***
В процессе приготовления ужина Сакура поняла две вещи: первая — на Тен-Тен, как на помощника, рассчитывать не приходится, вторая — они с Дейдарой явно не в лучшей фазе отношений. Оставить этих двоих наедине было небезопасно, хотя она предпочла бы вообще не заниматься сейчас ужином. Сасори поднялся к себе, и ей казалось, что одиночество не пойдет ему на пользу. Но с другой стороны, не могла же она сидеть над ним круглые сутки? Как бы ей того ни хотелось. — А есть сельдерей? — делово поинтересовался Дейдара, и Сакура попыталась снова сосредоточиться на готовке. Сельдерей был. Подрывник бережно, почти что с любовью, ополоснул его под водой, прежде чем положить на доску. Справа от него Тен-Тен сосредоточенно и немного раздраженно снимала кожуру с трех помидоров. Вот уже полчаса. — Где ты научился готовить, Дей-кун? — задала, наконец, Сакура вопрос, который все это время крутился у нее на языке. — Ну… выбора у меня особо не было. Сасори терпеть не может есть в общественных местах. Я начал готовить, чтобы не наблюдать в кафе перед собой его недовольную рожу, — он задумчиво протянул «мм», прежде чем продолжить. — А где научился… у меня была подружка — повар. За его спиной Тен-Тен сначала закатила глаза, а потом Сакура прочла по её губам: «ну, разумеется». В разговор она не включилась. — Подружка — повар, значит… — Да. Вкусно готовила, но если так чисто внешне… Хотя у нас с ней были интересные эксперименты! — Всё-всё! Избавь! — Сакура шмякнула его полотенцем. — Сакура! — он изобразил крайнюю степень негодования. — О чём ты только думаешь! Я про эксперименты — кулинарные! Ответом ему было крайне скептическое выражение лица. — Скажи мне лучше вот что… Когда у Сасори День Рождения? Дейдара на секунду перестал резать салат и посмотрел на Сакуру. — Черт. Я понятия не имею, — данный факт явно удивил его самого. — Но у меня 5-го мая, спасибо, что спросила. — 28-го марта, спасибо-что-спросил, — она наморщила нос, а потом коротко рассмеялась. Дейдара вдруг обернулся к Тен-Тен. — А у тебя? Та сверлила яростным взглядом наполовину очищенный томат и даже не сразу поняла, что подрывник обращается к ней. — У меня… 9-го марта, — пробормотала она, а потом с ювелирной точностью подцепила край помидорной шкуры, но тот тут же оборвался, поставив тем самым в терпении Тен-Тен жирную точку. — Да ну его к чертовой матери! — вскричала она и шмякнула томат на стол. — Спокойно! Я его дочищу! — Ненавижу готовить! Ненавижу чертовы томаты! — Брось, Тен. Это просто томат. Всё хорошо, — успокоительно проговорил Дейдара и Тен-Тен, кажется, начала остывать. В этот момент Сакуре показалось, что между ними всё стало хорошо. И это было великое заблуждение. — Вообще ты можешь идти, я думаю. Мы тут с Сакурой и сами справимся. Всё равно от тебя… Вряд ли Дейдара собирался повесить интригу. Он замолчал, потому что не мог придумать, как иначе закончить это предложение. — От меня никакого толку? — процедила Тен-Тен. — Ну, в общем-то — да, ты только не обижайся. Кто-то любит готовить, кто-то — нет. Слова Дейдары звучали мирно и даже утешающе, но он сопроводил их такой медовой улыбкой, что даже Сакуре захотелось ему вдарить. Тен-Тен медленно, но верно закипала. — Может, у меня просто не было стрёмной подружки повара? — Ты права, тут не все потеряно! Может Хидан тебя научит? — Может, и научит, — к ужасу Сакуры бодро согласилась подруга. Хидан научит? Что она пропустила? Дейдару этот пассаж явно задел. Он перестал нарезать укроп, развернулся и подпер рукой кухонный стол. — Так и шла бы тогда к нему, чего ждать? — Уж как-нибудь сама решу к кому мне идти! — Правда? А то у меня есть ощущение, что ты не решишь никак. — Давно решила! — Знаешь, что? — тон, с которым Дейдара говорил, являлся квинтэссенцией высокомерия, — меня в эти планы можешь даже не посвящать. Меня это совершенно не интересует. — Меня тоже много чего не интересует! — Так какого черта ты обсуждаешь это со мной? — А какого черта ты тут распинаешься при мне про подружку, гребаный экспериментатор?! Они стояли в паре метров друг от друга, и воздух потрескивал между ними, готовый стать эпицентром катастрофы. Дейдара нервно выстукивал пальцами по столешнице. А у Тен-Тен с рук капал помидорный сок так, будто она только что этими руками освежевала повара-подружку с особой жестокостью. — Меня про неё Сакура спросила, — прошипел подрывник. — А меня Сакура позвала чистить долбаный помидор! Сакура, обалдевшая от стремительной смены курса их ругани, подняла руки вверх, демонстрируя тем самым, что она тут совершенно не при чём. Но они оба даже не посмотрели на неё. И тогда она попятилась и выскользнула из кухни. Дверь скрипнула. Теперь отчего-то молчать было куда неприятнее. Аргументы у обеих сторон явно иссякли, но не взаимное раздражение. Из крана тонкой струйкой лилась вода. Дейдара, не глядя, придушил вентиль. Капли ссыпались в кофейную чашку последним аккордом, и стало совсем тихо. Он даже не знал, чего ему хотелось больше. Накричать на неё, выйти, ни слова не говоря, трахнуть её на кухонном столе, или все вместе в любой последовательности. Дейдара вообще был не из тех, кто приводит мысли и чувства в порядок. Иногда ему было совершенно наплевать. А иногда хотелось накормить Хидана взрывчаткой. Вот сейчас, например, хотелось очень. Она переоделась в тренировочную одежду Сакуры, но он всё еще видел её в этой чёртовой кофте. Ловко подхватив нож, Тен-Тен воткнула его остриём в разделочную доску. — Давай просто поговорим, Дей-кун. — Ну, давай! — он взмахнул рукой с таким видом, будто принял вызов. И сразу стало понятно, что не получится никакого разговора. Он был надменным, непробиваемым, неуравновешенным — всё начиналось с «не». Кроме того, выяснение отношений определенно являлось слабой стороной Тен-Тен. Дейдара стоял, навалившись на руку, подпирающую стол, а вторую руку уперев в бок. И единственным, что делало его позу менее дерзкой — был фартук. В горле пересохло, и она прокашлялась, прежде чем начать. — Я понимаю, что ты зол, — осторожно начала она, — но у меня тоже есть причины злиться на тебя. — Я тебе злиться не запрещаю, хм. — Дей-кун. Господи, как всё сложно. Тен-Тен поджала губы. — Ладно, послушай. Ты считаешь, что я тебя променяла на Хидана. Но как насчет того, что между мной и твоим напарником ты всегда выбирал его? — Он мой единственный близкий друг. — Твой друг тебе чуть нос не сломал! — По крайней мере, он не нашел себе нового напарника за эти три дня, — невозмутимо протянул подрывник, но Тен-Тен этот пассаж комментировать не стала. Она поняла, что именно её так бесит, и была намерена это высказать. Рука её снова автоматически легла на рукоять ножа. Кровь бурлила от злости. — Знаешь, что я понять не могу? — процедила она. — Думаю список довольно длинный. — Пожалуй. Но возглавляет этот список вот какой вопрос: «Почему ты предпочитаешь бегать за тем, кто вытирает об тебя ноги?» Дейдара ощетинился и нервно подернул плечами. Вот так заявление. — Он не вытирает об меня ноги, — медленно и с расстановкой проговорил подрывник. — Он мой друг. — Правда? — она притворно удивилась, а затем продолжила: — А по-моему, он говорит с тобой с высоты своего стоэтажного эго! Не только с тобой! Но и с Сакурой и со мной, в том числе! А ты ему слова сказать не можешь! К моменту, когда Тен-Тен закончила предложение, лицо Дейдары прошло все этапы от «скучающая насмешливость» до «концентрированная ярость». Он был так зол, что переставал себя контролировать. Тон его снизился до угрожающего полушепота. — Ты не волнуйся, — процедил он сквозь зубы. — Когда я ему сообщу, что ты просто очередная шлюха — он будет с тобой повежливее, хм. — Ты сообщишь ему — что? — Что слышала. — Я шлюха значит? — В каком-то смысле. В Тен-Тен щелкнул тумблер. Раздался свист и в Дейдару метнулся кухонный нож. Подрывник пригнулся почти не напрягаясь. То, что он вывел её из себя, отчего-то ввергло его в состояние нездорового восторга. Нож позади него вошел в стену на половину лезвия. — Смотри-ка! А с какими-то предметами на кухне ты обращаешься лучше, чем моя подружка! Куноичи молча подхватила россыпь вилок и