~***~
Звук отчетливо повторился. Как будто окоченевший труп грохнулся на пол этажом ниже. Дейдара натянул одеяло по самое горло. Он боялся привидений. Но, наверное, хуже всего было не само привидение, а неизвестность. Бух! Снова что-то громыхнуло. — Тен бы засмеяла меня. Лежу тут, как полный придурок, — сказал Дейдара сам себе и, решительно сдернув покрывало, сел. Одежда, разбросанная по всей комнате, мигом была собрана и натянута на непослушное, онемевшее от нервов тело. Подрывник завязал на затылке хвост с серьезностью и профессионализмом, с каким обычно во время опаснейших миссий закладывают бомбу под чей-то кортеж. Он был настроен умереть с достоинством. Из зеркала на Дейдару грозно смотрело его крайне отважное альтер эго, которое не боялось ни привидений, ни желтых потолков, ни пожилых пар. Бух! — Я взорву этот дом, взорву привидение, всё нахрен взорву, и дело с концом! — прорычал подрывник и решительным шагом направился к двери, но на полпути остановился. Взгляд его упал на глиняного уродца, которого он слепил пару часов назад. Дейдара наградил его оживляющим импульсом чакры и тот засеменил чуть впереди своего хозяина. Дверь отворилась без скрипа. Откуда-то снизу доносились приглушенные голоса. Винтовая лестница, словно шуруп, прокручивалась сквозь два этажа и уходила своим острием в темноту подвала. Спускаясь, Дейдара вглядывался сквозь просветы между ступеньками, пытаясь понять, открыта ли дверь. Она оказалась закрыта, но именно из-за нее доносились голоса. А вот глухой звук, который разбудил подрывника, больше не повторялся. Если бы Сасори узнал, что он прокрался по лестнице чужого дома в подвал, всего с парой кусочков глины, он бы просто лопнул от негодования. А подслушивать было ещё более глупо. Дейдара принял решение вернуться к себе в комнату. Очень здравое решение. Здравое! «Кого я обманываю?» — подрывник закатил глаза и напряг слух. То, что ему удалось разобрать, звучало, как минимум странно. — Этому лет тридцать сорок, а вот тот — свеженький. — Тэцу не любит свежие, он любит, чтобы постояло. Внутри что-то громко звякнуло, так что Дейдара даже слегка отпрянул от неожиданности. Да, любопытство никогда не доводило его до добра. Особенно в той ситуации с борделем «Красная Сова». Господи, зачем он вспомнил… Он бы предпочел никогда не видеть, то что видел. Но вряд ли старики сейчас вытворяли там что-то хоть приблизительно похожее. Воображение было к нему безжалостно, поэтому Дейдара скривился. «Это просто отвратительно» — отмахнулся он от навязчивых картинок и снова вслушался в разговор за дверью. — Ты его балуешь, Тонда. Он сожрет все, что ему дадут. Может сегодня и не придется? Мальчишка сказал, что за ним хвост. — Сейчас такие туши пошли, что и отравиться можно… Может, вот эту? Мы давно его не угощали… Что еще за «туши»? Всё это было очень похоже на диалог, за подслушивание которого могут расчленить и залить спиртом. Нужно было убираться отсюда, вернуться в комнату на втором этаже. Всё, что у него было из оружия, это та нелепая головастая фигура, которую он усадил возле лестницы, да несколько глиняных ошметков в кармане. Продолжение диалога ускользнуло от его слуха. Дейдара уже развернулся, чтобы вернуться в спальню, когда из-за двери отчетливо донеслось. — Сасори не сможет? Подрывник замер и задержал дыхание. — Я уверена, что Сасори останется в стороне, он никогда не влезает в такое. — Может, не в этот раз? Сложно было понять, о чём они говорили, но это, очевидно, было крайне важно. Дейдара снова прильнул ухом к двери, но разговор неожиданно сменил курс. — Кстати… Ты уверен, что этому мальчишке можно доверить письмо? — Ну, он, видимо, его ученик. Хотя выглядит совершенно бестолковым. — Сасори после Таку больше учеников не брал, странно, что он прислал к нам этого? Учеников?! Дейдара даже не успел сообразить, что делает. Он просто обнаружил себя на пороге, возле распахнутой настежь двери, со вздернутой в воздух рукой. — Напарник! А не ученик! Я его напарник! — яростно отчеканил он, да так и застыл на пороге с открытым ртом. Уж конечно не так он себе представлял подвал старого рассыпающегося дома. Вместо пары куч хлама и покосившейся стремянки, ему открылось совершенно неожиданное зрелище. Помещение напоминало гигантский винный погреб. Вот только на полках стояло вовсе не вино, а какая-то странная фосфоресцирующая жидкость. Он пробежал взглядом по бесконечным рядам запыленных бутылок, а потом растерянно поглядел на хозяев дома. Они стояли у ближайшей полки. У Тонды в руках была одна светящаяся бутылка, а у Мона тряпка для пыли. Они оба смотрели на Дейдару. — Убьем его или что? — проговорил, наконец, Мон, не отрывая взгляда от незваного гостя. Тонда толкнула его в бок и натянуто улыбнулась. — Твоя вспыльчивость когда-нибудь тебя прикончит, дурачок, — почти ласково обратилась она к Дейдаре, а потом взяла у Мона тряпку и принялась натирать бутыль. Он вдруг понял, что его совершенно по-детски развели. Это было обидно и крайне возмутительно. — Вы знали, что я там стою, так ведь? — Уже как десять минут, — сухо проговорил Мон. — Не десять, а пятнадцать, — буркнул Дейдара. Тонда с укором покачала головой. — Проголодался что ли? Чего ты бродишь? — Я услышал странный шум, — сказал подрывник, как есть. Похоже, ему придется смириться с тем, что старики всячески унижают его достоинство. Тем более, что он упорно продолжает вести себя, как идиот. Эти выводы Дейдаре не нравились, но сокрушаться по этому поводу он тоже не собирался. Тонда закончила с нарочито тщательной протиркой светящейся бутылки и посмотрела на него в хитром прищуре. — Так значит, ты и есть тот самый напарник? — проговорила она. — Сасори упоминал о тебе. — Вскользь, — вставил Мон многозначительно. — И мы не были уверены, — закончила мысль Тонда. — А по поводу того звука… — Что это Сасори обо мне упоминал? — встрепенулся Дейдара. Тонда неприятно усмехнулась. — Что ты отчаянный и больно любопытный. Дейдара окончательно закипел от насмешливого к себе отношения. — Так, ну все, хватит! — заявил он. — Кроме всего прочего я еще невероятно вспыльчивый опасный преступник класса S! Так что давайте как-то со взаимным уважением. — Да, об этом Сасори тоже предупреждал, — сказал Мон. — О том, что я опасный преступник? — Нет. О том, что ты болтун и будешь много возмущаться. — Ну ладно вам, мальчики, — проворковала Тонда, — неужели трое хладнокровных убийц не протянут ночь под одной крышей без жертв? Невероятных усилий стоило Дейдаре вернуть себе утерянное самообладание. И не последнее место в этом процессе сыграло желание не выглядеть «болтуном, который много возмущается». Интересно, не для того ли Сасори об этом так услужливо сообщил? Какого черта он