ID работы: 5015463

Никогда не прощу

Гет
NC-17
В процессе
787
автор
Размер:
планируется Макси, написано 366 страниц, 24 части
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
787 Нравится 408 Отзывы 227 В сборник Скачать

Глава 14. Господин несмешная шутка, господин «мне нужна рыбья требуха», господин именинник

Настройки текста
Примечания:
      Первые секунды пробуждения, когда она ещё не открыла глаза, но уже проснулась, когда солнце сквозь плотно сомкнутые веки, заливало сознание красным цветом, когда тело, не совершившее ещё ни единого осознанного движения, почти не ощущалось, эти первые секунды, когда… Они были так прекрасны. Оторваны от всякой реальности, даже воображаемой. Девственно чисты. Эти секунды служили мягкой, сладкой прослойкой между сном и пробуждением. А потом мысль, ворвалась, прорезала на два, вспыхнула, словно пересушенная листва: «Как я здесь оказалась?». Как она здесь оказалась?! Где — здесь? И Тен-Тен подскочила. Одновременно и села, и распахнула глаза. Обрывки воспоминаний бесформенным потоком посыпались из вчерашней ночи, в сегодняшний день: лестница, шелк ночной рубашки, звёздное небо. Воспоминания не успевали оформиться в слова, они представляли собой купажи из ощущений. Блики костра, обрывки разговора, вкус, отвратительный, мерзостный вкус алкоголя. Словно по неизбежной цепной реакции воспоминания обрушили тяжесть головной боли, вытащили прямо из желудка позыв тошноты. Закрыв рот ладонью, Тен-Тен в приступе панической атаки посмотрела на своё тело, обнажённое, но накрытое пледом. Она тут же натянула этот плед повыше. Господи, она ведь была совершенно голой! Без ничего! Как это вышло?! Где одежда? Справа — бутылка. Одного вида которой было достаточно, чтобы тошнота снова подкатила к горлу. А слева…       — О господи, — прошептала Тен-Тен одними губами.       — Доброе утро, шустрая стерва.       Она застонала и откинулась обратно голой спиной на какую-то шершавую подстилку. Накрыла лицо руками. Быть такого не может. Она ведь даже не собиралась его искать. А потом… Потом Сакура ушла к психопату в комнату и она, кажется, нацепила на себя какие-то вещи… И вышла на улицу… А дальше-то что было? Хотела найти и утешить Хидана.       «Нашла со всей очевидностью», — мрачно заключила Тен-Тен, — «и утешила, кажется, на полную катушку».       Очередной страдальческий стон — это всё, что её голосовые связки пока что могли воспроизвести. Воспоминания, которые лились сплошным потоком, вдруг иссякли, и оказалось, что ответов на самые важные вопросы, среди того что сохранилось в её памяти, Тен-Тен не обнаруживает. Она снова села. Хидан лежал на боку, укрытый тем же пледом, что и она. Он подпирал щеку крепким кулаком и с улыбкой наблюдал за её страданиями. В пределах видимости, а именно в тех местах, с которых плед съехал, Хидан тоже был абсолютно гол. По пояс. Тен-Тен вяло понадеялась, что на нём есть брюки. Желательно сразу две пары брюк, одни поверх других.       — Вижу, тебя мучает вопрос, так что я сразу разрушу интригу — всё было, — обстоятельно сообщил Хидан. Он не то чтобы выглядел довольным, скорее его веселила ситуация. Голова у Тен-Тен раскалывалась на две части. Ей казалось, что прямо в затылок невидимая рука поочередно забивает невидимые гвозди. Эмоции не задерживались дольше, чем на десять секунд каждая. Тен-Тен сморщила нос.       — Всё было? — переспросила она.       — Ага.       Он сказал это, и чёткое осознание оказалось чуть лучше неизвестности. Кривая усмешка сделала лицо Хидана одновременно и притягательным и отталкивающим. Глаза под давлением пальцев переставали болеть так сильно, поэтому Тен-Тен решила, что посидит так немного.       — И как это было? — поинтересовалась она.       — Да хуй его знает, — сказал Хидан. — Я сам почти нихуя не помню.       — Чудненько, — не без иронии подвела итог Тен-Тен. Она сказала: «чудненько», потом зажмурилась, а потом они оба начали хохотать, как ненормальные. До слёз. Невозможно было остановиться. При этом смешно не было ни одному, ни второму. Просто ситуация. Ситуация была предельно идиотской.       