Die Traeumer

Они лежали на новом ковре бок о бок: голые, переплетенные, блестящие от пота тела. Людвиг смотрел в потолок и заметил маленькую трещину в штукатурке. И как он раньше не заметил? Надо будет её замазать. Его руки оглаживали спину и бока Гилберта. – И давно ты этого хотел? – тихо спросил он. Гилберт подвинулся и положил голову на грудь Людвига, чтобы взглянуть брату в лицо. – Не знаю. Не уверен, знал ли я, что хочу этого, пока это не стало происходить со мной. – Но в ту ночь, когда ты приехал ко мне… и то, как ты… не знаю, иногда смотришь на меня… ты не думаешь, что это что-то значило? Не думаешь, что это что-то значит? Гилберт со вздохом перевернулся на спину. – Почему что-то там должно что-то значить? Давай просто… насладимся этим. – …насладимся этим? – Людвиг слабо засмеялся. – Ты только что совершил гомосексуальную кровосмесительную супружескую измену, и решил просто… насладиться этим? Гилберт сел, скользнул пальцем вниз по груди Людвига и наклонился ближе. – Именно так я и решил, – выдохнул он в губы своему брату, а потом лениво поцеловал их. Несколько долгих мгновений спустя он отстранился с ухмылкой на лице. – А теперь шевелись; что-то мне подсказывает, что ты ещё не успел порезвиться в своей новой огромной кровати. *** – То, что мы делаем - это же незаконно? – рассуждал час спустя Людвиг, обнимая брата. Они распластались на спутанных покрывалах - сбросили их, когда жара стала удушающей; погода необычайно походила на летнюю. – Ну, ведь инцест в Германии запрещен, так? Ты разве не слышал в новостях про ту пару, брата и сестру? – совершенно непринужденно рассуждал Гилберт. – Да, но там дело было в детях, верно? А вот два парня… думаешь, нас и правда могут упрятать в тюрьму? Гилберт зевнул. – Нас не упрячут в тюрьму, потому что никто никогда не узнает. Мы не будем об этом говорить, и получится, что ничего как будто бы никогда и не было. – Он не сводил глаз с противоположной стены. Что-то сжалось в груди Людвига. – Ты правда хочешь этого? – тихо спросил он. Гилберт бросил на него безразличный взгляд. – Конечно же хочу. И тебе следует хотеть того же. – Он выскользнул из объятий Людвига и сел. – Мне надо возвращаться. Людвиг обвил руку вокруг его пояса. – Тебе необязательно это делать. – Нет, обязательно; к Эльзи на ужин придут гости. Она ждет меня. – Судя по голосу, Гилберта особо не прельщала эта перспектива. Но Людвиг всё равно позволил ему встать и проследовал за ним в другую комнату. Гилберт стал подбирать свою одежду и надевать её на себя. – Спишем это на горячку, пиво, волшебную пыльцу фей или на что-нибудь ещё. Людвиг схватил брата за локоть. – Гилберт, я хочу увидеть тебя снова. – Ещё как увидишь. Приходи, когда захочешь. Эльзи обожает готовить для гостей. – Ты знаешь, о чем я. Наконец, Гилберт с полуулыбкой посмотрел ему в глаза. – Знаешь, волшебная пыльца фей - предлог одноразовый. – Он похлопал брата по плечу и натянул ботинки. – Ещё увидимся, братец. И кстати, у тебя в потолке трещина. Неплохо было бы её подлатать. И на этой ноте он ушел, оставив голого Людвига стоять посреди его загроможденного, необставленного обеденного зала. *** В последующие недели Людвиг несколько раз пытался позвонить Гилберту. Неважно, что сказал брат. Он должен увидеть его снова. Когда Гилберт действительно брал трубку, то придумывал оправдания, чтобы не видеться с Людвигом. Но однажды ему ответила Елизавета и тут же пригласила Людвига на ланч в следующее воскресенье. Подойдя к их дому, он немного занервничал. Может, Гилберт обидится на него за то, что он вот так использовал Эльзи, чтобы встретиться с ним. Его брат вообще сможет вести себя нормально в присутствии своей жены? Сможет ли вести себя нормально Людвиг? Тем не менее, он почти удивился тому, с какой легкостью вежливая улыбка держалась на его лице, когда Эльзи открыла ему дверь. – Ах, Людвиг, ты как раз вовремя! Родерих тоже к нам заглянул - я вас познакомлю! Людвиг помнил, как однажды Гилберт упомянул некого Родериха - бывшего мужа Эльзи, хотя брат обычно называл его просто: "бывший". Родерих Эдельштейн был мужчиной благовоспитанным и