те, повинуясь её воле, взяли изощренную дугу, за малым не впившись в живую мишень. Дейдара расхохотался, чем взбесил её окончательно. Какой же он всё-таки козёл! И как только её угораздило! Её колотило от злости. Тен-Тен распахнула ящик, выгребла оттуда десяток ножей и, соединив их чакрой в систему, направила по самым невообразимым траекториям. Уже когда ничего нельзя было вернуть назад, она вдруг поняла, что ему даже нечем толком отбиться. Сердце замерло. — Воу! — охнул Дейдара, совершенно этого не ожидавший. Взгляд его метнулся куда-то в бок, но на столе не было совершенно ничего, что могло бы помочь. Тен-Тен только успела закрыть рот рукой. Всё заволокло неизвестно откуда взявшимся облаком пыли, а потом раздался мерзкий звук и глухой удар, с каким на пол может падать нечто тяжелое. Если умереть от страха — реально, то в этот миг она была к смерти даже ближе, чем сутки тому назад. Но пыль улетучилась так же быстро, как и появилась и Тен-Тен поняла, что это совсем не пыль. Это была мука. Полуприсев на пол, упираясь одной рукой в кафельную плитку, Дейдара смотрел на неё. И на его губах играла бешеная улыбка. — Почти! — азартно выдохнул он, а потом и сам метнул что-то в сторону Тен-Тен. Та даже не пыталась уклониться, она еще не успела отойти от шока. Поэтому когда странная бесформенная штука, напоминающая подбитое насекомое, подлетела к ней, она только округлила глаза. А потом раздался глухой хлопок и пффф! Всё оказалось в муке. В воздухе была мука, стол был в муке, пол был в муке. И, разумеется, Тен-Тен тоже была в муке. Она оглядела себя в очередном испорченном наряде, и почувствовала новую волну бешенства, когда весь мир вдруг почернел, и случилось ужасное. — Пчхи! Дейдара расхохотался. — Не смей! — она ткнула в него пальцем, но договорить не успела. Рефлекс заставил зажмуриться. — Пчхи! — Ты меня чуть не прирезала, — голос Дейдары прозвучал гораздо ближе, чем она ожидала и Тен-Тен испуганно распахнула глаза. Он стоял прямо перед ней, явно довольный своим фокусом. Попытка искусственно разозлиться закончилась для Тен-Тен неудачей. Но, по крайней мере, она не позволила себе ответить на его бесстыдную улыбку. — Как ты уклонился? — это прозвучало почти как претензия, но Дейдара очевидно не ощущал особой вины за то, что не позволил себя проткнуть. Он шагнул ближе и стало видно, что он тоже весь в муке. — Слепил живой барьер из муки вместо глины, увеличил его, а потом использовал, как опору и спрыгнул обратно на пол. — И всё это за долю секунды? — Я хорош, что тут скажешь. Что тут скажешь? Он был хорош. Даже когда доводил до припадка одним своим нахальным видом. Даже когда улыбался так, будто ничего не произошло. Даже в фартуке. Какого чёрта! Ему шёл этот фартук. И расстёгнутая на две верхних пуговицы рубашка. И то, как его рука упиралась в столешницу, будучи абсолютно прямой, отчего одно плечо было сильно выше второго. Он всегда казался настолько расслабленным, что сложно было представить, как это совмещалось с молниеносной реакцией. Хорошо, что всё обошлось. Тен-Тен хмуро поглядела на свои руки и принялась отряхивать одежду. — Закончи, пожалуйста, с готовкой без меня, — проговорила она, а сама умоляла вселенную, чтобы он к ней не подошёл сейчас. Внутри неё болезненно переворачивалось придушенное чувство. Даже когда она поняла, что Дейдара вот-вот коснётся её, она все еще надеялась этого избежать. Не могло же всё повторяться снова и снова, до тех пор, пока он не разрушит её мир до основания? От плеча, где его пальцы невесомо очертили полукруг, волнами разлилось лихорадочное тепло. Что-то в груди затрепыхалось, забилось, то ли встречая, то ли протестуя его прикосновениям. — Прошу, не нужно, — голос её глухо надломился между двух слов, так что закончила она шепотом. Он мягко отряхивал её от муки, как если бы в этом и заключалась его единственная цель. — Что — не нужно? Тен-Тен оторвала взгляд от своих сцепленных рук и посмотрела на него. «Не нужно всякий раз выворачивать меня наизнанку только для того, чтобы полюбоваться на это», — проговорила она про себя, но вслух отвечать смысла не было. Дейдара прекрасно знал, что «не нужно». Возможно, он бы даже послушал её, если бы мог. Если бы она не была так красива. Если бы он не заметил, как она задыхается от его близости. Так бывает, когда тебя ранят. Ты видишь порезы, видишь кровь, но еще ничего не чувствуешь. Удивляешься, как это? Думаешь, что всё не по-настоящему. Именно так всё и произошло, когда он её поцеловал. Сначала не ощущалось совсем ничего, а потом боль навалилась единовременно на всё её трепещущее тело. Тен-Тен даже попыталась его отпихнуть. Ладони упирались ему в грудь изо всех сил, но губы отвечали на поцелуй безотказно. А потом и руки сдались. Она стала мягкой словно глина, готовая по его приказу разлететься на мелкие кусочки. Дейдара усадил её на стол так легко, будто она вообще ничего не весила. Поцелуи напоминали первые глотки умирающего от жажды. И вдруг Тен-Тен поняла, что он целует её иначе, не так как тогда у нее дома. Было еще что-то кроме страсти, кроме жадности, кроме его бескомпромиссного напора. Это было волнение. Дейдара был взволнован. Нет, его прикосновения были такими же решительными, но в них не было той непоколебимой уверенности. Даже плечи его слегка напряглись, под её ладонями. И когда Тен-Тен на секунду отстранилась, просто чтобы увидеть его красивое лицо, он вдруг убрал от неё руки и с силой вдарил ими по ребру стола. Она вздрогнула от неожиданности. — Ты чего? — выдохнула Тен-Тен. Так и не разжав объятий, она легонько потянула его за плечи обратно — безуспешно. Дейдара странно на неё смотрел. На переносице у него залегла едва заметная морщинка. — Ты не хочешь? — резко бросил он. — Что? — это был абсурд. Она только что прижималась к нему так, что даже дышать было сложно. Но когда он сердито скривил губы, Тен-Тен поняла — он вовсе не шутит. И она поспешно покачала головой. — Что на тебя нашло? Я тебя… я так…. Неужели ты не чувствуешь?.. Его глаза умели обращаться в лёд. Они промерзали до самого сердца. — Не знаю, — сухо сказал он. Тен-Тен пораженно выдохнула, а потом сама потянулась к нему и коснулась его губ, сжатых и безответных. Поцеловала его сначала невесомо, потом более настойчиво. Он подхватил поцелуй, но как-то механически, небрежно. А потом издал рык и отстранил её от себя. Его взгляд ожесточился до концентрированного недоверия. До бешенства. — Дей-кун… — только и успела выдохнуть Тен-Тен, прежде чем он бросил сосредоточенный взгляд на юбку её костюма, а затем бесцеремонным движением закатил её до пояса и заправил за него, чтобы та не мешалась. Она только растерянно наблюдала за тем, как он расправляется с пуговицами и застежками сложной экипировки. Отбрасывает в сторону плотную кожу, защищающую от атаки бедро, туда же отправляет пояс, за который заправляется кунай, и сам кунай летит следом. — Дей-кун! — уже более настойчиво повторила Тен-Тен, скорее из беспокойства за него, нежели за то, что он её беззастенчиво раздевает. Но он в этот момент подхватил ее за талию и стащил второй рукой шорты, сначала до уровня колен, а потом также отбросил их в сторону. И, когда на ней под легкой верхней юбкой осталось одно бельё, он, наконец, посмотрел Тен-Тен в глаза. — Ты меня пугаешь, — сдержанно прошептала она. Обе его ладони лежали теперь на её оголенных бедрах, он подался вперед и положил подбородок Тен-Тен на плечо. — Как я еще должен выяснить? — прошептал он в ответ. Его рука медленно заскользила по ноге вверх. Тен-Тен закрыла глаза, прижалась к нему щекой, задержала дыхание и ахнула, когда его пальцы проникли в неё без малейшего сопротивления. Так они оба застыли на какое-то время. Тен-Тен, изнывая от того, как он близко, Дейдара, наслаждаясь горячим и липким подтверждением её желания. — Ладно, — тихо сказал он, всё так же, не шевелясь, — я признаю, я психопат. У него был смеющийся голос, хотя она не могла видеть выражение его лица. Тен-Тен тоже улыбнулась, но почти сразу же резко выдохнула, потому что, чёрт знает, что именно он проделал своей рукой, но её словно током прошибло. — Ты