Со всех сторон их обступали деревья, хотя далеко они вчера уйти не могли. Когда приступ смеха отпустил, Тен-Тен вяло потянулась к ночной рубашке, но сползающий с груди плед не позволил ей воплотить план в реальность. Она повержено выдохнула. Хидан следил за этим с неугасающим весельем.       — Прекрати ржать, — сердито бросила через плечо Тен-Тен.       — Да ладно тебе, нихера страшного не произошло.       Он, видимо не стесненный чувством стыда, отбросил свою часть пледа и поднялся на ноги. Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы убедиться. Хидан тоже был абсолютно голым. Он обогнул Тен-Тен, поочередно подцепил с земли размётанную одежду и плюхнул рядом с ней.       — Спасибо, — пробормотала она. Взгляд так и норовил скользнуть по обнаженному телу Хидана, пока тот не оделся. Поначалу Тен-Тен останавливала себя, но здравый смысл подсказывал, что это глупо, после того, что произошло.       — Всё-таки решила меня рассмотреть?       — Хоть постфактум, — она скривила губы.       — Я бы тоже тебя рассмотреть не отказался.       — Разбежался. Отвернись.       Он отвернулся. Тен-Тен в последний раз взглянула на его образцово рельефную спину, а потом поборола гравитацию и тоже поднялась на ноги. Одевались они молча, хотя оба давились прущей изнутри самоиронией. Пиздец. Так определили произошедшее оба участника. Не сговариваясь.       Подниматься на холм к дому оказалось не слишком приятно.       — И что мы обсуждали?       — Ну… Какой я хуёвый, в основном.       — Это не так.       — Вот и вчера ты это опровергала. Разными способами.       Тен-Тен резко остановилась и Хидан, пройдя несколько шагов вперед, обернулся. Взгляд у неё был тяжелее гранитного блока.       — Бля, ну разок-то мог подъебать? — он улыбался, но Тен-Тен имела непреклонный вид. — Ладно-ладно! Ладно! В последний раз!       — Не вздумай.       — Слушай, мне тоже обидно, что я нихера не помню! Я пытаюсь это компенсировать.       — Это катастрофа, — пробормотала она. — Что мы хоть пили?       — Да хуй знает что, это в доме завалялась. Дейдара из подвала достал.       Хидан сказал вслух «Дейдара» и только потом спохватился, что, наверное, не следовало. Заметно помрачневшая Тен-Тен поджала губы. В тот же момент, совсем уж некстати, он вспомнил кое-что. Кое-что, образовавшее не шуточную дилемму: говорить или не говорить. Он хотел поступить, как плохой парень. Но на самом деле в обоих вариантах ничего хорошего не было.       — Слушай… погоди.       Он остановился. Крыша дома уже показалась впереди. Идти оставалось минут пять от силы. Разбитая и мрачная Тен-Тен смотрела под ноги, то ли потому что полуденное солнце выжигало ей глаза, то ли потому, что она не хотела видеть его постную рожу. Хидан испустил задумчивое «пфффф», прежде чем заговорить.       — Во-первых, давай сразу определимся.… Что мы говорим, чего… не говорим?       На Тен-Тен лица не было.       — По-моему, говори-не говори, всё понятно.       — Ну, нет, — возразил Хидан с неожиданной серьёзностью. — Если мы не скажем, то никто и не узнает.       Он ждал, что она ответит, но Тен-Тен молчала и тогда Хидан веско добавил.       — Давай так. Я не скажу. Если ты не хочешь, чтобы… кто-то узнал — я не скажу.       — Ничего я вообще не хочу, если честно. Даже идти туда.       — Тен.       — Мм.       — Посмотри на меня.       Он мягко приподнял её лицо ребром ладони. Глаза у Хидана были смеющиеся, морщинки залегли в уголках, но было видно, что он всерьез. И Тен-Тен вдруг почувствовала, как её проняло от этой уверенности. От того, какой он самодостаточный. Любой удар судьбы Хидан мог переварить. Он всегда верил в то, что делает. До конца.       — Это всё — хуйня, — проговорил он, убедительно разделяя слова. — Хуйня, которая не стоит твоих переживаний.       