обаятельным. Людвигу пришлось признать, что Гилберт никогда не смог бы почувствовать себя как дома так, как чувствовал себя здесь Родерих, обмякнув в белом плетеном стуле с меланжем в руке. ("Столько лет спустя она всё ещё помнит, какой именно кофе мне нравится", замечает он с заискивающей улыбкой). Щелчок: Людвиг осознает, что когда-то Родерих называл это место домом. Что до Гилберта, то он поприветствовал Людвига с абсолютным безразличием. Ему даже удавалось соблюдать приличия во время ланча, хотя Людвиг ясно видел, как невыносимо раздражал его Родерих. Гилберт говорил немного, и едва ли сказал брату и два слова. Несколько раз, когда Людвиг смотрел на брата, он был уверен, что мгновение назад Гилберт прошелся по нему взглядом. Как будто они тянулись друг к другу сквозь темноту и промахивались всего на несколько сантиметров. Людвиг заметил и то, как Родерих чересчур тепло улыбался Эльзи, и как она чересчур громко смеялась над его заумными остротами. Гилберт тоже заметил это. – Людвиг, я слышал, ты занимаешься застройкой города? – вежливо спросил Родерих, важно потягивая меланж. Людвиг поставил свое пиво. – Да, всё так. – Боже, ну и занятой же Вы, наверное, человек, раз застраиваете город вроде Берлина! Он сжато улыбнулся. – Занятой, да. – Знаете, а до меня дошел слух, что кое-кто планирует застроить часть парка в Темпельхофе. Вы в этом участвуете? – Ни за что, если смогу я это предотвратить. На самом деле, по этому вопросу планируется референдум. Берлинцы не верят, что крупный бизнес не испортит их драгоценный парк, и я с ними солидарен. – Он устало вздохнул. – Некоторые политики в довесок пообещали доступное жилье, в котором так отчаянно нуждается город, но их гарантий недостаточно. Если произойдет то, чего опасаюсь я и многие другие, эта история станет свежайшим примером того, как часть города, которая должна принадлежать горожанам, отчуждается от них и переходит во власть элиты. – О, что ж, верно сказано, само собой. Хотя, некоторые перемены городу уже давно необходимы, Вы так не считаете? – Исходя из моего опыта, эти "перемены", как правило, - только красивое слово, за которым кроется агрессивная джентрификация. Родерих удивленно моргнул. – Но разве Вы сами не застройщик? – Это не значит, что я всегда согласен с тем, что именно собираются застраивать, или каким образом. В общем-то, я не властен над этими решениями. Эльзи прокашлялась. – Что ж, – вставила она, – думаю, можно вздохнуть спокойно уже хотя бы потому, что East Side Gallery не снесли под отели и офисы. Слышала о протестах в новостях. – Вот именно. В конце концов, это часть культурного наследия, – кивнул Родерих. – В смысле, у реки же столько свободного места для застройки; нет нужды рушить стену. Людвиг надулся. Он не хотел втягиваться в разговор о работе в один из таких драгоценных, свободных от неё моментов. – Если честно, я считаю, что большинство проектов Медиашпрее недоработаны, хотя так считают лишь немногие мои коллеги, и я никоим образом не могу донести до них всю ценность того, что они разрушают. Застройка и так стирает уникальную здешнюю культуру. Местная администрация решительно против всего этого; несколько лет назад вопрос выносился на голосование, и подавляющее большинство проголосовало за альтернативный план, предложенный самим районом, но этот референдум, к сожалению, никого ни к чему не обязывал. Уже возводится здания, нарушающие одобренные планы застройки. Родерих нервно посмеялся над самим собой. – Боже, тут всех нюансов и не перечислишь, я прав? Ну, признаться, я не так уж в этом разбираюсь. Не под то заточен мой музыкальный мозг. Цифры, диаграммы, карты— – он пренебрежительно махнул рукой. – На самом деле, мне даже говорили, что я страдаю крайней формой топографического кретинизма. – Он понимающе улыбнулся Елизавете, а она захихикала в ответ. Глаз Гилберта заметно задергался. – Людвиг, а почему бы мне не показать тебе озеро? – внезапно предложил он, вставая из-за стола. Людвиг удивленно посмотрел на брата. Гилберт даже не допил пиво. Это было не него не похоже. – Ах, прогулка у озера в такую погоду пришлась бы как