не…ах. — Тише, — сладко прошептал он. Тен-Тен закусила губу. От живота по всему телу разливалось томительное ожидание. И если поначалу Дейдара лишь мягко скользил кончиками пальцев, непостижимым образом угадывая, как именно ей хочется, то сейчас уже его пальцы входили в неё, насколько это было возможно в таком положении. Тен-Тен буквально повисла у него на шее, вцепилась в рубашку, поскуливая в плечо. Ей хотелось большего, но это всё-таки была общая кухня, и зайти мог кто угодно в любой момент. Тен-Тен даже казалось, что её это заводит, пока дверь в самом деле не скрипнула и не отворилась. — Ну, охуеть! Оставил её на полчаса с этим блядуном и на тебе, — в веселой ноте сообщил Хидан и прикрыл за собой дверь, будто только его тут и ждали. Тен-Тен показалось, что она умерла, но, к сожалению, этого не произошло. Пришлось в панике собирать мысли по кусочкам. Дейдара лениво повернул голову, но руку, к ужасу Тен-Тен не убрал. И отодвинуться он ей тоже не позволил. — Съебись, сделай одолжение, — протянул подрывник. — Как грубо, Дей-кун, — наигранное возмущение далось Хидану виртуозно. Он улыбался, разглядывая их обоих без всякого стеснения. В этот момент Тен-Тен снова попыталась заставить Дейдару отстраниться или хотя бы достать руку из её трусиков, но вместо этого его пальцы совершили нехитрое движение, от которого она, к своему стыду, сдавленно ахнула. — Прекрати! — яростно шепнула она ему на ухо. Тот лишь пожал плечами. — Нет, — сказал он. Ужас пронизывающий её побеждало только возбуждение, которое Дейдара охотно поддерживал. В это время Хидан прогулялся к холодильнику, достал оттуда пачку кефира и налил его в стакан. Происходило нечто невообразимое в понимании Тен-Тен, но как это остановить она не знала. Дейдара развернулся в пол оборота, насколько это было возможно, открывая при этом практически полную картину происходящего. — Значит, ты не съебешь? — Не-а! — Собираешься посмотреть? — поинтересовался Дейдара. И в каком-то смысле это прозвучало практически как приглашение. Тен-Тен только спрятала лицо ему в плечо, лишь бы как можно меньше видеть, слышать и понимать, но надолго её не хватило. Когда она вскинула голову Хидан уже расселся прямо перед ними на стуле и по-хозяйски закинул ноги на соседний. — Может, научусь чему, а, Дей-кун? — Вы спятили оба! Ах… Хидан расхохотался после её вынужденного стона и жадно отхлебнул кефир. — Интересно, чем дело кончится, — сквозь ухмылку бросил он. — Ты знаешь, — протянул Дейдара, — в случае с тобой вариантов, конечно, хоть отбавляй… Но тут, я думаю, всё предопределено. — Кретин, — прошептала ему на ухо Тен-Тен, а затем её ногти впились ему в спину и она в очередной раз глухо всхлипнула. Поцелуи, совершенно неуместные, поднялись цепочкой от её ключицы до подбородка. — Расслабься, — шепнул Дейдара, на что она только зло сощурилась. — Всё точно предопределено! — громко гоготнул Хидан, привлекая внимание, — она размозжит тебе башку за эту милую шалость. — Господи, Хидан, у тебя и таким заканчивалось? Тебе, правда, нужны уроки. — Более опытного учителя мне не найти! Сколько их было? В Акацки я со счёта сбился на второй сотне. Тен-Тен невольно скосилась на Дейдару — он оставался невозмутим. Ощущения от того, что происходило, были странными. Её пробирал стыд, но именно потому было так необходимо прижиматься к его груди, чтобы этот стыд разделить. Разговор явно занимал Дейдару меньше, чем её тело, но огрызался он мастерски. — Сколько их было? — повторил он. — Примерно столько же, сколько у тебя кинутых напарников и друзей. Хидан звучно хлопнул стаканом по столу. — А помнишь ту, ой бляяя… — он качнулся на стуле назад, а затем резко обратно и воздел указательный палец в воздух. — После которой Сасори заставил тебя перебраться в противоположное крыло! Это был пиздец! — Помню смутно. Хищный смешок Хидана ни с чем не спутать. Время будто остановилось. — Может ты и трахнешь её при мне? — Я бы мог, — бесстрастно сообщил Дейдара. — Она бы мне разрешила. — Какой же ты… — едва выговорила Тен-Тен, но это был максимум. Хидан перестал улыбаться. — Ладно, я затыкаюсь, а то она и не кончит под нашу болтовню! А я хочу посмотреть. — Заткнись, это уж точно. Голос Дейдары зазвучал для неё издалека. Она невольно прикрыла глаза и чуть шире развела ноги. Вслушиваться в их разговор было всё сложнее. Сознание затуманивалось. Эмоции будто сменили полюса внутри неё, и она вдруг почувствовала неотвратимо накатывающееся наслаждение так остро, что даже слезы навернулись на глаза. Как можно одновременно так любить его и так ненавидеть? Она подумала об этом и неосознанно сильнее притянула Дейдару к себе. Говорят они или нет вообще? Сложно было слушать и даже думать. О господи. — Ближе, — она сама услышала свой голос, но на всё уже было плевать. — Аах… — Не спеши. Дейдара поймал её свободной рукой за подбородок. Поцелуй получился прерывистым, потому что она не могла, она хотела другого, но и поцелуя тоже, сложно было разобраться. Он, кажется, вытер слезы или накрыл их губами или она выдумала всё это. Тен-Тен снова зарылась носом ему в шею, задыхаясь от происходящего, и воздух был раскалённым и тяжелым, его не хватало. Уже несколько раз Дейдара останавливался, когда, казалось, мир вот-вот должен был расколоться пополам. И она подавалась вперед, навстречу его руке, тянулась за его губящими прикосновениями. Все тело напряглось, готовое в любой момент совершенно расслабиться. А потом, выдохнув очередным стоном, Тен-Тен подняла голову. Она не была уверена, что Хидан всё еще здесь. Его не было слышно, она всего на секунду подумала, что, должно быть, он всё-таки вышел. Подумала и хотела убедиться в этом, но он был там. Он смотрел на неё с полубезумной улыбкой. Она подняла взгляд, а он встретил его с готовностью. Он зацепил его, словно на крючок, и невозможно было отвернуться. Хидан смотрел ей в глаза не мигая, ловил каждый её выдох и вдох. Когда тело в очередной раз непроизвольно подалось вперед и задрожало, пробираемое до нутра экстатическим изнеможением, Тен-Тен так и не смогла отвернуться. Она смотрела на него до последней капли удовольствия, разливающегося по телу. И лишь когда помутнение немного отступило, она растерянно заморгала и положила голову обратно Дейдаре на плечо. Ради всего святого, что это было? Боковым зрением Тен-Тен уловила, как Хидан снова качнулся на стуле и встал. Он, не торопясь, прошел через кухню и остановился в паре шагов. — Ужин через пятнадцать минут, — сказал Дейдара. — Сможешь не только посмотреть, но и поучаствовать. — Мудак он конченый, — сказал Хидан, обращаясь явно не к подрывнику, — но и я не лучше, что тут поделаешь. С этими словами он крутанулся на месте, бодро прошагал через кухню и вышел вон. Чуть учащенное дыхание Дейдары щекотало её шею. Тен-Тен облизала пересохшие губы. Пошевелиться было непростой задачей, она сначала аккуратно разжала объятия, а затем завела обе руки себе за спину и уперлась ими в стол. Дейдара пристально изучал её лицо. — Какого чёрта ты устроил? Он склонил голову к плечу. Не было никаких виноватых улыбок, не было пояснений, не было даже намека на угрызения совести с его стороны. — Я так захотел. — А чего я хочу — тебя, значит, не волнует? Она задала вопрос, хотя знала, что он не станет оправдываться. Дейдара поглядел куда-то в сторону, а затем беззвучно усмехнулся. Его лицо, когда он был серьезен — становилось совершенно иным. Холодным и, без всякого сомнения, жестоким. Он долго молчал, а потом снова повернулся к ней и повёл плечом. — Ты хотела, — напевно протянул он, — я же проверил.***