Прическа у неё наполовину расплелась, пряди торчали перьями в разные стороны. И пока Тен-Тен думала над тем, что никакая это не «хуйня», Хидан аккуратно извлек обе заколки, отчего волосы рассыпались по её плечам. Она неконтролируемо улыбнулась. Было что-то очаровательное в её растрёпанном виде, в её карих глазах, всегда тёплых, не умеющих обращаться в лёд. В том, как она жмурилась на солнце. Это всё-таки солнце, решил Хидан, а не отвращение к нему. Она просто была слишком хрупкой внутри. А они чуть всё не переломали своими грубыми лапищами. Устроили кровавое соревнование. Как умели и как привыкли. Понимал ли Дейдара, в самом деле, насколько она хороша? Или его просто задело, что она больно наступила ему на яйца? Жаль, что он, Хидан, встретился с ней сейчас. И что он тот, кем стал, а не кто-нибудь стерильно чистый, вроде Кеньшина. Хидану хотелось чистоты. Больше всего на свете он хотел оттереть себя. Не мог. Но когда она улыбалась ему, просто потому что прядь пощекотала ей шею, когда она смотрела на него без отвращения, как на мужчину, Хидан соприкасался с чистотой. И сам становился, на короткое мгновение, чист. Это стоило очень дорого.       Он думал об этом, пока Тен-Тен пыталась перенять его спокойствие. Она тоже думала о чём-то своём, тоже была настоящей. И неизвестно, какая мысль заставила её вдруг потянуться к нему. Пылко, импульсивно. Смелее, чем она могла бы, потому что алкоголь ещё не полностью выветрился. Она потянулась к нему, наверняка впав в какое-то заблуждение, наверняка не раскусив его до конца. Но когда ты настолько плох, такие заблуждения юных красивых девочек были единственным шансом впитать в себя немного желанной чистоты. Он не имел права быть хорошим, быть здравомыслящим. Только принимать, как данность, только урвать, как можно больше, раз обстоятельства складываются. А он и урвал.       Распробовал её губы, вплоть до тягучего послевкусия. Хоть может ей и не очень нравилась бесцеремонность, с которой язык исследовал её приоткрывшийся ротик. Но она молчала, значит, можно было. Руками будто бы невзначай опускаться ниже дозволенного, делать вид, будто не слишком контролируешь себя, чтобы добираться до самых сладких мест. Вчера он уже делал это, даже не задавшись вопросом, насколько это честно. Вчера он уже воспользовался её порывом сочувствия. Прикинулся побитой дворнягой, хотя много ли разницы. Рассказывал, врал, вошел во вкус, да… Врал самозабвенно. Не о событиях, но об уровне собственной уязвимости. Потому что на самом деле на хую он всё вертел. Но ему слишком хотелось снова увидеть, как она кончит, только теперь уже под ним, а не просто глядя ему в глаза. И он запомнил, хорошо запомнил, как именно она стонет, когда не стесняется, не пытается себя сдержать. Запомнил её исказившееся личико. Запомнил, как она дрожала после, прижимаясь к нему, и шептала всякие глупости. Хорошо, что она не помнила ничего. Иначе бы точно сейчас его не целовала.       — Ну, всё, — он криво усмехнулся. — Ещё немного и меня не остановить. И не будет никакого оправдания в виде алкоголя. Придется признать, что ты хочешь меня.       — Придётся, — прошептала Тен-Тен, чуть опустив взгляд, смутившись самую малость. Она в последний раз поцеловала его. Только коснулась и сразу отклонилась назад. — Пойдём в дом?       — Знаешь… я тут припоминаю ещё кое-что, — протянул Хидан. И хотя голос его звучал беззаботно, Тен-Тен все равно нахмурила брови, насторожилась, не уверенная, что хочет знать.       — Что?       — Ты кажется вчера, перед тем, как ко мне прийти… Сцепилась с Дей-куном по какому-то поводу. Или без повода? Не помнишь? Ты говорила мне что-то.       — Совсем не помню, — пораженно прошептала она. Но действительно, после того, как Хидан упомянул…. Да, она помнила что-то. Как они, вроде, кричали друг на друга у лестницы. И она плакала. А может, плакала она позже? Или не плакала вовсе. До чего ужасно, когда не можешь с точностью определить, что было на самом деле, а что приснилось, достроилось при помощи воображения. Но ссора точно была. И какая-то мерзость, которую Тен-Тен ощущала внутри, сразу после пробуждения, вдруг чётко связалась веревочками с этой ссорой.       — Ты совсем не помнишь, что я говорила?       Хидан отрицательно покачал головой.       — Неа. Нихуя не помню. Хоть ты меня убей.       Самозабвенно.