вообще про него рассказывал. И когда? Кстати… — Так что, говорите, это за звук? — спросил Дейдара в максимально сдержанной манере. Он обещал себе стать эталоном рассудительности, хотя бы на ближайшие несколько предрассветных часов. Мон усмехнулся и кивнул Тонде, мол «оставляю это тебе», она невозмутимо продолжила. — Этот звук, который ты слышал, это наш маленький домашний питомец. — Питомец? — Да. Его зовут Тэцумэмпи. И сейчас он свернулся калачиком прямо на крыше нашего дома, в ожидании незваных гостей. А это, — она продемонстрировала аккуратно протертую бутылку, — это его ужин. Выжатый до капельки джонин Листа. — Ну и что означает вся эта чертовщина? — поинтересовался Дейдара, который не понял ровным счетом ничего. — Нахальный он, — наградил подрывника очередной характеристикой Мон, без особых эмоций. — Ты правда хочешь знать? — Да, хочу! — Это довольно длинная история… — предостерегла его старуха, хотя для Дейдары это звучало как вызов его терпению. — А я никуда и не спешу, — упрямо заявил он. — Хорошо, — согласилась Тонда, однако Мон скорчил крайне недовольное лицо. — Если ты собираешься разъяснять господину вспыльчивому преступнику класса S азы мироздания, то уж давайте хотя бы сделаем это в столовой! Я не прочь перекусить, — обратился он к Тонде, на что та гулко и немного истерически рассмеялась. — Разумеется, чем еще нам, старикам, заниматься на пенсии, правда? Пойдемте. Они поднялись в зал. Верный своему новообретенному амплуа эталона рассудительности, Дейдара молчал и даже распрямил ссутуленные немного плечи, чем раньше никогда не утруждался. Два чувства боролись в нем, пока Тонда молча расставляла на столе съестное. Это было любопытство и непреодолимое ожидание того, что ничего хорошего он не услышит. Усевшись на свободный стул и закинув ноги на соседний, Дейдара нетерпеливо вертел головой и то и дело вздыхал и потягивался, пытаясь примирить себя с необходимостью усидеть на месте. Мон расположился в кресле и, повесив на кончик носа хлипкие на вид очки, принялся крутить в руках некий металлический инструмент. Вид у него был сосредоточенный и не располагающий к беседе. Дейдара осмотрелся. Ещё вчера вечером за ужином он видел эту комнату совсем по-другому. Она казалась ему гораздо больше. Теперь же он привык к обстановке — корешки книг уже вовсе не выглядели такими зловещими, а кружевные салфетки придавали уюта. Возможно, именно так чувствуют себя дети, когда приезжают в гости к бабушке и дедушке. У Дейдары ведь никогда этого не было. Может быть, подумал он, все старики такие зловещие и держат в подвале черт знает что? Еще через какое-то время воображение Дейдары шагнуло дальше. Он представил, как Сасори приезжает к старикам в гости на пирожки, и они поят его чаем и кутают в шерстяной плед. В его фантазии Сасори с неправдоподобной вежливостью расхваливал пирожки и помешивал сахар в чашке, деликатно сжимая ложку двумя пальцами. — Право же, это повидло такой приятной консистенции! — Ох, Сасори, почаще бы ты приезжал! Будешь ещё немного клюквенного пирога? — Бррр, — подрывник помотал головой, отгоняя это наваждение. Тонда поставила перед ним тарелку, хвала небесам, без пирога. — Ну, так что? Что там у вас за питомец и что это за жижа в бутылках? — не выдержал, наконец, Дейдара. Тонда улыбнулась и присела напротив него за стол. Ее сморщенное лицо казалось немного сердитым, даже когда старуха улыбалась. — Ты помнишь, что это долгая история? — уточнила она и, кажется, это была очередная провокация. Дейдара кивнул так, как, по его мнению, это сделал бы крайне сдержанный человек. Но на деле было похоже, что у него заклинило шейные позвонки. — Я слушаю, — сказал он. — Ну, хорошо, — начала Тонда, — во время третьей Мировой войны я и Мон были медиками Суны. Шло второе ключевое сражение под Илистым Сломом, там пострадало много наших шиноби, все угодили в ловушку и… — Господи, это настолько долгая история? — Дейдара аж подскочил на месте. Третья мировая? Второе сражение? Этак они тут просидят до послезавтра! — Ты чертовски нетерпеливый мальчишка, — со вздохом сказала Тонда. Мон только покачал головой, не отрываясь от инструмента. — Как все это связано с тем, что я спросил? — Это очень даже связано. Но ты, видимо, хочешь вкратце? — Да, вкратце! Хочу знать, что это за жижа и что за Тэц…мм… — Тэцумэмпи. Выговаривай правильно, он очень раним. — Тэцумэмпи. Что за Тэцумэмпи? — Дейдара даже испытал некий триумф от того, как легко ему удалось это проговорить. Он подцепил из корзины какой-то засушенный фрукт и запил его компотом. Тонда смерила его строгим взглядом. — Вкратце! — провозгласила она, — Тэцумэмпи это демон из четвертого разлома, которого мы кормим человеческими останками. Дейдара поперхнулся и окатил скатерть компотным душем. — Что?! Мон, не отрываясь от работы, закатил глаза. — Сразу столько информации на неокрепший детский ум, — проговорил он с деланной снисходительностью. — Прекрати его дразнить, Мон, — тут же вмешалась Тонда, не позволяя конфликту превратиться в кровопролитный. Но Дейдара в кои-то веки не обратил внимания на колкость. Он во все глаза смотрел на светящуюся бутылку. — Это останки? Не слишком-то похоже! — Это не совсем останки, — пояснила старуха, — это спрессованная стабилизированная чакра, практически жизненная энергия в консервах. «Проклятый Сасори! Если это останки, то там в подвале столетнее кладбище! И это место он отметил, как безопасное?!». Бутылка с «останками» стояла прямо перед ним, переливаясь перламутром, и ее содержимое могло бы сойти за затейливую детскую газировку. Дейдара поднял на Тонду вопросительный взгляд. — Но чакра не может существовать отдельно от тела! — Смотря как её извлечь. Когда человек умирает быстро — она разрушается. Но если он погибает, скажем, от яда или в процессе гниения заживо… «Проклятый Сасори! Проклятый Сасори! Проклятый Сасори!» — ….