Сасори хотелось всё вокруг разломать и себя в первую очередь. Он был истерзан осознанием неопределенности, даже тело, казалось, ныло не от въедающейся в него ядовитой материи, а от безнадежности. Да, он снова был на ногах, он даже почувствовал, как постепенно к нему возвращаются силы. Но время. Сколько его осталось? Слишком многое следовало разделить на важное и второстепенное. А ему, в кои то веки, вообще не хотелось думать, ему хотелось просто… Стук в дверь. — У тебя все хорошо? Скоро ужин, но я могу принести тебе сюда, если ты… Он открыл. Сакура стояла на пороге взволнованная и, кажется, немного смущенная. Она осеклась на полуслове, вглядываясь в образовавшийся просвет. — Я разбудила тебя? Прости. — Я не спал. — Ты сидишь в темноте?.. Темнота это спокойствие. Которого ему так не хватает. Он часто не хотел ей отвечать. Вот сейчас, например, казалось, что если он заставит себя ответить, заставит себя произнести это ничего не значащее «да», то что-то сломается внутри, и он перестанет являться собой. Станет кем-то другим. Не дождавшись ответа, Сакура совсем смутилась. Она опустила взгляд в пол. — Принести тебе еду сюда? Слова всё еще кажутся недопустимой роскошью. Сасори может только смотреть на неё. Дело конечно и в том, что её растерянность… вызывать эту растерянность было приятно. Сакура на всё реагировала. Не упускала ни единого его слова, даже если делала вид, что не слушает. Ей будет его не хватать. Да, эта мысль, что Сакуре будет больно, она на долю секунды примиряла его с действительностью. Как будто больше ничего кроме нее не держало Сасори на этом свете. Если вдуматься, так и было. Это она зачем-то раз за разом цеплялась за его жизнь. Но зачем — он понять не мог. Хотя пытался, думал об этом, хотел рассчитать, вычислить, оцифровать это. Бессмысленность её поступков выводила из себя. Если в них нет смысла, значит, нет истины. Значит, всё, что она делает — ложь. Она сказала «я просто люблю тебя», что вообще имеется в виду? Если любит, почему не пытается любой ценой его заполучить? Он ведь предлагал. Голова просто раскалывалась от этих несостыковок. Всё это время Сакура терпеливо ждала, пока он ответит. Хотя, если бы он не был болен, она бы давно ушла. Сасори понимает. Это дополнительная власть, несмотря на то, что он не может вникнуть в суть того, как это работает. Если бы Сакура была больна, поменялось бы в нём что-то? Нет, это вряд ли. Он ведь ничего не чувствовал. Она всего лишь крутилась рядом достаточно долго, чтобы ему захотелось. Чтобы он начал думать о том, какая она на вкус и на ощупь. И это раздражало. Раздражало, потому что взялось из ниоткуда, а так не бывает. Значит, он просто понять не мог. Понять не мог. А ведь он всё всегда понимал. Время от времени даже хотелось убить Сакуру. Как тогда, когда он чуть её не задушил. Это трудно вообразить, но в тот вечер она вела себя так, будто понимала больше чем он. Провоцировала. Сакура вообще часто провоцировала. Как это уживалось в ней? Сейчас она стоит, такая беззащитная и взволнованная, а тогда просто безошибочно ударила по самому больному месту. Так нельзя наугад, вслепую. Так вообще нельзя. Он ведь, в самом деле, чуть её не задушил. Глупая девчонка. Глупая настолько, насколько бесстрашная. Глупая напрочь. Щебечет ему какую-то чушь, не понимает, с кем говорит. — Ты в любом случае должен поесть. Я могу принести салат, рис… А сегодня днем она так прижалась к нему, казалось, она умрёт, если он оттолкнёт её. Посмотреть, как она умирает хотелось очень, но не было сил уколоть. И это ощущение, что он ей необходим, по какой-то неясной причине, настолько необходим, что она готова была всё стерпеть, даже его руки, перекрывающие ток кислорода — оно пробирало до самой глубины. «Ты спал?» — она спросила. «Ты спал?» — как издевательство. Она не могла не понимать! Нет! Разумеется, он не спал! Он лежал и пытался сопротивляться желанию ей уступить. Прислушивался к себе. Обманывался, что ему совсем не хочется. Потом уверял себя, что просто не имеет сил её отпихнуть. Все эти версии не выдерживали никакой применяемой к ним логики. Попытки побороть самого себя — это больно, физически больно. Когда она прижималась к нему, а он уговаривал своё сердце биться ровно, а не чёрт знает как, потому что на то не было объективных причин. Он попробовал чуть сжать её плечо, и внутри всё так неистово вскипело, что пришлось представить, что нет никакого плеча, что он парализован и в принципе не способен шевелиться. Если бы не железный самоконтроль, он мог бы сделать с ней такое…. Она ведь даже не представляет, не думает об этом. Бесит то, что ей совсем не больно прикасаться к нему, не больно и не страшно! Она уснула, как ни в чем не бывало. Прямо у него на плече. На плече у убийцы. Она будто игнорировала, кто он такой. Он и сам уже начал забывать. Но забывать нельзя! Он гребаный гений! Он психопат! Он… — Или суп?.. Ты не хочешь суп? Он с овощами. Да какой еще к чёрту суп?! Он убьет её. Прямо сейчас убьет. Убьет, убьет, убьет. Хотелось выть. Выть от бессилия. От непонимания. Хотелось скрутить её маленькую хрупкую шейку. Она ведь говорит с ним так, будто он безобиден. Будто он совсем ручной. Подобралась. Как она так близко подобралась, он ведь был начеку. Просто взять лезвие и полоснуть, и она оставит его в покое. Но нет, тогда она не успеет осознать. Она должна всё понять перед смертью, она должна… — Ты слушаешь меня?.. Даже сделать ничего не успел, протянула руку, провела по щеке, пальцы холодные, тонкие. Переломать все по одному. Должно быть, он выглядит сейчас, как сумасшедший. Пялится на неё из темноты и молчит. Если она сейчас попросит его включить свет — он не включит. Вздумала от него ускользнуть. Довела его. А потом собиралась просто встать и уйти! Нет, она ведь не способна всё так ловко продумать, не способна! Потому что если она продумала всё это, то он пропал. Угодил в ловушку. Отвечал на её вопросы. Шутил даже, что на него нашло? Совершенно потерял границы дозволенного. Разве могут они в принципе разговаривать? Для женщины она не так уж глупа, но ему не ровня. Так какого черта он привык с ней разговаривать? Поймал себя на мысли, что хочет ей рассказать что-то! Нет, это совершенно точно помутнение. Только полтора часа полноценного густого одиночества вернули всё на свои места. Но даже сейчас он помнил, каково это, слышать её сломанное дыхание, вдыхать цветочный аромат её кожи, прерывать поцелуй лишь за тем, чтобы она умоляла его не останавливаться. Очень сложно отказать себе в этом. Потому что она ему себя отдавала. Она даже самой себе не принадлежала тогда, только ему. Так странно. Он ведь всегда придерживался правила, что всё, что легко достается — не может быть ценным. Ему нравилось брать без разрешения. Ему нравилось подавлять, вселять ужас. Чем больше сопротивления, тем лучше. Но никогда прежде он не чувствовал, как разум замолкает, как отказывает логика, как отключаются внутри него все идеально отлаженные вычислительные системы. И откуда-то из глубины, с самого дна, поднималось нечто хрупкое, надломленное, похороненное заживо все эти годы. Вселять ужас? Он сам был в ужасе. Особенно сейчас, когда всё проанализировал. Сасори не хотел знать, что это. Ясно, что ничего хорошего. Но убедиться в том, что он держит все под контролем — было необходимо. Так он себе сказал. — Ах! Ты что! Перед глазами у Сакуры мелькнул коридор, она оказалась в комнате, а потом дверь захлопнулась, и всё потонуло в темноте. Сасори сжимал её руку, возможно намереваясь её раздавить. И невольно вспомнился обед в кафе, где он вывернул девице запястье. Вспомнился мерзкий хруст. Вид у Сасори был невменяемый. На его место пришёл другой человек, и с этим человеком нельзя было договориться. Этот Сасори вообще ей не отвечал. Откуда в нём, таком худом и обманчиво по-детски хрупком, находилось столько злобы? Откуда он черпал её каждый раз? И куда она исчезает, когда он тянется к её губам. Это нельзя ни с чем спутать, Сакура видела в его глазах только неутоленную жажду, только густоту переживаемого мгновения. Неужели всё это время где-то внутри него дрожащим электрическим узлом сидит и ненависть тоже? — Мне больно, — она постаралась сказать это спокойно, без просьбы отпустить. Просто… вдруг он даже не понимает? Сасори ничего не ответил и хватку не ослабил. Он смотрел ей в глаза, будто ожидал от неё чего-то. Сразу стало понятно, что за каких-то полтора часа внутри него всё успело перевернуться. Но Сакура не испытала разочарования. Она знала, что так будет, готовила себя к этому. Она знала, что он рано или поздно пойдет на попятную. — Хочешь сломать? — вопрос был задан интуитивно. Нужно было вытянуть из него хоть