~***~

      Сасори резко сел на кровати. Злой и взъерошенный. Очень злой. Какого чёрта. Который час.       — Сакура.       — Мм?       Он не видел, где именно она находится, просто знал, что она где-то рядом.       Сакура стояла возле окна. И она никак не ожидала, что он разозлится сразу. Со всей очевидностью, ему не нужны были часы. Совершенно. Она смотрела на Сасори, он смотрел на неё. И они оба понимали, что сейчас произойдёт. Он взбесится, она будет делать невинные глаза. Они даже знали, чем это закончится, она будет извиняться, он остынет, и ещё час будет разговаривать с ней сквозь зубы. Сценарий был однозначным и прозрачным, но его было не избежать.       — Как спалось?       — Сейчас что, одиннадцать утра?       — Как ты себя чувствуешь?       — Что ты добавила?       — Ты выспался?       — Что ты добавила в чай?!       Невинные глаза. Это был самый удачный момент. Покрывало решительно сдёрнуто, Сасори подскочил, ткнул в неё пальцем, готовясь обрушить весь свой гнев. И даже штаны для сна не делали его менее пугающим.       — Я тебя к себе подпустил, — прошипел Сасори, — и ты сразу же этим воспользовалась! Если бы это произошло месяц назад, я бы свернул тебе шею. Я и сейчас раздумываю над этим. Выметайся из комнаты!       — Ты должен был выспаться.       — Вон пошла!       Она поступила правильно. Правильно поступила. Хотя сейчас Сакуре приходилось твердить это себе без остановки, чтобы успокоиться. Подоконник больно упирался углом в поясницу, потому что она максимально пыталась отступить назад. Какое-то время Сасори стоял, указывая на неё пальцем, видимо ожидая, что она выбежит из комнаты. Он смотрел на Сакуру исподлобья, шумно выдыхая воздух. А потом его терпение лопнуло. Он обогнул стол, схватил её за руку и потащил волоком к двери.       — Выметайся вон, что непонятного?!       — Сасори!       Всё шло не совсем по сценарию. Она не рассчитывала на такое.       — Сасори, пожалуйста!       Он уже почти вытолкал её в коридор, когда Сакура уцепилась за шкаф кончиками пальцев. Но этого было достаточно. Нет, теперь ему ни за что не сдвинуть её с места. И когда он понял это, ярость прибавила в геометрической прогрессии.       — Выйди.       — Я не уйду!       — Значит, я уйду.       Говоря это он, конечно, понимал, что уйти будет не так просто. Но он готов был даже на пару нешуточных и подлых уловок. Подлость за подлость. Он закипал. Сакура заслонила собой проход, была настроена решительно.       — Прости меня. Пожалуйста, не злись.       — Не злись? — повторил он тихим шипящим голосом. — Не злись, ты говоришь? Это не злость. Я хочу, чтобы ты ушла и больше никогда тут не появлялась. И, поверь мне, ты уйдёшь.       Ей стало страшно. Она ведь просто хотела, чтобы он выспался. Поспал немного дольше обычного. Сакура умоляюще смотрела ему в глаза. Не станет ведь он, в самом деле, выгонять её навсегда из-за этой мелочи? Не станет?       — Ты был измотан и… — начала она, отрицательно качая головой. Сасори не дослушал, отвернулся с глубоким отвращением (откуда оно взялось?), и принялся рыться в сумке. Сглотнув комок, Сакура продолжила говорить с ним, несмотря на то, что он на неё не смотрел. — Всего пара лишних часов. Ты не можешь так злиться на это. Сасори.       Что-то ведь он собирался достать из этой сумки? Перерыл всё вверх дном. Никогда не видела, чтобы он делал что-либо, настолько пренебрегая порядком. Не отвечал.       — Я не знала, что ты будешь так зол! Скажи что-нибудь…       Из сумки он достал шприц. Сакура удивленно заморгала. Запихнув всё, кроме шприца, обратно, он снова к ней подошел. Смял в ладони её лицо, наклонился близко. Электричество потрескивало в воздухе.       — Ты считаешь, что это мелочь, глупая девчонка. Но это не мелочь.       — Не называй меня так.       — Я не потерплю подобного. Ты дура, если не понимала этого вчера.       — Сасори…       — Я больше никогда. Не смогу. Тебе. Доверять.       Казалось, он её поцелует, так близко было его лицо. Сакура бы всё отдала, чтобы он просто поцеловал её, и это недоразумение забылось. Его губы были близко, но сам Сасори был всё дальше и дальше. Бесконечно далеко. И если он всерьёз, то это был самый глупый повод его потерять. Немного снотворного.       — Доверять и думать, что я сделаю только то, чего ты от меня ожидаешь — не одно и то же. Доверять, значит верить, что я делаю это из хороших побуждений. Это ты дурак, если не понимаешь таких простых вещей.       Он стиснул зубы, смотрел ей в глаза долго, не мигая. Ничего не ответил. Оттолкнул её от себя и всё. Сакура закрыла глаза, чтобы не заплакать. Какие-то шорохи, стук её сердца, мысли проносящиеся на бешеной скорости, не успевающие притормозить, разбивающиеся всмятку. Когда Сакура снова открыла глаза, то обнаружила, что Сасори перетягивает себе плечо жгутом.       — Что ты делаешь?       — Смотрю, что ты там мне подмешала.       Кровь, вытягиваемая из вены клапаном, медленно заполнила колбу. Четким движением он извлек иглу, сдернул жгут, склонился над подготовленными пробирками. И в этот момент Сакура испытала чувство извращённого триумфа.       — Ты ничего там не найдёшь, — сказала она.       Сасори фыркнул, задетый её наглым предположением.       — В пятнадцать лет я создавал яды и противоядия, которые не могут разгадать до сих пор. Сейчас мне тридцать шесть. И ты, думаешь, я не обнаружу след, оставленный снотворным веществом?       — Нет там никакого следа, — сказала Сакура, и уже выходя в коридор, добавила: — Тебе тридцать семь.