всё не так просто. Мы разработали эту технику извлечения очень давно. Мы думали, что это будет прорыв в медицине. Но эта чакра годна только на корм для Тэцу. Ее нельзя влить ни в живого, ни в мертвого. — А демон? Где вы взяли демона! — Уж не на птичьем рынке купили, — проворчал Мон и поднялся с места. — Но на эту историю твоё терпение явно не рассчитано. Есть единственно важное, что ты должен уяснить. — Хм? — Всё живое, что пересечет защитную линию вокруг нашего дома, будет уничтожено. Поэтому не вздумай выпереться на улицу, пока Тэцу там. — С чего бы мне это делать? — немного раздраженно поинтересовался Дейдара, но Мон, конечно, не ответил. Он сел за стол и не спеша принялся за еду. — А ты перекусишь, дружочек? — участливо поинтересовалась Тонда. Есть Дейдара не хотел. Он думал о том, что, как ни странно, демоны совершенно не пугали его. Поэтому к нему мигом вернулось желание выспаться. — Спасибо, — откликнулся он, — я, пожалуй, воспользуюсь вашим гостеприимством и посплю ещё пару часов. Тонда улыбнулась и кивнула, хотя в ее улыбке, даже искренней, все равно проскальзывало что-то жутковатое. — Чувствуй себя, как дома, — внезапно сказал Мон, и подрывник ожидал какой-то обидной шутки, но старик только добавил: — Дейдара. Да ведь он знал его имя! Отчего-то это было так приятно, что Дейдара даже застыл на полпути к лестнице. Он собирался что-то сказать, он уже даже улыбнулся, когда где-то справа раздался оглушительный звон стекла. Некий снаряд прострелил воздух в метре от подрывника и вонзился в деревянную стенку буфета. Подрывник сначала отшатнулся назад, но, проследив возможную траекторию атаки через разбитое окно, наоборот ловко переместился за угол буфета. Он ожидал, что атаки повторятся, но ничего не происходило, и только теперь Дейдара заметил, что снарядом оказался кунай с прикрепленным к нему конвертом. Он оглянулся на игольщиков, оба стояли уже вооруженные, готовые к бою, хотя и не слишком обеспокоенные. — Что там? — командным тоном поинтересовалась Тонда. Дейдара бесстрашно подцепил конверт и не сдержал смешка. На обороте было аккуратно выведено «ДЕЙДАРЕ». — Это что, какая-то проверка? — весело поинтересовался он. Старики, очевидно, сохраняя интригу, выглядели растерянными и напряженными, но подрывника этим было не провести. Он усмехнулся. — Что бы ни случилось, не выходи на улицу, — словно по сценарию сказал Мон, на что Дейдара скептически покачал головой. — Послушайте, я не идиот, ну правда, можно было это проверить без спектакля, — он аккуратно расклеивал конверт, стараясь его не повредить, потому что такое можно и на память оставить. Сасори, наверное, это повеселит. — Дейдара, слушай внимательно, — вкрадчиво проговорил Мон, — нет никакого спектакля. Будь аккуратен и… — И не выбегать на улицу, — протянул подрывник уже давно усвоенное правило. Конверт поддался, и он извлек из него аккуратно сложенное вдвое письмо. Затем он театрально прочистил горло и принялся зачитывать вслух: — «В эту ночь, тёмную, словно бездна, судьбоносную, словно смертельный удар…» — Дейдара прервался и бросил на стариков странный взгляд, — Серьёзно? Это что, поэтическое эссе? — Мне это не нравится, — суровым голосом констатировал Мон. Подрывник хотел было сказать: «Да это вы же и написали!», но ему вдруг перестало так казаться. Да и стали бы два заскорузлых шиноби тратить свое время на подобные представления? Разбивать окно в собственном доме? Они оба застыли в напряжении, готовые к бою. Дейдара и сам напрягся, его взгляд снова вернулся к тексту письма и уже без всяких театральных интонаций подрывник продолжил читать: — «Когда сама природа застыла в трепетном ожидании. Я пришёл за твоим каменным сердцем. Я заставлю тебя заплатить за всё зло, что ты принес в этот хрупкий беспомощный мир. Ты заплатишь за каждую слезу, которую кто-либо проронил по твоей вине. Выходи и сразись со мной, как мужчина с мужчиной…» — Не вздумай! — тут же встрял Мон, — Кто бы это не написал, он труп. Тэцумэмпи сожрет его с потрохами. — Да понял я! — нетерпеливо огрызнулся Дейдара, — «Выходи и сразись со мной, как мужчина с мужчиной, как воин с воином. Ты человек, лишенный совести, но не лишенный слабостей. И я точно знаю, что ты выйдешь ко мне…» — Не выходи! — снова рявкнул Мон. Подрывник сердито помотал головой, ему было не по себе, он хотел дочитать чертово письмо. — «Ты выйдешь ко мне. И может не потому, что слово «честь» для тебя имеет смысл, но потому…» — Дейдара вдруг побледнел, и руки его задрожали, он не дочитал вслух, он только грубо выругался. И ринулся к выходу. Все произошло так быстро, что даже находясь гораздо ближе к двери, Мон не успел его удержать. Старик совершил отчаянный рывок, но поймать Дейдару ему не удалось. И никому бы не удалось в тот момент. Он ничего не видел и не слышал. Только последняя строчка письма звенела ужасающим смыслом в его голове. Дейдара рванул на себя дверь и буквально вывалился на крыльцо. Темнота действительно была непроглядной. Лишь от окна разливался слабый свет. Он ошалело оглядывался по сторонам, не представляя даже толком, что стремится увидеть. — А ну живо в дом! Ты гребаный придурок! — прогрохотал за спиной голос Мона, но Дейдара слышал его будто из-под воды. Он, не раздумывая, кинулся прочь от крыльца в темноту, и, пробежав метров десять, снова замер. Руки до боли сжимались в кулаки. — Эй ты! — заорал он. — Слышишь меня?! Ты труп! Я тебя взорву нахрен по частям! Слышишь, сукин ты сын?! Я тебя до смерти забью голыми руками! Никто не отзывался. Дейдара озирался по сторонам, совершенно открытый для любой атаки. Но ничего не происходило. А потом он услышал звук, как будто стрекочет гигантское насекомое, звук угрожающе нарастал. Дейдара крутанулся на месте и сразу же отскочил, когда огромная тень, нависшая над ним, за малым не погребла его под собой. — Сваливай оттуда нахер! — снова заорал Мон, его темная фигура стояла на крыльце. До крыльца было не так далеко, подрывник прикинул, что всего пара прыжков, и он окажется там. Время замедлилось. Секунда понадобилась Дейдаре, чтобы принять решение и метнуться в противоположную сторону. Он совершил прыжок, но это существо перемещалось невероятно быстро. Дейдара чуть не влетел на всей скорости в распахнутую бездонную пасть. Он прокатился по земле, и чтобы затормозить он вспорол её зажатым в руке кунаем. Его протащило по инерции метров десять, но всё же недостаточно далеко, чтобы демон смог дотянуться. Пришлось выпустить из виду его массивную тень, соображая, куда кинуться дальше. Дейдара знал, что глины в его кармане не хватит даже на один мощный взрыв, не то что на маневренную птицу. Максимум, что можно было извлечь из этого запаса — пару отвлекающих маневров. Первый взрыв оказался не мощнее праздничного фейерверка, но он позволил подрывнику добраться, наконец, до деревьев и запрыгнуть на одно из них. Он замер, осматриваясь. Демон исчез из виду. Старики говорили, что есть некий радиус вокруг дома. Может, он его преодолел? Тишина казалась зловещей, а не спасительной. Дейдара услышал свое тяжелое дыхание и тут же подавил его. Мысли с бешеной скоростью проносились в голове одна за другой, словно наперегонки. Укрывшись тут он спрятался от демона, но он не хотел прятаться, он хотел найти этого драного сочинителя эссе и начинить его глотку глиной. Бешенство новой волной накатилось на подрывника, так что он даже издал глухой рык, прежде чем проорать во весь голос: — Ты ещё жив?! Хочешь сразиться — выходи! Я тебя из-под земли достану! Ветер всколыхнул деревья мощным порывом и