слово, любой ценой. Рука отнималась. Сасори молчал. Сакуре казалось, что он не слышит её, но он слышал. Он просто не знал, как с собой справиться. Он не хотел сломать руку. Он хотел сломать Сакуру. Сломать себя. Сделать что угодно, чтобы его оставила эта лихорадка, понять которую он был не способен. — Ты слышишь меня? — Да. Он сказал всего слово, но оно будто проскреблось через горло. — Почему ты не отвечаешь? «Потому что я не хочу тебя убивать». Он молчал. Сакура поняла, что если она что-нибудь срочно не сделает, он сломает ей кость. Но она не могла понять, что с ним происходит и не знала что говорить. Он просто сходил с ума каждый раз, после того, как подпускал её к себе. — Я могу просто уйти, если я не вовремя. — Ты не можешь уйти. Ты уйдешь, когда я скажу. — Ты делаешь мне больно. — Так и должно быть. — Почему ты злишься? — Что? Пальцы сжались сильнее, и Сасори чуть подался вперед. Она не могла поверить, что спросила это, но с другой стороны, как еще она могла понять? — Почему ты злишься? Каждый раз, когда мы… Едва удалось сдержать всхлип, боль заставила её замолчать. Она отклонилась, прислоняясь спиной к стене. Сасори так тяжело дышал, как будто ему тоже было больно. И внезапно он её отпустил. — Я не знаю, — сказал он шепотом. — Я просто… я хочу всё контролировать. — Ты всё контролируешь. Он издал шипящий смешок и отошел. Сакура наблюдала за тем, как он с надменным видом прогуливается перед ней взад вперед. Можно было сбежать, но она никогда бы так не поступила. Слушать, что он говорит, позволять ломать себе руки. По-другому она не умела. — Если я все контролирую… Куда ты собралась идти только что? Ты сказала «я могу уйти»! — Я просто не хотела тебе мешать. — Нет! — он резко остановился. — Ты делаешь это специально! Уже во второй раз делаешь это! Сакура чуть было не спросила «что это», потому что она понятия не имела, но его неуравновешенное состояние явно не располагало к вопросам. Он крутанулся на месте и снова к ней подошел. — Так куда ты собралась? — Сасори, — она старалась говорить убедительно. — Я никуда не уйду, пока ты не прогонишь. И даже если прогонишь — не уйду. Он сощурился, не доверяя её словам, а потом накрыл её рот ладонью и уткнулся в тыльную сторону, будто не разрешая себе её поцеловать. Его глаза оказались совсем близко, внимательные и чуть менее безумные. — Я чувствую, — снова заговорил он шепотом, — как схожу с ума. Этого ты добиваешься? Отрицательный кивок головой — всё, что она могла. Он снова улыбался, она не видела, но чувствовала. Нестерпимо хотелось еще раз прижаться к нему, как тогда. Но она знала, что нельзя. — Сделаешь, что я скажу? — вопрос, не предполагающий ответа. Глупый вопрос. Конечно, она сделает. Сасори выжидающе смотрел ей в глаза. Нужно было отвечать, но теперь уже у неё «да» застряло в горле. Сакура мягко обняла ладонями руку, закрывающую ей рот. И сначала пересчитала выступающие косточки, а затем мягко, почти невесомо, коснулась губами напряженно сжатых пальцев, запястья, линий, пересекающих ладонь. Сасори испустил тихий вздох. Сердце снова зашлось — бессмысленно и бездумно. Но это было как раз то, что нужно, чтобы проверить. Он аккуратно высвободил руку, отступил вглубь комнаты. — Ложись. Двумя пальцами Сасори постучал по крышке стола. А затем, не дожидаясь её реакции, смёл с деревянной поверхности стопки бумаги в разные стороны. Парализованная его приказом Сакура молча наблюдала за этим. Невысказанное «зачем?» колотилось в горле гулким биением сердца. — Я жду. Она подошла и положила на столешницу ладони. Варианты того, что он планирует делать, самые жуткие, цветными картинками плясали перед глазами. Сакура сморгнула их и сделала глубокий вдох. — Как… — голос дрогнул, во рту пересохло, — как именно — лечь? — На спину, — он снова постучал по столу. — Как перед операцией?.. — Как перед вскрытием. Я жду уже очень долго. Ложись. Он сказал это, чтобы её запугать, так ведь? Сакура не была уверена. Звучало крайне правдоподобно. Тело повиновалось ей неохотно. Поверхность стола была неприятно холодной и твёрдой. Сакура легла, согнув ноги в коленях, и обняла себя руками, чтобы получить хоть какое-то чувство защищенности. Щелкнула маленькая настольная лампа и свет, ставший уже привычным в этой комнате, обволок желтизной предметы. Если бы можно было навсегда сохранить в памяти мгновение, то Сакура отложила бы то, как он медленно подошел к столу и посмотрел на неё, чуть склонив голову набок. Он прикрыл глаза, и его лицо на секунду показалось столь невинным и чистым, словно оно принадлежало ангелу. В его чертах была такая явная утонченная красота, которую невозможно отрицать. Это лицо само по себе, оно не могло быть лицом убийцы. Пока Сасори расслабился в мимолетной задумчивости, казалось, что еще секунда, и он засмеется или зальется румянцем. Казалось, что он совсем другой человек. Обманчивая и опасная иллюзия. Только мимика, заостряющая и стремительно изменчивая, только она выдавала, кто он самом деле. Поэтому когда глаза снова распахнулись, их ожесточённый давящий взгляд и остро выступившие напрягшиеся скулы — сразу вернули Сасори его истинный облик. Сакура, загипнотизированная этой переменой, за малым не сболтнула вслух, как он пугающе потусторонне красив. Его реплика опередила эту очевидную ошибку. — Вот так, — сказал он, — так обычно видят меня те, кого я посчитал достойными стать частью моей коллекции. Как тебе ракурс? — Очень выгодный, — проговорила Сакура негромко. — Что ты задумал? — Я должен проверить, смогу ли я. — Сможешь — что? Она одновременно боялась и не боялась его. Она слишком ему доверяла. И если бы он задумал её убить, он бы мог сделать это без труда, тысячей различных способов. Например, он мог бы снова уйти. Сакура не сомневалась, что умрёт, если он так поступит. — Я хочу посмотреть на тебя, как на материал, — он сказал это вроде бы безразлично, но не отвернулся. Сасори была важна её реакция. Вот почему внутри него продолжало ломаться то, что он строил всю свою жизнь. Под ребрами болело нестерпимо, и он искренне надеялся, что это необратимое действие материи. — Как на материал для… марионетки? — Именно. В первую секунду Сакура испугалась того, что он сказал, но почти сразу лицо её расслабилось. Она кивнула. — Хорошо. Так легко согласилась! Нет, он определенно чего-то не понимал. — Ты даже не спросишь, зачем мне это? — Если я спрошу, — проговорила она обреченно, — ты мне всё равно не ответишь. — Отлично, ко всем прочим моментам, я еще и предсказуем, — пробормотал он. Сакура улыбнулась. — Иногда. Ей отчего-то нравился этот бессмысленный разговор. И то странное немного потерянное состояние, в котором пребывал Сасори. Но после её реплики он явно начал терять терпение. Сакура попыталась остановить этот опасный процесс. — Мне… как-то. Мне снять с себя?.. — Обычно я распарываю одежду, — Сасори присел на край стола, глядя на неё сверху вниз. — Наверное, портить её не рационально. Сними сама. Сакура чуть отодвинулась от него и села. Она не была любительницей прилюдно раздеваться. А раздеваться перед ним — вообще сродни пытке. Если бы она была красивой, как Ино… наверное, это было бы проще. Кроме того, Сасори умел так пристально смотреть, как никто не умел больше. Сейчас он делал именно это и, конечно, видел её насквозь. — В чём дело? Ты меня стесняешься? — он изогнул бровь. Сакура подумала, что вероятно было бы проще распороть одежду. — Немного. — Это глупо. Ты отдаешь себе отчет в том, сколько я видел всевозможных обнаженных тел? Она не представляла, с чего он решил, будто этот факт придаст ей уверенности. Вереница обнаженных тел и наверняка добрая половина из этих тел была привлекательней, чем её худосочная фигура. Зачем он только сказал это? «Ладно», — проговорила она про себя, — «он сейчас рассердится, если ты будешь делать это долго. Сними и всё». Руки её сложились крест накрест и подцепили край свитера. Бесстрастный и немигающий взгляд Сасори ловил каждое её неловкое движение. Сакура стащила с себя свитер одним решительным рывком. В конце концов, под ним была майка. Снять. Просто снять. Ни о чём не думать. Она сосредоточилась