нельзя кстати— – начал Родерих, но его перебила Эльзи. – Вообще-то, Роди, я надеялась, что ты сыграешь мне свою новую композицию. Ту, о которой ты мне рассказывал, помнишь? – Елизавета, кажется, поняла, что приглашение было адресовано Людвигу и только Людвигу. Он не стал бы упускать возможность поговорить с братом наедине, поэтому Людвиг допил свою бутылку пива и встал, чтобы проследовать за братом. – Он тебе не очень-то нравится, да? – решился спросить Людвиг, когда они миновали задний двор и пирс. Ивы затеняли их путь; белые цветы, упавшие с ветвей, смешались с грязью под ногами. – Ха, что, так очевидно? – Скрытность - не твоя сильная черта. – Я бы не торопился с выводами. Может, ты просто меня плохо знаешь, – тень улыбки коснулась его губ. Горло Людвига сжалось; он почувствовал, как забился его пульс. Они шли молча. Несколько раз Людвиг открывал рот, чтобы заговорить, но смелость каждый раз подводила его. Наконец, когда терпеть уже не было мочи, он глубоко вдохнул и решился спросить: – Так мы поговорим об этом? – Поговорим о чем? – Да ладно тебе, Гилберт, не притворяйся. – Нет, правда, о чем? Людвиг только уставился на него. – Ну, раз ты не можешь даже сказать, в чем дело, тогда мы вряд ли сможем поговорить об этом. Людвиг раздраженно вздохнул. – Мы поговорим о том, что мы переспали? – прошипел он, сжав зубы. Гилберт смирил его суровым взглядом. – Я думал, мы договорились. – Нет, Гилберт, не было никакого договора. Я никогда не говорил, что не стану это обсуждать. – Ну, я не понимаю, что тут обсуждать. Мы сделали это; это произошло. – Да, но— не убегай от меня! Он попытался снова развернуть брата к себе, но Гилберт вырвался. – Ей-богу, Людвиг, это— Но Людвиг так никогда и не узнает, что хотел сказать его брат. Одолеваемый внезапной нуждой, он схватил Гилберта за руку, увел его с дороги, в заросли деревьев, и прижал к стволу. Гилберт раскрыл рот, чтобы пожаловаться, но Людвиг тут же заткнул его яростным поцелуем. Гилберт пытался отбиться от брата, превосходящего его по силе, но Людвиг быстро схватил его. Когда он отстранился, чтобы вдохнуть, Гилберт уставился на него. – Ты в курсе, что ты тот ещё мерзавец? Людвиг снова впился в его губы, чтобы пресечь новые выпады. Гилберт попробовал высвободить свои запястья из хватки брата, но когда ему это всё-таки удалось, он не попытался оттолкнуть его. Вместо этого Гилберт схватился за его плечи, шею, голову, отчаянно стараясь притянуть его ближе. Они вертелись в свирепом желании удержать друг друга, соединиться. Задыхаясь, они отстранились. Людвиг прижимал брата к дереву, сомкнув в своих руках. Он прижался лбом ко лбу Гилберта и стоял так с закрытыми глазами, просто дыша. Гилберт зашевелился, и Людвиг отстранился, чтобы взглянуть на него. – Ты, – выдохнул Гилберт, и лукавая улыбка исказила его губы. – Что? – спросил Людвиг, залившись краской. – Ничего. – Теперь Гилберт откровенно ухмылялся. Его глаза засверкали. – Поймай меня, если сможешь. С этими словами он оттолкнулся от дерева и рванул через подлесок. Через какое-то мгновение Людвиг осознал, что ему бросили вызов, и погнался за братом. Смеясь, Гилберт пробрался к прямой дорожке сквозь деревья. – Да ладно тебе, Brüderchen, слишком стар для догонялок? – загоготал он. Но Людвиг несся быстрее Гилберта, и на развилке ему удалось схватить его за пояс. Гилберт попытался побежать дальше, споткнулся, и они оба повалились на луг у озера. Людвиг навис над ухмылявшимся братом. Он оглянулся, убедившись, что их скрывает подлесок и высокий камыш, и снова поцеловал Гилберта. Несколько секунд Гилберт энергично отвечал на поцелуй, скользнув руками под рубашку Людвига. Людвиг уже таял под его прикосновениями, когда пальцы Гилберта неожиданно начали нещадно тыкать и щекотать его бока. Он вскочил с постыдным визгом, выпутываясь из рук Гилберта, пока его брат сотрясался от смеха. Он наблюдал за тем, как Гилберт встал и отряхнулся. Он наклонился, поднял плоский, гладкий камушек, огладил его большим пальцем, а потом запустил по поверхности воды: раз, два, три, четыре шлепка. – Вспоминаются старые добрые деньки, – умиротворенно