стих. Сердце Дейдары отбивало дробью о грудную клетку. Никто не отвечал. — Я здесь, я сказал! — выкрикнул он, и последний кусок глины потратил на то, чтобы шарахнуло поблизости, выдавая его местоположение. Сверкнувшая вспышка на секунду осветила пространство вокруг, но он ничего не успел разглядеть. Только инстинкт заставил Дейдару отскочить на соседнюю ветвь. А потом целый град кунаев и каких-то сверкающих энергетических техник с яростным треском раздробили ствол дерева в том месте, где он только что был. Снова пришлось перемещаться. Он сразу понял, что противников слишком много. Один из них вырос прямо перед ним. Дейдара зашвырнул в него кунай, и враг с невозмутимым видом извлек его из живота и двинулся в атаку. Подрывник выругался. От огненной волны вспыхнуло дерево. И он увидел, что окружен со всех сторон. Небритые и мрачные наемники в характерной форме. Без сомнения, это Принятие поджидало, когда он выйдет. — Где она?! — бесстрашно выкрикнул Дейдара. Враги переглянулись, и один из них, лысый с перекошенным лицом, сплюнул на землю сенбон и заговорил: — Кто — она? Что-то было не так. Их бездумные лица, их расхлябанные движения. Интуиция Дейдары говорила о том, что эти придурки не стали бы заморачиваться с письмом, им бы мозгов не хватило. Он медленно отскакивал назад, пока не оказался на краю предполагаемой границы. Теперь Дейдары был зажат между группой из одиннадцати шиноби и демоном с трудновыговариваемым именем и огромной пастью. Не дождавшись ответа лысый, по всей видимости — главарь, дал команду атаковать. Бежать было некуда. По сути, Дейдара просто выбирал, как ему больше хочется умереть. Но он не боялся смерти. Он вообще не думал о ней. Когда первые техники метнулись к нему, он просто бросился обратно в сторону дома, повинуясь инстинкту. И тут же боковое зрение уловило стремительно перемещающуюся тень. Судя по звуку, преследователи тоже сначала кинулись за ним, но остановились. Дейдара перекатился по земле, поднял взгляд и увидел, что разинутая пасть уже повисла над ним, готовая проглотить его целиком. Он не успевал снова отскочить. Всё было кончено. Дейдара с секунду вглядывался в бездонную черноту, а потом вдруг на автомате выпалил: — Стой! Тэцумэмпи! Пасть замерла, а потом плавно захлопнулась, и два желтых глаза, рассеченных по вертикали зрачком, сощурились в подобии любопытства. Из сливающихся с темнотой ноздрей валил светлый пар. Дейдара даже не мог рассмотреть, на что демон похож. Все его тело, кроме глаз, казалось бесформенным. А потом демон издал странное глухое клокотание. — Почему «стой»? — проговорил он, неестественно долго растягивая гласные. Демон говорил одновременно десятком голосов. Женские, мужские, детские, они подхватывали отдельные звуки, словно при акапельном пении. Дейдара поморщился, очень сложно было воспринимать это на слух. Он почувствовал, что появился шанс спастись и судорожно соображал, что ответить. — Потому что я — свой! — выпалил он. — Я в гостях у Мона и Тонды. — Я частенько угощаюсь их гостями, — плотоядно протянул демон и его пасть, едва различимая, вновь стала раскрываться. Дейдара понял, что диалога не состоится. Он сделал неудачную попытку отползти назад, но тщетно. Тэцумэмпи как будто стал больше, он возвышался над лежащим на земле подрывником. В последний миг тот зажмурился, но не потому что испугался, а потому что хотел в последнюю секунду представить кое-что приятное. Счастливый миг уже почти сложился в картинку, когда совсем рядом заорал Мон. — Не тронь! Тэцу! Старик вырос между ним и своим жутким подопечным, закрывая подрывника собой. Дейдара в ужасе осознал, что Мон сейчас будет проглочен заживо вместо него, но этого не произошло. Голова Тэцумэмпи с хитроумным проворством обогнула Мона, все же силясь сожрать чужака. — Но почему… — с различными оттенками досады зазвенели голоса Тэцумэмпи. Тот постепенно настойчиво надвигался. Мон попятился, а потом пнул Дейдару ногой, и подрывник вышел и ступора и подскочил на ноги. — Тэцу, не серди меня, — вкрадчиво проговорил Мон, при этом продолжая отступать. Распахнутая дверь в дом уже была совсем рядом. В этот момент Дейдара огляделся по сторонам и вдруг увидел. Он увидел шиноби, на которого падал свет через окно. Тот был высок и его доспехи, вычурно-нарядные, поблескивали, как и обнаженное лезвие катаны. И Дейдара сразу понял, что это и есть тот самый автор письма. Это был он. Черная пелена ненависти застила собой всё: спасительный выход, жуткую пасть демона, здравый смысл. Подрывник ломанулся к врагу, кроме которого на всем белом свете больше ничего не существовало. Так казалось Дейдаре. Но стоило ему сделать шаг из-за спины старика, как Тэцумэмпи оставил пустые уговоры и перешел к действиям. Голова выросла прямо перед подрывником, он еле успел затормозить. Пасть снова распахнулась до невероятных размеров, и что-то внутри неё неприятно лязгнуло. Он только сейчас разглядел жуткие угольно черные зубы, которые в темноте сливались со всем остальным. Глаза Дейдары округлились от неожиданности. Он вдруг снова вернулся в реальность, словно его окатило ведром ледяной воды. Бежать было некуда, Мон не успевал снова встрять между ним и смертью. И мысленно Дейдара принял, что всё-таки сейчас умрет. Как вдруг начался полнейший фарс. Чей-то дикий воинственный клич огласил поле боя. — Подлый убийца должен пасть только от острия справедливости! В полумраке сверкнуло лезвие. Дейдара видел, как шиноби в доспехах накинулся на демона с катаной, и даже отсек от него незначительную часть. А затем демон с легкостью отшвырнул его. Несколько кунаев просвистело прямо над ухом. Какие-то техники принялись сверкать тут и там из темноты, направленные в их сторону, но аура Тэцумэмпи поглощала их. Огромная голова Тэцумэмпи проглотила сначала одно тело, затем еще одно. В этот момент Мон уже по традиции схватил Дейдару за шиворот и поволок его в дом. На улицу вырвалась Тонда и зашвырнула в темноту сверкающую бутыль с консервированной чакрой. Из неё во все стороны расплескивалась перламутровая жижа, демон набросился на неё и мигом проглотил. А затем дверь захлопнулась, и Дейдара крепко и совершенно неожиданно, получил в нос. Он ахнул и согнулся, закрывая лицо рукой. Кровь хлынула сквозь пальцы прямо на пол. — Ты что, тупой?! — заорал старик и ощутимо пихнул Дейдару в плечо, отчего тот отшатнулся и уперся спиной в дверь. Кровь не останавливалась. С улицы доносились жуткие человеческие вопли. Подрывник стоял, скорчившись, он ничего не отвечал, а потом он вдруг обернулся и снова попытался вырваться на улицу. Но на этот раз Мон был готов к подобному развитию событий. Удар у него был отнюдь не старческим, и он пришелся по ребрам. На секунду подрывник