на том, чтобы сделать всё быстро, в едином волевом порыве. Не глядя на него. Завязки на юбке, двойная застежка широкого пояса, ремешки — она справлялась с ними, как с неким ответственным поручением. Блестяще справлялась. А потом Сасори коснулся её щеки. И руки онемели. Сакура забыла, как расстегивается молния, как развязывается узел, как делается выдох и вдох. Мягкое давление его пальцев заставило её повернуть голову сначала в одну сторону, потом в другую. Он пристально изучал её лицо. — Ты перестала раздеваться. — Прости. Если бы только можно было догадаться, о чём он думает, хоть на секунду почувствовать, то, что чувствует он. Чувствует ли он вообще что-нибудь? Завязка не поддавалась, хотя она снимала эту экипировку тысячу раз. А он всё исследовал её лицо, ощупывая его уже двумя руками. И если он так поступал со своими жертвами, если те всё еще были живы, у них не было никаких шансов догадаться, что он с ними собирается сделать. Откуда вообще в нём взялась эта извращённая фантазия? Из какого зёрнышка она проросла? Сакура знала о его прошлом много, но, в то же время, ничего. Потому что это были сухие факты. Её лицо, кажется, совершенно ему не нравилось, судя по тому, с каким пренебрежением Сасори разглядывал его. И в эту секунду простая, но совершенно неожиданная мысль поразила её: «что происходит?». Если бы кто-то спросил её, а Тен-Тен непременно спросит, что между ними такое, она бы ни за что не смогла объяснить. Ничего такого. Просто он попросил её раздеться, чтобы прикинуть, как лучше начинить её мертвое тело ядовитым оружием. И теперь она послушно расстёгивает экипировку, а он, к слову, ей помогает. А как у тебя дела, Тен-Тен? Нет, это было предельно странно. Сакура сосредоточилась обратно на застёжках. Сложнее всего были те, что на бедрах, для оружия. Привычные ремни она отдала Тен-Тен, а новые были устроены как-то не по-человечески. Хотя Сасори эти механизмы были нипочём. Он не торопясь отщелкивал их, один за другим. — Хорошо сделано. Это шили в Конохе? — Да, кажется. — В Суне тоже делают хорошие застёжки, — сказал он, а затем поправил себя. — Делали. Когда-то давно. Ей нравилось наблюдать за тем, как его руки ловко справляются с экипировкой. Было в этом что-то, заставляющее её затаить дыхание. Сакура вообще любила его руки. Она даже стала намеренно медленно расшнуровывать свою сторону, чтобы подольше на них смотреть. А потом Сасори вовсе дал ей понять, что сделает всё сам. Главное было сдерживать дрожь, дышать ровно. — Ты никогда не скучал по своей деревне? Он нахмурился, но, кажется, оставался спокоен. Сакура пошла ва-банк, Сасори мог ответить или вспылить — 50 на 50. Но ей безумно хотелось хоть немного поговорить с ним. — Нет. Никогда. — И ты не хотел бы снова там побывать? Наверняка там многое изменилось. — Нет. Разговор выходил не слишком содержательным. Сасори аккуратно свернул ремешок вдвое и отложил его в сторону. — А ты не… Не успела она договорить, как он хлопнул ладонью по столу. — Я ненавижу это место, ясно? — отрезал он, посмотрев на неё в упор. Сакура прикусила язык. Они так спокойно сидели рядом, зачем она только полезла со своими вопросами? Повисла тишина. Сасори вернулся к её одежде, но продолжал хмуриться — тот факт, что разговор с ней был окончен, не означал, что он остановил разговор на эту тему с самим собой. «Никогда больше не говорить с ним о Суне, никогда», — повторяла про себя Сакура, наблюдая за тем, как его настроение становится всё хуже и хуже. Он отстегнул маленькую сумку с ампулами, а потом внезапно остановился и вздохнул. Порция воздуха, которую он набрал, чтобы заговорить — пропала даром. Но со второй попытки он себя пересилил. — Когда я думаю о Суне… — произнёс он, намеренно глядя в сторону, — я не вспоминаю свой дом. Я вспоминаю только войну, кровь, бессмыслицу установок, которые невозможно было соблюсти и сохранить при этом рассудок. Я ненавидел её тогда и ненавижу до сих пор. Ненавижу. Просто спроси что-нибудь другое. Никогда прежде Сакура не слышала от него слов, хотя бы отдаленно сопоставимых по уровню откровенности. Ей вдруг показалось, что она держит в руках невероятно хрупкий предмет, который неизбежно разобьется. Важно было только сберечь его, как можно дольше. И она попыталась. — А есть такое место… в котором ты бы хотел побывать? — Без цели? Просто так? — Просто так. Последние слова она практически прошептала, потому что он расстегнул последнюю застёжку и аккуратно снял с неё юбку и пояс. В белье и майке она уже чувствовала себя голой. Но сейчас, когда это была цена за разговор, Сакура пожалела, что не сможет снять с себя еще что-нибудь. — Есть одно место, — проговорил он, как ей показалось, через силу. — Это в маленьком городке рядом с Химэо. Красивые вишнёвые сады. Хотя, возможно, там уже ничего нет. Я был там ребёнком. Его руки, привычно холодные, пробежали вдоль её боков, а потом майка была осторожно стянута, и она почувствовала, как яро вспыхнули щеки. Сасори спокойно рассматривал её тело, без каких-либо эмоций. Что Сакура сочла не удивительным. Она своё тело тоже любила не слишком. Будучи уже полностью обнаженной, она легла обратно на спину, под нажимом его ладони. Было до содрогания неуютно. Особенно, когда он без предупреждения отошел неизвестно куда и вернулся обратно с инструментами. — Чем тебе так понравилось это место? — Там не было песка. Можно было ходить по улице, не заматываясь с ног до головы в полотна. Сакура удивленно посмотрела на него и не смогла сдержать улыбки. Он укоризненно качнул головой. — В этом нет ничего смешного. Ты просто не знаешь, каково это, вытряхивать без конца одежду, сумку, свои заметки, свою постель. Его задувает во все возможные щели. Приходишь домой, переобуваешься в домашнее, а песок все равно скрипит под ногами. А там песка не было. Совсем. И воздух был тяжелым и влажным. От колена его рука проследовала вверх по внешней стороне бедра и остановилась на животе. Сакура закрыла глаза, пытаясь запомнить эти прикосновения, как можно более точно. — В этом городке ты был… с родителями? — спросила она осторожно. И в ответ на это он долго молчал. Холодный металл прикоснулся к коже в том месте, где обычно начинают надрез для вскрытия. Сакура не шевельнулась, хотя страх обнимал её сердце липкими лапами. — С мамой, — сказал он после томительной паузы, — я был там с мамой, — судя по звуку, лезвие он отложил. — Мы с ней долго гуляли по рынку. Я помню, что она покупала травы и ткань. Знаешь, память очень странно работает. Я помню, как она покупала ткань, но совсем не помню, говорила ли она мне что-нибудь. Ни слова не сохранилось. Сакура открыла глаза. Сасори стоял, скрестив на груди руки, и выглядел озадаченным. — Ничего не получается? — Нет, почему, — ответил он невозмутимо, — я мог бы. Мог бы сделать это. Вот, смотри… Он положил руку ей на живот, совершенно внезапно. И Сакуре показалось, будто он, в самом деле, полоснул её лезвием, так сильно стянулись в болезненный комок мышцы. — Я бы начал отсюда, чтобы не нарушить ток чакры. Ладонь плавно переместилась, вдоль вертикальной линии пресса, к солнечному сплетению. — Если здесь организовать ось… то можно сохранить лечебные техники. Конечно, при обычных обстоятельствах, я сделал бы выбор в пользу силы удара, но… мне не нравится твоя сила, Сакура. От неё бы я избавился в первую очередь. Он отдёрнул руку, без присущей ему плавности и отошел. Сакура перевернулась на бок, ей хотелось знать, что он будет делать. Но Сасори ничего не делал, он просто замер посреди комнаты. Уму непостижимо, как он умудрялся никогда не сутулить плечи. — От чего ещё во мне ты бы избавился? — спросила она негромко. Лампа, стоящая на комоде, разливалась по комнате белёсой желтизной, и фигура Сасори, казалось, состояла из грубых и чётких геометрических форм. Как будто свет изо всех сил пытался дотянуться, но не мог охватить его полностью. Тени проваливались черными пятнами в складках его одежды, ползли по лицу, очерчивали тёмным контуром каждую проступающую жилку на напряженных руках. Он шагнул к столу, и все эти контрасты пришли в движение, сместились. Почувствовав