вздохнул Гилберт. – Помнишь, как мама и папа отвезли нас на Ванзе в первый год после развода? Прекрасный был день. Мы дрались в воде и я сыпал песок тебе в волосы. – Он усмехнулся и закинул ещё один камушек. Людвиг поднял брови. – Не могу припомнить в этом ничего приятного. Песок в глазах - это, вообще-то, больно. И ты так долго держал меня под водой, что вмешалась Mutti. Гилберт сморщил нос. – Ах, да. Ну, ты уж извини. Просто выполнял свой братский долг, знаешь ли. – Ещё один камушек; три шлепка - и он на дне озера. Людвиг неверяще хмыкнул. Гилберт развернулся к нему. – Но детство у нас было славное, правда? Даже если мы были не так уж близки. – По большей части, я только помню, как ты нещадно меня дразнил. – Вот именно! – ухмыльнулся Гилберт, подмигнув ему, и Людвиг не мог не улыбнуться в ответ. Они продолжили свою прогулку у озера, Гилберт вспоминал детские проказы, а Людвиг при случае поправлял его. Людвиг чувствовал себя так, будто что-то встало на свое место, то, чего ему так не хватало, а он, возможно, сам никогда и не осознавал этого. Он очень давно не видел Гилберта таким счастливым. Они шли мимо садов, прилегавших к старым, величавым дворцам, возвышавшимся над водой, и блуждали средь ещё не покосившихся, но уже давно заброшенных зданий. Гилберт принимал позы статуй, встречавшихся им на пути, и делал это с таким до нелепости важным выражением лица, что Людвиг каждый раз смеялся. Что-то ему подсказывало, что брат подметил это выражение, пока наблюдал за Родерихом, пьющим кофе. Они выбрели к искусно украшенной пагоде на краю озера. Гилберт взбежал по ступенькам и оперся на перила, чтобы взглянуть на воду. Людвиг подошел к нему. – Отсюда видно твой дом? – Нет. Да оно и к лучшему. Так я могу притвориться, что я повелитель и господин одного из тех старых дворцов, и что живу в них один я. – А тебе не стало бы одиноко? – Шутишь? Нет ничего лучше одиночества. Я иногда гуляю здесь один и представляю себе, как тут всё выглядело во времена Фридриха Великого или вроде того, и это – лучшая часть моего дня. – Какое-то мгновение он разглядывал брата. – Но тебе будет дозволено присоединиться ко мне, если захочешь. – О, благодарю Вас, Ваше Высочество, Вы очень милостивы. Гилберт фыркнул, но его черты исказила улыбка. Людвиг улыбнулся в ответ. *** Когда они возвращались к дому, Гилберт увлек Людвига к ивам на краю газона. За пологом ветвей их бы не увидели из дома. Его теплый рот тут же нашел рот Людвига. – Я должен увидеть тебя снова, – пробормотал Людвиг брату в губы. Но в этот момент из патио раздался голос Эльзи. – Гилберт? Людвиг? Гилберт отстранился и пробрался через ветки. – Мы здесь! Людвиг последовал за братом. – Вот вы где! Я думала, что видела, как вы возвращались. Слушайте, мне тут позвонили, и я должна ненадолго заехать в офис. Родерих ушел, он извиняется за то, что не дождался вас. Вернусь к вечеру, но я не уверена, успею ли приготовить ужин. Вы не могли бы что-нибудь для нас заказать? И Людвиг, оставайся, если хочешь. – О, спасибо, я подумаю. – Само собой. – Она повернулась к Гилберту. – До скорого, Hasi! – Tschüss, meine Süße. Людвиг повернулся к Гилберту, когда Эльзи ушла. – Она называет тебя Hasi? – спросил он, сдерживая смех. – Ага, заткнись, – буркнул Гилберт. *** Они снова оказались в гостевой спальне с белыми простынями, лицом к лицу, на расстоянии нескольких дюймов. Людвиг очень осторожно расстегнул рубашку брата и стянул её с его плеч, скользя руками по бледной коже. Гилберт стянул футболку Людвига через его голову. Руки заскользили от груди к животу, бокам, и обратно, осторожными кругами, будто он пытался мысленно составить карту торса своего брата. Они сняли брюки с той же осторожностью, что и рубашки, и стояли так, голые, в объятиях друг друга. В этот раз Людвиг тщательнее оценил красоту своего брата: изгиб спины, едва заметная ложбинка на торсе, покатая грудь и длинная, изящная шея. Его тонкие конечности вяло свисали с кровати. Лиловые глаза затуманились от удовольствия, его голос лился музыкой, когда он тысячи раз выдыхал имя брата в мягкие белые подушки. Людвиг, Людвиг, Людвиг…