забыл, как дышать, но он должен был вернуться туда! Рука сомкнулась на ручке. — Еще раз рыпнешься и я тебе такое вколю, что ты, сука, ещё неделю тут проваляешься! — нервно процедил Мон. И Дейдара увидел: то что он принял за шприц при первой встрече, оказалось вовсе не шприцом. Игла выступала прямо из-под ногтя указательного пальца. Нет, если его вырубят, то он точно не успеет. Подрывник распрямился и вскинул на старика пронзительный взгляд. — Я должен выйти. — Что непонятного во фразе «ты сдохнешь»? — Я должен. Я должен выйти туда, — с упорством повторил Дейдара. Старик яростно сверлил его взглядом. Чуть дальше, за его спиной стояла Тонда, уперев руки в бока. Она непрерывно качала головой. — Успокойтесь оба, — сказала она, — мы все должны успокоиться. — Я не могу успокоиться! — воскликнул Дейдара. — Придётся, — сказала Тонда с легким нажимом. — Что в письме? — угрожающе тихо проговорил старик. — Не ваше дело. — Что в долбаном письме, я тебя спрашиваю?! Дейдара чувствовал, как толи от нервов, толи от бешенства его потряхивает. Он не мог сконцентрироваться, не мог быстро придумать, что делать. Мысли путались и впервые за долгое время он не справлялся с этим. — Моя подруга у него в заложниках, — сказал он, наконец. — Подруга — в смысле, подружка? — Это смешно, по-твоему?! — рассвирепел Дейдара, но Мон покачал головой. — Слушай, — сказал он, — как бы то ни было, если она была там, то… Ты не вздумай сейчас опять ломиться в дверь! — предостерег его Мон, словно прочитав мысли. — Мы тебя не выпустим. Ты без оружия и ничего не сделаешь. Твоя подружка может быть не здесь. Она, скорее всего, не здесь. Зачем им её сюда тащить? Кроме того, из доказательств у них что? Это просто письмо. Выдохни. Дейдара попытался стереть кровь с лица, но только размазал ее. Тонда подала ему влажное полотенце. — Она у них, я точно знаю, — проговорил подрывник упавшим голосом. — Судя по звукам, там целая армия собралась, ты не выйдешь туда, парень, это я тебе гарантирую, так что возьми себя в руки. Мон выглядел непреклонным. Его безразличие отчетливо вызывало в Дейдаре неприятные ассоциации. Подрывник чуть подался вперед, и его лицо приблизилось к лицу старика. — Я не буду как трус прятаться здесь, пока она может быть там, в опасности, — яростно прорычал он, чтобы до них, наконец, дошло. Старик молча смотрел ему в глаза. Громкие слова повисли в воздухе. Дейдара тяжело дышал, он был на взводе. Никто больше не спорил с ним. Он их уговорил. Он победил. Он спасет Тен-Тен, даже если его сожрет огромная черная голова! Дейдара схватился за дверную ручку и надавил на неё, но она как-то странно не поддалась. Как они умудрились закрыть дверь? Усилием мысли что ли? Дейдара попытался вспомнить, подходил ли Мон к двери, закрывал ли на ключ…. Может ли ключ заблокировать ручку? Почему та не шевелится? Мысли давались с усилием. Давно ли Мон вообще тут стоит? Дейдара пошатнулся и перевел на стариков затуманенный расфокусированный взгляд. — Сколько? — спросила Тонда, постепенно превращаясь в расплывающееся пятно. — Секунд пять, не больше. Это было последнее, что Дейдара услышал.~***~
Сакура проснулась от жуткого вопля. Она подскочила на ноги, огляделась по сторонам, с ходу не сообразив где находится. Потом память подгрузилась и сердце немного успокоилось, ровно до той секунды, пока второй раз кто-то истошно не завопил. Совершенно точно кричали в доме, а не на улице. Вооружившись кунаем, Сакура крадучись прошла в коридор и прислушалась. Поскольку все её вещи остались в злополучном номере 512, спать она легла в одной кофте, которая едва доходила ей до бедра. Из подвала на лестницу брезжил свет. Скользя рукой по перилам, Сакура бесшумно спустилась вниз и остановилась перед самим входом. Сначала всё было тихо, но в какой-то момент одичалый вопль заставил её дернуться от неожиданности. Сакура решительным шагом ворвалась в подвал и застыла в нелепой позе. Подвал на проверку оказался лабораторией, в центре которой стоял операционный стол. Пол вокруг него был перепачкан кровью. На самом же столе лежал «пациент», лица которого Сакура видеть не могла. А над его вскрытой грудной клеткой в крайней задумчивости склонился Сасори. Он поднял голову и нахмурился. — Почему ты голая? — Потому что меня посреди ночи разбудил истошный вопль! — Оденься и спустись обратно, — бросил Сасори, прежде чем снова склониться над разрезом. Взгляд Сакуры упал на медицинский халат, висящий на крючке. Она раздражённо сдернула его. — Не вздумай! Ты его испачкаешь! Сакура только с большей решимостью принялась застёгивать пуговицы и подкатывать рукава. Сасори цокнул. — Какого черта, Сасори? — Это тот пленный из гостиничного номера. — Это я вижу! Почему посреди ночи? — Мне не спалось. Смолчав несколько весьма грубых реплик, Сакура подошла к столу. К её ужасу пленный оставался в сознании, при том, что его грудная клетка была частично вспорота скальпелем. Рот его был заткнут кляпом, из чего Сакура сделала вывод, что Сасори намеренно дал ему поорать, чтобы она спустилась. Не спалось! Когда он вообще в последний раз спал? Мелькнуло предположение, что он снова вернул себе кукольное тело. Ей захотелось немедленно развеять свои опасения, и Сакура собиралась ткнуть Сасори пальцем в плечо, но он тотчас отшатнулся. — Ты что себе позволяешь? — Хочу убедиться, что тебе всё ещё нужен сон. Он презрительно фыркнул. — Я ел при тебе, забыла? И правда, ел. Кроме того, Сакура видела его живые руки. Живые и красивые. Но думать об этом сейчас не стоило. Она деликатно прокашлялась. — Ну и что теперь? — Сейчас я его вскрою, — сообщил он. На Сакуру тут же уставились два широко распахнутых глаза пленника. Тот принялся истошно мычать и мотать головой. — Вколи ему обезболивающее. — Что ты. В этом весь смысл. Сасори взял с подноса что-то наподобие вытянутого гвоздя и вогнал его пленнику в плечо. Тот зашелся беззвучным воплем. Сакура округлила глаза. — Что ты делаешь? Прекрати, это никакое не вскрытие! Это вообще не медицинский инструмент. Что это вообще такое? — Какая разница? — задумчиво протянул Сасори. Он перебирал в воздухе пальцами, выбирая следующее орудие, а затем подцепил нечто напоминающее штопор. Сакура протестующе вскрикнула. — Прекрати! — И не подумаю. Он забавно дергается, когда не может рассмотреть, что именно я там делаю, смотри. — Прекрати, это бесчеловечно! — Да! Полюбуйся. Я бесчеловечен на все сто процентов. Штопор оказался наполовину ввернутым в бедро. Сасори удовлетворенно вглядывался в свою работу, а затем взял нож. В эту секунду Сакура кинулась отбирать орудие пыток, но Мастер ловко отскочил назад и предупредительно вскинул палец. — Ты нарушаешь дисциплину в операционной! Стой спокойно! — Не буду я