неладное, Сакура приподнялась на локтях, в попытке отползти. А потом лезвие кровавой дорожкой, проскребло кожу от ключицы до горла. Если бы он развернул его острой стороной, она бы уже была мертва. Остался только шипящий звук тяжелого дыхания. Сакура остекленела, вслушиваясь в его вдохи и выдохи, знакомые до дрожи. Она могла бы отличить Сасори по любой мельчайшей детали, даже по дыханию. Бесспорно, Сакура бы вычислила его дыхание из тысячи. Эта мысль была призвана выдернуть её хоть на секунду из ужасающей реальности. Пока он замер, непонятно по какой причине. Он даже не смотрел на неё, он склонил голову куда-то за её плечо. — От всего. Я бы от всего избавился. Это он сказал. А скорее даже прохрипел. Его рука была неподвижна, она застыла, как может только неодушевленный предмет. Но Сакура так застыть не могла, и она чувствовала, как на каждом вдохе острие сильнее врезается в горло. Кровь тонкими струйками стекала к животу, капала на стол. Неосознанная попытка синхронизировать дыхание заняла собой пару томительных секунд тишины. В голове была пустота. Мысли исчезли бесследно. Лезвие поехало. От дыхания пришлось отказаться вовсе. Порез ровно между ребрами, отдавал скорее холодом, чем болью. — Ты спросила меня, почему я злюсь, — снова зазвучал его голос. — Хочешь знать? Она не сразу вспомнила. Как-то не склеивались буквы в слова. Возможно потому, что, задавая вопрос, он продолжал расчерчивать лезвием её тело. И, казалось, лишь дело времени, когда оно чуть поменяет угол и рассечет артерию. Сакура вдруг поняла, что зажмурилась, не смотрела, что он делает. Она сглотнула комок в горле. — Хочу, — слово получилось невесомым и сухим, словно осенний лист. Влажное от крови горло с обостренной чувствительностью уловило волну дыхания. Лезвие подобралось к округлой линии груди, Сакура дернулась. — Тише, — прошептал он. Сакура не знала, но глаза Сасори тоже были закрыты. Они оба не могли смотреть друг на друга. — Я злюсь… У Сакуры под ладонью скопилась целая лужа крови. — Я злюсь, потому что внезапно… Липкой и горячей. Её крови. — Всего на секунду, на краткий миг… почти незаметно, но все-таки… Его голос растянулся веревкой к парусу, погибающему в штормовом ветре, если не договоришь, если отпустишь — всё пропало. Но смысл не поддавался, и приходилось бороться за каждый дюйм. Сасори вслепую потянулся вперед и потерся щекой о её щёку. — Да, это… Так бывает, понимаешь?.. Я… Лезвие дрогнуло. Сакура издала тихий вздох. — Я хочу сказать, что иногда это… Она перенесла вес на один локоть. Нужно было просто его отпихнуть. Да что он мог? Главное выжить. Огромных усилий стоило сохранять неподвижное положение. Просто оттолкнуть. Ну же. Когда Сакура перехватила его кисть, он никак не отреагировал. Оттолкнуть? Нет. Она лишь помогла ему унять дрожь. Сасори открыл глаза, он зашептал прямо ей в губы. — Иногда это… Словно в тумане она потянулась за поцелуем, а Сасори отдалился ровно настолько, чтобы этого не произошло. Они дышали одним и тем же воздухом. Лезвие зазвенело где-то под столом. Нет, ни одно сердце не способно раз за разом выдерживать такое. Сколько попыток осталось у её сердца? Когда оно лопнет, словно стеклянное и рассыплется на мелкие осколки? Сакура снова попыталась поймать его губы и мучительно всхлипнула, когда Сасори ей не позволил. Сознание подплывало от этой невыносимой пытки или от потери крови, та продолжала мерно струиться по бокам. Хотелось дотянуться, хотелось спасти его. Дать ему возможность не договаривать то, что так тяжело ему давалось. Но выходило лишь сблизить расстояние, лишь почувствовать, что это возможно, вспомнить, каким опьяняюще горьким может быть этот поцелуй на вкус. Но почему? Разве можно это с чем-то спутать? Он тоже умирал от жажды. Всё повторялось до тех пор, пока она не посмотрела ему в глаза, пока она не подчинилась, не застыла, лишенная собственной воли. И когда она затихла, Сасори склонился ближе. — Я злюсь, Сакура, потому что иногда это сильнее меня, — проговорил он. — Сильнее меня. А так быть не должно. Со мной — не должно так быть. Это было притворство. Сакура не умела подчиняться на все сто процентов. Она только дослушала, что он сказал, и потянула его на себя, повисла на нем. Локоть поехал на скользкой поверхности. Сасори накрыл её губы поцелуем. Его руки липко поползли вверх вдоль ребер, растирая кровь, смешивая боль с удовольствием, боль физическую с болью душевной, боль с болью. Он смял её грудь с жадной небрежностью. Всё вокруг стало клейким. Привкус крови во рту — Сасори измазал ей всё лицо, и сам же попытался то ли стереть, то ли слизать. Его поцелуи спустились к шее, Сакура выгнулась навстречу рукам, которые скользили по её измученному телу, уверенно или едва касаясь. Он, кажется, залечил порез, а может быть это просто был жар. Пальцы по пути к её ключицам будто бы невзначай коснулись сосков, зацепили их, а через мгновение сдавили так сильно, что Сакура вскрикнула. Но стон потонул в закрывающей рот ладони. — Тихо. — Но… ах… — Терпи, я сказал. — Дело не в боли, я… Сасори… пожалуйста… Она беспорядочно цеплялась за его одежду, пытаясь притянуть его ближе. — Ну, что ты хочешь? — Что?.. — Я говорю… — он плавно отцепил от себя её руки и свел их у Сакуры над головой. — Что ты хочешь, чтобы я сделал сейчас? Непонимающий взгляд — она растерялась. Что значит — чего она хочет? Полуулыбка Сасори не поддавалась расшифровке. Он её отпустил. Сакура села. И хотя они всё еще были близко, необходимость вдумываться в происходящее несколько уменьшила пыл. — Чего ты хочешь? — снова протянул он с явной издевкой. — Что — пожалуйста? Объяснять на словах казалось абсурдом. Что она должна была сказать? Чего он ждал? Сначала она разозлилась. Искренне разозлилась, потому что какого черта! Сасори смотрел ей в глаза так, будто обыграл в карты. И хотя его пальцы продолжали мягко скользить вверх по бедру и обратно, не похоже было, что он собирался продолжать. Сакура сжала зубы. Хочет знать? Хорошо! Она ему покажет! Это решение она вдруг принялась осуществлять с таким остервенением, что Сасори тоже удивленно моргнул. Той самой силы, от которой он хотел избавиться, легко хватило на то, чтобы рвануть его за пояс штанов. Он лишь сделал послушный шаг и склонил голову, наблюдая за тем, как Сакура их расшнуровывает. С каждой секундой она злилась всё сильнее, потому что эта идиотская игра убивала всякий порыв. Но, может, в следующий раз у него возникнет меньше вопросов? Шнуровка, застёжка, Сакура посмотрела ему в глаза. А потом она запустила руку под грубую ткань и совсем не было похоже, будто Сасори в самом деле не понимает, чего она хочет. Он выдохнул беззвучный смешок. Она одарила его вопросительным взглядом. Молчание. Лицо Сасори сохраняло своё насмешливое выражение ровно до того момента, пока рука Сакуры оставалась неподвижна. Но стоило ей плавно прийти в движение, как от насмешливости следа не осталось. Сасори ахнул, схватил её за руку, а потом и за вторую, и пригвоздил их к столешнице. — Так, всё, — выдохнул он, нервно хохотнув, — я всё понял. Я вообще не об этом, но было интересно, что ты будешь делать. Смех так и разбирал его, приглушенный и отрывистый. Сакура сердито закинула ногу за ногу. Она определенно чувствовала, что сейчас из них двоих, эта ситуация более приемлема для неё, а не для него. — Я стараюсь понять, — сказала она, — но пока выходит не слишком. — Да, я поясню… — он даже в глаза ей не смотрел, только навалился на её кисти, прижатые к столу, и опустил голову. Волосы, рассыпаясь на пряди, скрывали всё, кроме улыбки. — Для меня после этого всё заканчивается. Всегда заканчивалось. — В каком смысле? — В прямом. — Ты… расставался с теми, с кем переспал? — Ну, как тоже — расставался… Она ждала, что он пояснит, а он ждал, пока до неё дойдёт. И дошло, в конце концов. — О, господи, — она невольно закатила глаза и шумно выдохнула в потолок. Сасори пожал плечами, мол «всякое бывает». Хотя этот жест, по мнению Сакуры, был малоприменим к ситуации. Неужели всякий раз? И как? Как он их?.. Бред какой-то. В этот момент Сасори посмотрел на неё так, будто его поразила ужасающая мысль. — А