дурного и разомлевшего Цуну в холл, и попёр, неумолимо и твёрдо как танк, к стойке администратора. Цуна уже забыл слова из бессмертного хита из Титаника и затянул Марсельезу. — Номер на Пепперони и Онигири, пожалуйста, — сказал Занзас сиськам улыбчивой тёлки-администратора, подумав, что надо быть полным мудаком, чтобы выдать им фальшивые паспорта на такие имена. Портье спросил, не понести ли багаж Занзаса. Занзас равнодушно швырнул в его руки Саваду, который по дороге умудрился потерять второй ботинок и теперь щеголял в пиджаке, рубашке, своих очаровательных семейниках и протертых на пятках носках. — Ваш номер класса люкс, на последнем этаже, — улыбнулся им портье с взглядом, в котором читалось «Умоляю, не бейте». И они поехали наверх. Савада пришёл в полный восторг от ковровых дорожек и очень умолял взять одну, даже спросил, а нельзя ли эту дорожку занюхать. Удар о зеркальную стенку лифта немного привёл его в чувство. В номер он зашёл тихий, улыбчивый, просто паинька. Занзас отослал портье. Номер был здоровенный, как квартира, и роскошный, но всё-таки не годился в подмётки привычной Занзасу обстановке варийского особняка. Его радовало только то, что это на одну ночь. Он так устал, что и эта кровать казалась не худшим вариантом. Но вот босс Вонголы был полон энергии и явно был не в курсе, что малышам пора баю-бай. — Цуна, пора баиньки. Занзас приподнял Цуну за плечи и вытряхнул из пиджака и рубашки на одеяло. Затем спеленал его этим же одеялом и приказал заткнуться и спать. Возможно он даже немного перекрыл ему доступ к кислороду, но это ничего, так и спится слаще. Сам же Занзас ушёл на балкон, чтобы перекурить этот долгий день. У него в нагрудном кармане пиджака была фляжка и с таким славным боекомплектом он провёл незабываемые пятнадцать минут покоя наедине с собой и видом на ночной Вегас с последнего этажа отеля. Ночной город был похож на люминесцентный коралловый риф или странный глубоководный организм, из тех что свечением привлекал наивных рыбок. Если не брать в рассчет сотни тысяч лохов, которые уезжали отсюда с разбитыми надеждами, это было почти красиво. Занзас даже начал понимать, почему его дурной папаша так хотел разлететься прахом на этими огнями... На пол пути к просветлению Занзас обернулся на окно в номер и заметил, что Цуна нарезает круги по спальне словно робот и полыхая пламенем Неба. Что ж, пришлось вернуться внутрь, раз уж у мальчика наступили его первые в жизни отходняки. — Не спится, золотце? — ласково спросил Занзас, закрывая за собой дверь на балкон. Цуна встал посреди ковра, но не обернулся. От пацана исходила какая-то очень-неприятная энергетика, но Занзасу было лень париться еще и из-за этого. Он сбросил на стул пиджак и размял плечи. — Ну хули ты тут переливаешься как рождественская ёлочка? Цуна все-таки машинально обернулся на его новую реплику. В глазах у него не было никакого выражения, только чистое пламя Неба. — Ничего, малыш, я тебя сейчас мигом убаюкаю, — пообещал Занзас, нежно ему улыбаясь. Он уже решил, что такой замечательный вечер не испортит хорошенькая драка и он заслужил участие в ней, ведь вытерпел за день столько выебонов маленького мусора. — Я — Примо, — ответил Цуна не своим голосом. Занзаса не впечатлила метаморфоза. — Вау, охуеть! Дашь автограф? — Мне нужна твоя одежда и Тринисетте. — Вот только в ебалетку тебе пропишу и сразу же возьму автограф, — сказал Занзас, зажигая пламя Гнева.