стоять спокойно! А ну отдай! Она сделала за ним круг вокруг операционного стола, словно это был не Акасуна но Сасори, а хулиган одноклассник, отобравший у неё учебник по Химии. — Ты ведешь себя как ребенок, отдай нож! — воскликнула Сакура, а потом ещё раз прокрутила эту фразу в голове и в полной мере осознала, насколько ситуация отдает идиотизмом. — Сакура! Ты просто вынуждаешь меня! — Отдай нож! — Прекрати за мной гоняться, всё равно не поймаешь! Она поднырнула под столом, пытаясь срезать расстояние, но Сасори в самом деле был проворней. А когда она вскочила на ноги, холодные кукольные руки обхватили её, полностью обездвижив. Сработала связывающая печать, и Сакура почувствовала, что не может использовать чакру. Это было слишком! Сасори, довольный собой, переместил куклу поближе к столу и победно занёс нож над несчастным извивающимся пленником. — Чего ты добиваешься! — возмущенно бросила Сакура, глядя, как лезвие ножа скользит по груди пленника в необъяснимых траекториях, готовое, при чуть более уверенном нажиме, рассечь покрывшуюся испариной плоть. Сасори задумчиво выписывал ножом узоры, а потом без всяких предупреждений принялся плавно полосовать им несчастного. Сакура почувствовала, как к горлу подступает комок. Кровь стекала по вздымающимся ребрам на стол, а оттуда на пол. Пленный беззвучно выл. — Сасори! — снова не выдержала Сакура, и на этот раз Мастер откликнулся. — Что такое? Ты медик, наверняка видела и более изуродованные тела. — Зачем ты делаешь это! Сасори вздохнул и обернулся к ней, попутно вогнав нож пленнику в плечо, словно в подставку для кухонной утвари. А потом его рука зависла над изрезанной грудной клеткой и окутала её слабым свечением. Он затягивал только что нанесенные порезы — поняла Сакура. — Я пытаюсь продемонстрировать тебе, что жалость, великодушие, какая-либо эмпатия — чужды мне. Ты же сторонница справедливости, Сакура, посмотри. Я не заслуживаю ни жалости, ни заботы. Используй меня, как я использую тебя. В этом будет состоять наш сегодняшний урок. Сасори закончил залечивать грудь, а затем взял скальпель, и сделал аккуратный глубокий разрез. Пленник бился в жуткой агонии, он выгибался, пытаясь запрокинуть голову и каждый раз его зрачки закатывались, оставляя один пугающий белок глаз. Только проговорив про себя несколько раз, что этот человек пытался её убить, Сакура смогла совладать с эмоциями. Она снова посмотрела на Сасори. — Урок? — только и смогла проговорить она, хотя ей, конечно, было неприятно слышать всё, что он сказал. Она хотела этому возразить, каждому его слову. — Я мог бы многому тебя научить. — Например, жестокости? — Многому, — уклончиво повторил Сасори. На нем тоже был халат, который, каким-то непостижимым образом, до сих пор оставался чистым. Сакура попыталась хотя бы на секунду абстрагироваться от происходящего. Она знала, для чего он делал это. Он хотел «открыть ей глаза». Показать, как глупо с её стороны беспокоиться о жизни такого, как он. Сакура поразилась лишь тому, насколько, он думал, она может быть слепа? Она прекрасно знала — каким Сасори может быть безжалостным. И сейчас эти пытки были для него не более, чем инструментом влияния. «Не слишком удачным», — проговорила Сакура мысленно. Ей было жаль пленника. Но он не был невинным человеком. Он был врагом. Он был убийцей. — Быть справедливой — не значит сочувствовать всем подряд, — сказала Сакура. Склонившийся над телом Сасори замер, эти слова застали его врасплох. Челка скрывала выражение его глаз темными теневыми полосами. Он молчал, а потом губы его чуть растянулись в самодовольный оскал. Это была та секунда, в которую Сасори испытал удовольствие от внезапной удачной мысли. — Значит, тебе совсем не жаль его? — протянул он. Сакуре его тон не понравился. Ей остро захотелось освободиться, и она дернулась, хотя результата это не принесло. — Я знаю, как ты можешь быть жесток. Это ничего не меняет, — ответила Сакура. Она чувствовала, что он что-то задумал, но боялась даже представить — что. Сасори повернулся к ней и оперся одной рукой в край операционного стола. Его тяжелый немигающий взгляд заставил Сакуру поежиться. — Посмотри на меня, — проговорил он с опустошающей холодностью. — Ты ничего не знаешь. С этими словами он снова обернулся к пленному. Сасори с профессиональной четкостью затягивал потуже ремни, которые крепили тело к операционному столу. Эта подготовка пугала не только Сакуру. Пленник из последних сил попытался приподнять голову и задергался. — Что ты делаешь? — спросила Сакура, и получилось испуганно. Сасори защёлкнул последний замок на запястье. Его рука потянулась к лицу пленного, тот глухо замычал, но Сасори лишь извлек изо рта кляп. — Как тебя зовут? Сначала, пленный, словно парализованный смотрел на Сасори, не решаясь ответить, но потом выпалил: — Джиро! Сасори заткнул ему рот, удовлетворенно кивнул и бросил на Сакуру странный взгляд. — Его зовут Джиро, — зачем-то повторил он, а затем снова извлек кляп изо рта пленника и отбросил его в сторону. Джиро сначала дико озирался по сторонам, хватал ртом воздух, но потом его вдруг как прорвало. — Не убивайте меня! Я умоляю, не убивайте меня! — вопил он без остановки. Сакура ощутила, как у неё в груди все сдавливает от этих криков. — У меня есть семья! Дети! Прошу вас… У меня маленькие дети… Сасори рылся в сумке, доставая оттуда какие-то склянки и инструменты. — Очень хорошо, давай побольше о детях, — посоветовал он, не отрываясь от процесса. Джиро его не слышал, только Сакура безотчетно бросила на Сасори испепеляющий взгляд. Сасори, наконец, поднялся и склонился над распростертым телом. Разрез на груди уже затянулся, поэтому Сасори заново по привычной линии вскрыл скальпелем тело от солнечного сплетения до брюшной полости. Джиро взвыл так, что у Сакуры ничего не осталось в голове, кроме этого жуткого звука. Но потом пленный даже нашёл в себе силы заговорить. — Прошу Вас, отпустите меня, — пробормотал он, захлебываясь собственной окровавленной слюной. — Прошу… — У меня просить бесполезно, — продолжил Мастер. — Сейчас я сделаю с тобой такое, что ты от боли повредишься умом. Джиро беззвучно рыдал, и слезы скатывались по его перекошенному в страдальческой гримасе лицу. В этот момент Сасори несколько раз перебрал в воздухе пальцами, а затем погрузил свою руку в тело, сквозь хирургический разрез. Он оставался безразличным и отстранённым. Сакура отчетливо видела, как исказилось бледное, измазанное кровью лицо Джиро, которое уже мало походило на лицо человека. Сакура почувствовала, что её вот-вот стошнит. Сасори продолжал задумчиво проталкивать руку вглубь, пока она не вошла почти по локоть. Из глотки Джиро вырывались какие-то булькающие, рваные звуки. Потом