у тебя? Сакура издала нечленораздельный возмущенный звук, сочетавший в себе сразу несколько вариантов того, что она хотела высказать. — Что — у меня? — У тебя — заканчивалось? — Я никого не убивала, если ты… — Нет, — он с крайне серьёзным видом отмёл её полушуточный ответ. — Вот где они теперь? Те, с кем ты спала. И… кто они? Да! Кто они? Единственное, что могла сделать Сакура без паузы, это вылупить на него огромные глаза. Судя по выражению лица, Сасори на полном серьёзе ожидал услышать подробный ответ, с фамилиями и координатами. Всю ту информацию, которую она предпочла бы не выдавать человеку, у которого все щёки и частично нос были перемазаны в её крови. Сакуре стало смешно. Но она рассудила, что если сейчас рассмеётся, то он её угрохает, даже минуя приятную часть. Она плотно сжала губы и опустила взгляд. — Слушай, ты не можешь просто взять и спросить такое. Она ожидала, что он рассердится или уязвит её. Так он и сделал бы, не надломись внезапно что-то жизненно важное. Если бы не тошнота, не расплавленное бешенство, стекающее по всем его внутренним поверхностям. Сасори молчал. Он молчал и молчал. И Сакуре пришлось посмотреть на него. Заглянуть в его глаза. В которых водоворотом закручивалось безумие. Раньше его взгляд всегда придавливал своей тяжестью. Сейчас же он стал пугающе живым, но это была вспышка жизни перед гибелью. Когда живое мечется из угла в угол, осознавая близость конца. Сакура увидела в его глазах слишком много. Она привыкла видеть в них пустоту. Только теперь пустота треснула и осыпалась. И всё полыхнуло. Ей было страшно. Не за себя. Ей было страшно, что он не вынесет этого. В самом деле, откуда в нём, таком чётко отлаженном и исправном, откуда в нём может быть навык спасать самого себя? В его глазах рушились неприступные стены, восставали из пепла города, которые он когда-то разрушил. Ничего внутри Сасори больше не лежало на своих местах. Всё выворачивалось, корчилось, рассыпалось, теряло свои прежние очертания. Он вдруг хмыкнул и улыбнулся, как улыбаются приговорённые, перед смертной казнью. Это была насмешка над жизнью, над ним самим, над безысходностью. Это и была абсолютная безысходность. Он улыбнулся и накрыл ладонью рот, глядя уже не на Сакуру, а куда-то в веселящую его мысль. Снова хмыкнул. И, наконец, чуть покачнувшись на месте, Сасори развел руками. — В самом деле, на кой чёрт мне это? — выплюнул он. — Я ведь даже не смогу их прикончить. Сакура должна была что-то говорить, но она не могла набрать в легкие воздух, они скукожились и лишились своей основной функции. Глоток воздуха только бултыхнулся в горле и с вибрирующим звуком вырвался обратно. А Сасори вдруг расхохотался. Безудержно и жутко. Покачал головой. Отвернулся от неё. Сказал что-то неразборчивое. Прошелся вдоль стола и, наконец, опершись на него спиной, запустил пальцы в полыхающие красным волосы. — Нет, я этого не заслужил. — Сасори?.. — Нет, нет, — пробормотал он, зарываясь лицом в ладони. Взъерошенный и нестабильный. Сакура едва разобрала, что он сказал. Она подползла к нему по крышке стола, чтобы хотя бы слышать, то, что он говорит. — Пожалуйста, не замолкай так. Мне страшно, — прошептала Сакура. Он качнул головой. Голос, вытравленный, лишенный каких-либо красок. — Меня не должно всё это волновать, понимаешь? Конечно. Она понимала. — Да. — Как избавиться от этого? Ты знаешь? Ты должна мне сказать. Если бы Сакура знала, она бы избавилась, это точно. — Я не знаю, как избавиться… — это был честный ответ, хотя Сасори и не ждал конкретной инструкции. Он просто выдохся. Внутри всё взбунтовалось всего на секунду, когда Сакура обвила его руками, сцепила их в замок у него на груди, положила на плечо подбородок. Прижалась к его спине полностью обнаженным телом. Стало немного спокойней. — Я очень устал. Она могла позволить ему через боль свыкнуться с этим. Нужно было так поступить. Нужно было рискнуть и получить его. Дать ему самоуничтожиться. Всё это лежало от Сакуры так близко. Она вдыхала его запах, такой знакомый и будоражащий, чувствовала, как его волосы щекочут щёку. Она очень хотела, чтобы так было всегда. Но она не могла позволить ему погибать. Сакура знала, что совершает ошибку, она знала, что пожалеет. Она ненавидела себя, но не могла по-другому. И она сказала: — Ты придаешь этому слишком много значения, — голос её звучал плавно, он должен был закрасться в него беспрепятственно, чтобы это сработало. Сасори опустил руки и чуть повернул голову, вслушиваясь. — Ты ведь даже не любишь меня, ты просто… — она вдохнула, собираясь с силами. — Ты не привык чувствовать хоть что-либо, вот и всё. И Сасори зацепился. — Не люблю, — повторил он глухим эхом. Сакура закрыла глаза. Было очень больно, но разве это не её призвание — вылечить, если это возможно? — Нужно просто разрешить себе немного расслабиться, понимаешь? Ты слишком много сил тратишь на то, чтобы сопротивляться этой незначительной мелочи. — Мелочи… Руки Сакуры разомкнулись лишь затем, чтобы впутаться в его волосы. Он слегка запрокинул голову и прикрыл глаза. Совсем затих. Всё-таки был в её власти, хоть это неизбежно теперь разрушится. Но зато сейчас она могла утешить его и прикасаться к нему без какого-либо страха. Она могла даже убить его, если бы захотела. — Иногда мне хочется, чтобы ты умерла, — выдохнул он в потолок. — Я понимаю. — Правда? — судя по голосу, он улыбнулся. — Ты тоже хочешь, чтобы я умер? — Нет, никогда. — Наверное, в этом разница. — Наверное. Кончики её пальцев спустились вдоль шеи к плечам, он вздрогнул от электрического импульса, пробежавшего по позвоночнику, и открыл глаза. — Сакура. — Да? Сасори развернулся к ней лицом, от расслабленности и следа ни осталось. — Так не может быть постоянно, ты поняла? Иногда. Изредка. Всё частично возвращалось на свои места. И даже ей от этого стало легче. — Как ты скажешь. — Ты будешь жить в другой комнате. — Конечно. — И сюда заявляться без спросу не будешь. — Не буду. — И если я задаю вопрос, ты прямо отвечаешь на него, это ясно? «Попробуй, соберись еще раз с силами, чтобы задать тот вопрос», — подумала Сакура, но вслух конечно не сказала. Она послушно кивнула. — Ясно. А ты перестанешь игнорировать Дейдару. Как тебе такие условия? — Это еще с чего? — Потому что он твой друг. И потому что я тебя прошу об этом. Сасори скривил губы, но у него не осталось никаких ресурсов спорить с ней. — Посмотрим, — неохотно процедил он. Условия иссякли. Нужно было как-то жить дальше, а они все смотрели друг на друга, не зная, как именно это самое «жить дальше» должно наступить. Сакура думала о том, что едва ли она еще когда-нибудь будет ощущать неловкость от своей наготы, после того, что случилось сегодня. А он думал, достаточно ли он установил ограничений, чтобы всё не порушилось сегодня-завтра. Достаточно ли он был твёрд? Насколько мог — был. Сасори ничего этого не хотелось. Ему хотелось получить еще немного её расслабляющих прикосновений. Ему хотелось еще немного поговорить. Но он не позволил себе. Потому что не так уж это было важно. — Суп? Ты что-то говорила про суп. Она ему улыбнулась. Её улыбка никогда не была нервной или злой. Сакура использовала этот инструмент иначе. Улыбаясь, она ровняла хорошее и плохое, приятное и невыносимое, она проводила черту, что позволяло ей всё перемолоть до однородной массы, пережить и справиться. Вот почему ему никогда её не запугать. Этой силы в Сакуре тоже было больше. — Суп с овощами. Ты весь в крови. — Да, я помню. Это было волевое решение, которое они приняли практически единовременно. Он отшатнулся назад, а Сакура ловко спрыгнула со стола. И какое-то время, пока оба безмолвно приводили в порядок себя и одежду, казалось, что больше они никогда не заговорят. Снизу начали доноситься оживлённые голоса. Экипировку Сакура надела в десять раз быстрее, чем сняла. В основном, благодаря страху остаться в комнате одной. Уже обернувшись, чтобы выйти, она обнаружила, что Сасори ей всё равно опередить не удалось. Но тот ждал, привычно привалившись спиной к дверному косяку. — Как тебе удаётся делать всё так долго? — протянул он. И они вместе вышли в коридор.