Сасори видимо нащупал то, что искал, и вспоротое тело пленного выгнулось неестественной дугой, а зрачки закатились и… Сакуру вырвало. Она почувствовала, что не в силах больше смотреть туда. Надрывно хрипящее клокотание, которое еще минуту назад было голосом человека, повторялось теперь непрерывно. Сакура поняла что плачет, что её трясет от отвращения. Живот скрутило судорогой. Она не видела, что там происходит, но вид Сасори, безразлично пропихивающего руку в брюшную полость, так и стоял перед глазами. К ней под ноги уже подступала вязкая лужица крови, и Сакура совсем зажмурилась. Слезы стекали по щекам и капали на пол, дыхания не хватало, но в воздухе так остро застыл металлический привкус крови, что Сакура буквально чувствовала его во рту. Она не сразу поняла, что кукла отпустила ее, даже когда обнаружила себя сидящей на полу. Сбивающийся нечленораздельный хрип, доносящийся до неё, вдруг обрел смысл. «Убейте меня». Сакура содрогнулась. Пленный шептал: «Убейте меня». Он повторял это, хотя не каждый раз ему удавалось облечь смятый судорогами шепот в слова. Куноичи отерла слезы и подняла взгляд. Сасори стоял над ней, и с его рук, безвольно опущенных, капала кровь. Он смотрел на неё, но свет падал из противоположного угла, и выражение его лица Сакура разобрать не смогла. — Ну? Как я тебе нравлюсь теперь? — проговорил он, и какая-то нота, едва мелькнувшая в его тоне, заставила Сакуру прислушаться, но она не поняла. Он присел рядом на корточки, так что теперь было видно его бледное исчерченное тенями лицо, полуприкрытые внимательные глаза. Бессердечный и злой. Его ни капли не взволновало происходящее. И она попыталась ухватиться за соломинку. Сакура попыталась испытать к нему отвращение, возненавидеть его. Она заставила себя посмотреть на его омытые кровью руки. Он устроил локти на коленях, кисти свесились. Взгляд Сакуры проследовал от тонкого, почти изящного запястья до локтя. Его руки не были по-мужски мощными. Они были жилистыми и цепкими, вечно скованными напряжением. Косточка у запястья резко выступала, и вены всегда отчетливо прослеживались под кожей, даже если Сасори не применял силу. Он никогда не совершал лишних жестов, ведь именно контроль над четкими движениями рук, делал его мастером своего смертоносного ремесла. Кровь ссыхалась неравномерными разводами, стягивая кожу. Убийца. Но не эта мысль заставила Сакуру вздрогнуть. Ненависть не просыпалась. Это было страшно и непреодолимо, у неё взволнованно билось сердце, но не от страха, не от отвращения. Она знала — что это. Ей хотелось к нему прикоснуться. Сакура вдруг так отчетливо вспомнила, как его холодные пальцы скользили по её щеке, и как потом он приоткрыл её рот, чтобы…. Как давно ей хотелось, чтобы эти руки снова коснулись её. Она безотчетно распрямила спину и потянулась к нему, она хотела хотя бы кончиками пальцев дотянуться до его руки. И Сасори, который до этого неподвижно сидел на месте, совершенно неожиданно дёрнулся. Он попытался отшатнуться, но из положения сидя этого сделать было нельзя, и потому он совершенно не грациозно опрокинулся назад и подобрал к себе ноги, будто Сакура в них тоже могла бы вцепиться. — Какого черта?! — выпалил он, подскочив, наконец, на ноги. Сакура, которая растерянно проследила за всеми его странными движениями, посмотрела на него округлившимися от удивления глазами. — Просто хотела взять тебя за руку, — сказала она. — Ты что — ненормальная?! Я весь в крови, я трижды распорол человека! Ты хотела взять меня за руку?! Негодование Сасори было практически осязаемо. Сакура поднялась с пола и ощутила вдруг, что у неё совсем не осталось сил. Очевидно, её реакцию он не счел удовлетворительной, так как он стоял, вызывающе выпрямившись, скрестив на груди руки, и явственно был раздражен. Сакуре его последние действия казались необъяснимо странными. Сасори в свою очередь проследил за тем, как все его представление было воспринято с отвращением и тошнотой, но так какого дьявола Сакура так быстро оклемалась?! Она казалась разбитой, измотанной, какой угодно, но не осознавшей его истинную сущность! Он снова в ней просчитался! Сасори был уверен, что так или иначе, посредством шантажа или логических доводов Сакура согласится ему помочь. Тем более после того, как она воочию убедится, на что он способен. Но ничего не срабатывало! Он смерил её испытующим взглядом. Сакура устало взглянула на него. Она прошла несколько шагов и остановилась возле распростертого тела шиноби, имя которого она уже забыла. Он всё ещё был жив и органы, виднеющиеся в разрезе, странным образом шевелились, возвращаясь на свои места. Ген регенерации не позволял этому парню умереть, как бы ему не хотелось. — Убей меня… — прохрипел пленник. Сакура мотнула головой и подумала, что хочет просто выйти из этой комнаты, но стоило ей сделать шаг, как Сасори появился прямо перед ней, преграждая путь. Пришлось остановиться. — Убей меня… — снова хрипящим шёпотом проговорил пленник и Сасори отстраненно, почти на автомате, накрыл ладонью его нос и рот, перекрывая дыхание, а сам в упор посмотрел на Сакуру. Даже если бы у неё в тот момент была тысяча попыток, она бы ни за что не отгадала, что он сейчас спросит. Сасори всплеснул свободной рукой. — Ты меня любишь? — поинтересовался он бесцеремонно, чем поверг Сакуру в абсолютный ступор. Она стояла, приоткрыв рот, не зная, что и ответить. — Что ты спросил?.. Вся ситуация чудовищно диссонировала с романтическим подтекстом их разговора. Пленный глухо хрипел и дергался, задыхаясь. Сакура не могла отделаться от мысли, что всё вокруг воняет выпотрошенными внутренностями. Руки Сасори были по локоть перемазаны в крови, и он недобро смотрел на Сакуру исподлобья. — Что слышала, то и спросил! — резко бросил он. — Ты меня любишь или как? — Но… — Давай отвечай, мне этот разговор неприятен. Я хочу его завершить. Любишь? Что она могла сделать, когда он так наседал? Она понимала, что он ведет вовсе не к предложению руки и сердца, а к каким-то очередным диким идеям и выводам. Но это дела не меняло. Ведь она его любит. Сасори нетерпеливо склонил голову к плечу, и Сакура неохотно, но сдалась. — Люблю, — твердо сказала она. Сасори воодушевился. — Так я и подумал! — заявил он. — Но тогда я не понимаю! Разве любовь — это не когда ты делаешь всякие бездумные глупости по просьбе объекта этой любви? Слова «объект» и «любовь» очень тесно стояли рядом. Голова Сакуры нервно дернулась. Она чувствовала, как кипящая лава бешенства затапливает её изнутри. — Что ты несёшь? Зачем ты говоришь мне это все? — вскричала она, но на ход разговора это не повлияло. Потому как Сасори уже приготовил новую нерушимую логическую цепочку. — Я пытаюсь разобраться в этом раз и навсегда! Как это работает? Я прошу — ты выполняешь! Я-то тебя не люблю. Значит порядок односторонний. На этом моменте Сасори всплеснул руками, отчего пленник жадно схватил ртом порцию воздуха. Проследив за этим, Мастер раздражённо цокнул и снова перекрыл несчастному дыхание. Сакура издала тяжелый вздох. — Я не буду тебе помогать с совмещением, если ты снова об этом, — только и проговорила она. — Что я должен был сделать, чтобы ты поняла! Пропустить этого парня через мясорубку?! Пленный издал протестующее мычание. Надежда Сакуры на то, что всё это жуткий неправдоподобный сон, рассеивалась, так как этот фарс никак не подходил к завершению. Она сказала: — Послушай, что бы ты ни делал, кого бы ты не вспарывал, не душил, не расчленял на куски. Я не стану участвовать в твоей безумной затее! А сейчас делай, что хочешь. Я спать. С этими словами Сакура развернулась на сто восемьдесят и вышла вон.~***~
Сасори не пошел за ней. Больше всего она боялась, что он последует за ней и придется продолжать отвечать ему, отбиваться, держаться на ногах. Но он не пошел, и Сакура юркнула в ванную комнату и защелкнула дверь на замок. Ей казалось, что она другой человек, который случайно попал в это незнакомое дрожащее тело. Через узкое окно, которое находилось почти у самого потолка, в комнату проникал голубоватый свет. Он растекался по предметам, выдавая лишь их смутные очертания. Едва справляясь с чужим непослушным телом, Сакура сделала несколько шагов и её ладони легли на холодную кайму раковины. Она подняла взгляд на зеркало, но оттуда на нее смотрел кто-то другой. Какая-то незнакомая, безжалостная Сакура. Сасори пытался показать ей, насколько он может быть жесток, и она увидела жестокость. Она обнаружила её неожиданно, но не в нём, а в себе. Сакура смотрела сквозь своё мутное запыленное отражение и представляла, на что она в принципе способна. Черта морали, отделяющая плохие поступки от хороших на мгновение стерлась. Ей показалось, что она способна на всё: пытать, убивать невиновных, стирать с лица земли города. Потому что Сасори, он мог сделать в той комнате что угодно, она знала, что простила бы ему. Всё теряло свою значимость в сравнении с его холодным внимательным взглядом. — Нет, — сказала она вслух, чтобы перебить эти пугающие нездоровые мысли. Акустика наполнила голос объемом, и слово прозвучало слишком громко, так что Сакура сбавила тон почти до шепота. — Нет, он не победит во мне человечность, — сказала она с твердостью, — я покажу ему, что можно жить иначе, просто нужно вытерпеть всё это. Просто вытерпеть… Она долго стояла вот так, глядя на свое отражение. Потом открыла кран и умылась ледяной водой. Дыхание выравнивалось. Ей вдруг вспомнились слова Сасори: «Как легко ты всё делишь на хорошее и плохое». Он был прав, сейчас она уже ничего не могла разделить. Сакура не была жестокой. Но она была куноичи. Она привыкла сражаться за правду, хотя неоднократно уже обнаруживала двойственность любой правды. А в Сасори не было обмана. Он был жесток и никогда этого не скрывал. И она ощущала в этой прямоте силу, позволяющую ему ни в ком не нуждаться. Это была такая особая черта, которую Сакура никогда бы не нашла в себе самой. Но ей хотелось победить это. В полумраке ванной комнаты Сакура призналась самой себе, что она хочет это победить, хочет, чтобы он нуждался в ней. И что она готова заплатить за это высокую цену, но не любую. Капли воды барабанили по керамической поверхности. Сакура закрутила кран твердой рукой. Она сказала ему, что любит. Сказала, что любит. Но это признание, такое светлое по своей сути, сейчас обретало пугающий смысл. Иногда в мыслях о Сасори ей удавалось обмануть себя. Поверить в то, что он на самом деле другой, поверить, что его жажда убивать — лишь завуалированная мольба о помощи. Но Сакура знала, что это не так. За это время, пока они не виделись, она поняла одно. Её не пугал Сасори, не пугало то, что он мог совершить. Её пугало то, что никакие аргументы морали не имели власти над её чувствами. Любить Сасори — означало разделить все его грехи. Любить Сасори — означало стать такой же безжалостной. Но Сакура не была такой. А значит, она его не любила? Значит, она солгала? Хотя едва ли он придавал этому столько значения. Отражение Сакуры прикрыло глаза, в последнюю секунду исчезнув в спасительной темноте. Нет, она не любила его. Она могла бы любить его, если бы всё сложилось иначе. Вот о чём ей не следовало забывать, находясь рядом с ним. О той самой разнице между ними, которую Сасори так настойчиво подчёркивал. То, что он знал изначально, она постигала по крупице, до последнего отвергая болезненные, но очевидные выводы. Сакура всё ещё стояла с закрытыми глазами, когда поток мыслей, неотвратимо перетекающих одна в другую, вдруг оборвался. Она не могла сопротивляться, не могла уговорить себя, его не любить. Не могла объяснить себе — почему. Сакура чувствовала доводящую до срыва беспомощность. Она ничего не могла сделать. Не могла спасти Тен-Тен. Не могла вернуться и жить своей прежней жизнью. Не могла сбежать от него. Не могла. Заставить. Себя. Его. Ненавидеть. Изумрудные глаза широко распахнулись и сразу сузились, и её лицо, неестественно бледное в свете луны, вмиг покрылось сетью искажающих его красоту трещин, а затем частично осыпалось в раковину. Сакура бездумно уставилась на окровавленные костяшки собственной руки. Сорвалась. Ярость схлынула также внезапно. Сакура торопливо открыла кран, чтобы вымыть осколки из раны. Битое стекло зазвенело под слабым напором воды. В голове прояснялось. Ей смутно показалось, что в дверь постучали. Но когда она вышла — в коридоре никого не было. Сакура обнаружила Сасори в зале. Он сидел на краю дивана, на котором она недавно спала. Взгляд у него был не пристальным, а каким-то непривычно поверхностным. Он скользнул по ней, а затем обратился в сторону. Вероятно, нужно было что-то сказать. Возможно, извиниться за разбитое зеркало, но Сакура молчала. «Глупые мысли, бестолковые выводы», — думала она, — «можно было бы выписывать их в блокнот и заучить наизусть, ничего бы не изменилось». Рядом с ним всё продолжало терять свой законный смысл. Сасори сказал: — Я получил сообщение. Нам срочно нужно идти. Сакура отстраненно кивнула. — Хорошо, я только оденусь. Он поднялся с места. Его руки уже не были в крови, одежда выглядела безупречно. Быстрым шагом он прошел мимо Сакуры, но на секунду задержался на пороге. — Ты в порядке? — спросил он, не оборачиваясь. Тишина растянула несколько секунд в вечность. А может она действительно так долго пыталась заставить себя ответить. Но, в конце концов, губы Сакуры дрогнули. — Да, — ответила она. И Сасори вышел, ничего больше не сказав.