~***~

      Уйти было крайне самонадеянно. Но если она знала его, хоть немного, то секрет снотворного ему покоя не даст. Поэтому Сакура налила себе чашку чая и сидела на кухне, глядя в окно. Спокойная снаружи, истерически воющая внутри.       — Что это было.       Она зажмурила глаза, улыбаясь остаткам чая на дне чашки. Но перед тем, как обернуться к нему, стерла эту улыбку.       — Ничего не нашёл, признанный гений? Совсем ничего?       Он был одет так, будто собрался на похороны. И бледное лицо казалось ещё бледней. Глядел на неё свысока. Терпел издевательские нотки, потому что был на крючке. Но это, конечно, не до бесконечности. Сакура постаралась говорить сдержанней, чтобы не перегнуть палку. Она сидела к нему вполоборота, подвернув под себя ноги и сложив локотки на спинке стула.       — Предлагаю сделку! Я тебе формулу, а ты целый день выполняешь то, что я говорю. По рукам?       Он пшикнул от негодования. Неслыханная наглость.       — Хватит с тебя того, — протянул он, — что я всё ещё с тобой разговариваю.       Торговаться Сакура не училась, сыграло природное упрямство.       — Целый день, — напевно повторила она. — Я говорю, ты выполняешь. Можешь даже ядом плеваться, это я потерплю.       — Что я, интересно, должен буду делать? Читать вслух? Объясняться в любви? Удовлетворять твои низменные потребности?       — Со своими низменными потребностями я уж как-нибудь сама. Не привыкать.       Сасори вскинул бровь.       — В самом деле? Ты мне это сказала?       — Соглашайся или иди, извлеки из себя ещё пару порций крови, чтобы ничего там не найти.       Она чувствовала, что сделала его. И чувствовала, что он злится уже только из принципа. Не по-настоящему. Поэтому от сердца заранее отлегло. Сасори отрицательно покачал головой.       — Я не могу целый день потратить на твои прихоти. Нам нужно работать. Нужно собрать всех и я расскажу, что мы будем делать.       Сакура поднялась прямо на стуле на коленках, чтобы лишить его любимого преимущества. Смахнула с его застывших плеч несуществующие соринки. Хотела поцеловать, но он сощурился и отклонился. И всё-таки многое стало можно, чего раньше было категорически нельзя. Она улыбнулась.       — Сасори-сан, Вы никого не соберете сейчас, потому что никого кроме нас в доме нет.       — В смысле? — он встрепенулся. — А где они все?       — Адао тренируется на улице, перед домом. Остальные — понятия не имею.       — И Дейдары нет?       — Нет.       Такого поворота он никак не ожидал. Можно было запереться в комнате и читать, пока все не вернутся. Но ему не давала покоя формула. И ещё… он не хотел читать. Совсем не хотел. А такое случалось крайне редко.       — Ну, допустим, я соглашусь. Где рамки? А если я не захочу делать то, что ты там придумала?       — Разумеется, ты не захочешь, в этом весь смысл!       — Сакура.       — Соглашайся! Всё безобидно. Ну?       — Не уверен.       Сакура уже практически висела у него на шее, с каждой репликой позволяя себе пододвинуться чуть ближе. В конце концов, Сасори аккуратно расцепил её руки и смахнул с себя сначала одну, а потом вторую. Всё дело было вовсе не в формуле. Он боялся оставаться наедине с собственным отражением. Боялся снова обнаружить себя ничтожным, как вчера ночью. А она что-то сделала, и сегодня он снова был почти что собой.       — Ладно, я согласен. Но держи себя в руках, ясно?       Она просияла. Так обрадовалась, будто вовсе не рассчитывала, что он может согласиться. И это отчего-то было приятно. Пообещала накинуть плащ и мигом вернуться. Взбежала по лестнице наверх.       Сасори смотрел в окно. Солнце светило не по-ноябрьски ярко. Посреди практически облысевшей поляны, перетекая из одной отточенной боевой стойки в другую, тренировался Адао Кеньшин. Обе катаны были словно приклеены к его рукам, рассекали воздух с леденящей легкостью. Завершив сложную смертоносную связку, Кеньшин поклонился пустому месту, где стоял его воображаемый противник. А затем внезапно заулыбался и помахал рукой. Сасори глянул через плечо, но за спиной, как и ожидалось, никого не было. Кеньшин помахал ему.       — Доброе утро, Сасори-сан! — крикнул он. — Как Вам спалось?       Скрипнув зубами, Сасори отвернулся. Срочно выдать каждому по заданию. Этот дом должен опустеть в ближайшее время.       — Пойдём?       — Ты долго, — бросил он на автомате, обернулся и замер. — Это что значит?       — В смысле? — немного обиженно переспросила Сакура и оправила юбку красивого шерстяного платья. — Тебе не нравится?       — Нет.       Сакура растерянно смотрела на него. А он сначала сказал это «нет», а потом только вдумался в вопрос. Она заколола волосы и даже, кажется, подкрасила губы. Что за новшества? Косметику он не любил, а заколотые волосы шли ей очень. И самое невероятное, как она сделала это всё за три минуты? При всей своей чёрствости, глядя на то, как она смутилась, он ощутил что-то весьма отдалённо напоминающее чувство вины. Чувство вины, но замурованное в вакуумную упаковку. Там оно и задохнётся.       — Ну? Я готов. Что нужно делать?       Обиду так быстро переварить Сакуре не удалось, но она всё равно улыбнулась, насколько могла искренне.       — Прогуляемся в город для начала.       — И там что?       — Перекусим.       — А потом чтение вслух и дальше по списку?       Сакура скривила шкодливое лицо, взяла его за руку и потянула к двери.       — Правильно, — сказала она, — я так и рассчитывала, что ты будешь брюзжать всю дорогу.

~***~

      Когда Сасори сказал, что платье ему не нравится, он даже не представлял, насколько оказался прав. Потому что все на неё смотрели. Все. Смотрели. Оборачивались. Пялились напрямую или исподтишка. Будто ни разу не видели женщину. Она смеялась, щебетала, пыталась его развлечь, но он слушал её с трудом, только ловил эти взгляды, испепелял прохожих и каждому хотел перерезать глотку. Он не был готов обожать её, давать ей то, чего она хочет от него, или то, чего она заслуживает. Но это не означало, что они могут пожирать её взглядами. Если бы они только знали, сколько в его арсенале способов ослепить человека. Сасори делал это сотни раз. И сейчас проделал бы это с большим удовольствием. Ему мерещилось успокаивающее шипение кислоты, разъедающей глазное яблоко. Вопли. Кровь. Сакура остановилась возле входа в закусочную. Как раз в тот момент, когда мимо них проплыл беззастенчиво вылупившийся на неё мужик с пучком соломы. И Сасори представил, как этой соломой нашпиговывает его обескровленный потрошеный труп.       — Сюда! — объявила она, словно проводник, разглядевший тропу в смертоносной чаще.       — Ты так вырядилась, чтобы мы провели романтический завтрак в забегаловке? — поинтересовался Сасори и с удовольствием проследил, как её лицо на долю секунды сделалось несчастным. Он вообще задался целью довести её так, чтобы она вышвырнула это платье к чёртовой матери. Но Сакура была не такова. Она вдруг вскинулась и даже усмехнулась перед тем, как ответить, что бывало с ней крайне редко.       — Я не вырядилась, это не забегаловка и ничего романтического! Заходим сюда и точка!       Продавец рыбы, намывающий свою лавку по другую сторону узенькой улицы, смотрел на Сакуру с приоткрытым ртом. И не замечал, как пена стекала потоком на его бесформенные штаны. Сасори пообещал себе, что на счёт десять, если тот не отвернётся, он почистит его и выпотрошит прямо на прилавке.       — Сасори!       — Что?       — Куда ты смотришь? — она обернулась, но ничего подозрительного не обнаружила. — За нами кто-то следит?       — В каком-то смысле.       Сакура не восприняла это утверждение всерьез и сердито сложила руки на груди. Продавца рыбы от смерти отделяло четыре счёта, когда тот внезапно повернул голову и столкнулся взглядом с Сасори. Мочалка шмякнулась на пол, продавец попятился, и спиной ввалился в рыбную лавку. Внимание Мастера вернулось к вопросу забегаловки.       — Ну, что ты хочешь? — протянул он снисходительным тоном. — Чтобы мы зашли?       — Это так сложно?       — Нет, — он открыл дверь, пропуская её вперед. — Совсем не сложно.       Звякнули колокольчики. Внутри было довольно тесно, но при этом безлюдно, так что обстановка более чем устраивала Сасори. Он вычислил самый тёмный угол и сел так, чтобы весь зал просматривался. Выбрал стратегически верную позицию. Официант, довольно флегматичный, сложил на столе два меню и собирался отойти, но Сакура его остановила.       — Мы знаем, что будем, — делово сообщила она.       — Знаем? — переспросил Сасори. Она это проигнорировала. Молча указала на строчку в меню, а официант также молча удалился. И заказ остался под грифом секретности. Ощущение потерянного контроля мигом заставило Сасори напрячься. Но он, предположив, что Сакура того и добивалась, изобразил скучающий вид. — Идея в том, чтобы весь день мной руководить?       — Идея в том, чтобы ты немного расслабился.       — Ты на верном пути. Неизвестность и твой вызывающий внешний вид очень расслабляют меня.       Сакура возмущенно вытянула шею.       — Вызывающий внешний вид?       — А ты не замечаешь?       — Чего не замечаю?       Разумеется, пояснять Сасори ничего не стал, только раздражённо цокнул. Тему для беседы он явно подбирать не собирался. Разглядывал длинный гобелен, висящий на стене с таким лицом, будто отбывает пожизненное заключение. Птицы, гнездящиеся в обнаженных ветвях, серый фон, вековой слой пыли.       — Как ты познакомился с Дейдарой?       — Нас заставили работать вместе.       — Заставили? Тебя?       — Пообещали, что расскажут мне одну любопытную формулу и пришлось делать, что они говорят.       Сакура закрыла лицо руками. Нет, с ним невозможно было разговаривать. Невозможно было. Ей начало казаться, что её чудесный план был не так уж чудесен. Она тоже уперла взгляд в гобелен. Ветки, птицы, серая безысходность.       — У тебя осталась семья в Конохе?       Удивление, выдох, просвет.       — Нет. Моя семья переехала, когда я поступила в академию. Они сдают несколько домиков возле горячих источников.       — И с чего они решили, что ты должна стать куноичи?       — Я сама решила. Они были против.       Сасори задумчиво хмыкнул.       — Весной, когда мы с Дейдарой были на миссии в Осорэ, нужно было затеряться на пару дней. Мы сняли квартиру на окраине. Я стоял у окна, за ним ничего не происходило, ничего примечательного. Но я почему-то вспомнил о тебе. И на следующий день.       Затаив дыхание, Сакура слушала и не могла поверить, что он это говорит. Ей казалось, он вот-вот опровергнет это какой-нибудь мерзкой деталью. Поймала себя на том, что заранее готовится держать удар. И она ещё что-то говорила ему о доверии? Сасори продолжал.       — Тоже возле окна, — говорил он, глядя на пыльных птиц. — Меня это сильно разозлило, потому что я не мог понять, в чём связь. А сейчас я понял.       — В чём… связь?       Внезапная мысль заставила Сасори глухо усмехнуться.       — Руки мёрзнут, — сказал он. — Возле окна мёрзли и мёрзли в подземелье.       Хотелось взять его за руку, как никогда. Но Сакура боялась сделать ошибку. Она вдруг остро осознала, как любовь вынудила её отказаться от импульсивных решений, обдумывать каждое своё действие, будто шаг в партии Го. Потому Сакура только смотрела на его руки и ненавидела правила этой игры. Представляла раз за разом, как тянется через стол. Но не делала этого. У неё у самой стали руки мёрзнуть.       — Я собирался тебя разыскать, — сказал он тихо, — а нужно было просто купить перчатки.       Сасори не смотрел на неё, но только это и спасало, потому что всё тело задрожало, покрылось мурашками, скукожилось в беззвучной агонии. И будто бы на тонкой ниточке над Сакурой завис бесконечно тяжелый смысл его слов, а взгляд полоснул бы, перерезал бы эту ниточку. Она снова неудержимо захотела накрыть его руку своей, внутренне боролась с собой, шевельнулась в порыве. А потом за малым не подскочила на месте. Сердце заколотилось, всё внутри оборвалось, когда официант грохнул по столу двумя тарелками. Безвозвратно и вдребезги разрушая хрупкий момент. Она посмотрела на него в ужасе. Но тот не понимал, что наделал. Словно ребёнок, разбивший вековую семейную реликвию. Осколки впивались прямо в душу. А он только спросил, принести ли что-нибудь ещё.       — Нет, — убитым голосом вымолвила она. И мысленно свернула официанту шею. А потом мысленно вылечила его, потому что испугалась того, какой она жестокий человек. Нельзя же так. Глубокий вдох помог ей вернуть самообладание.       — Лапша? — Сасори, который смотрел в свою тарелку, выглядел озадаченным.       Сакура нерешительно улыбнулась.       — Лапша, — подтвердила она очевидный факт. Он должен был остаться доволен. Он ведь говорил, что любит лапшу, но только когда никуда не нужно торопиться. Сейчас для лапши был самый удачный момент. Вчера, когда Сакуру посетила эта идея, она не могла дождаться, чтобы привести его сюда. Однако не было похоже, что Сасори в восторге. Скорее, он пребывал в недоумении.       — Что-то не так?       — Я не… — он помотал головой. — Почему ты заказала её?       — Ты говорил, что любишь лапшу, — растерянно пояснила она, — ты не любишь?..       — Когда я говорил?       — В кафе, когда к нам подсела… Не важно, — оборвала Сакура саму себя. Странная неловкая ситуация усугублялась тем, что, кажется, Сасори не просто не любил лапшу, а испытывал по отношению к оной некую острую фобию. Он отодвинул от себя тарелку.       — Ты выглядишь странно.       — Я её не буду, — сказал он так, будто это являлось вопросом жизни и смерти, а потом добавил: — Я люблю лапшу, но есть её не буду, — окончательно загнав предположения Сакуры в беспросветный тупик. Она поперхнулась глотком воздуха и несколько раз сдавленно кашлянула.       — Сасори?       — Что?       Он поднял на неё взгляд, словно только что обнаружил её присутствие.       — Что значит, ты любишь лапшу, но не будешь?       — Я не хочу это пояснять! — место растерянности, наконец, заняло раздражение.       — Ты ведёшь себя, как душевно больной, — Сакура посчитала нужным поставить его в известность, потому что так оно и было. Он совершенно по-детски вздёрнул подбородок.       — Может и так.       Это смотрелось забавно. Она до боли прикусила губу, блокируя глупый смешок. Смотрела на Сасори, который демонстративно отвернулся, сверлил взглядом птичьи гнёзда, потолок, угол стола. В конце концов, он снова обернулся к ней. Желание что-то ей высказать явно не давало Сасори покоя. Он цокнул, нервно дёрнулся, повёл плечом.       — Я не знаю, люблю ли я лапшу, — буркнул он. — Я любил лапшу. Но в последний раз я ел её двадцать лет назад.       — Почему так давно? — выдохнула Сакура, а потом спохватилась. — Ох…       — Да, — сказал Сасори, — я много чего не ел и не делал двадцать лет.       Это утверждение производило впечатление. Выходит, он… боялся выяснить, что больше не любит лапшу? Для Сакуры это открытие не казалось таким уж пугающим. Но, кажется, дело было не только в этом. Сасори слишком символично относился к вероятной перемене своих вкусовых предпочтений. Он постукивал палочками по столу, а потом обнаружил себя за этим занятием и раздраженно отложил их в сторону.       — Слушай, — мягко начала Сакура. — Даже если она тебе здесь не понравится, это будет означать лишь то, что в этой «забегаловке» безрукий повар. Попробуем в другом кафе, — потом Сакуру посетила ещё одна удачная идея. — Дей-кун может приготовить лапшу!       — Фу, — он почему-то поморщился.       — Фу?..       Нехотя придвинув к себе тарелку, Сасори заглянул в неё с обречённым видом.       — И с чем она?       — Яйцо, грибы, водоросли… ещё что-то, — перечисление прозвучало не слишком уверенно.       — Ещё что-то, — повторил он. — Ну, может быть.       Решение было принято. Он снова вооружился палочками. Вздохнул. Сакура задержала дыхание, пока он пробовал лапшу. Пережевывал её с таинственным выражением лица.       — Ну как?       Сасори выдержал невыносимо долгую паузу, во время которой Сакура делала поочередно ставки на оба варианта.       — Неплохо.       И это «неплохо» прозвучало почти как «хорошо».

~***~

      Путь к дому оказался просто невыносимым. Они с Хиданом приняли решение не возвращаться вместе, и как только он оставил её одну, Тен-Тен сразу почувствовала себя омерзительно. Попытки восстановить в памяти хоть что-либо перемежались с желанием стереть некоторые некстати вспыхивающие картинки. На одной из которых: Хидан лежал на спине, а она восседала на нём верхом (кажется ещё одетая), и отпивала из горла бутылки адскую жижу. Из её разговора с Дейдарой не всплыло ни слова, только общее ноющее ощущение обиды. Тен-Тен понимала, как можно забыть ночь после лишнего спиртного, но она не понимала, как можно было забыть то, что происходило, когда она ещё была трезва, как стёклышко! По всей видимости, подсознание затёрло эту ссору, посчитав её потенциально опасной для психики.       На крыльце дома Тен-Тен явственно ощутила, что её жизнь кончена. Она приготовилась к марш-броску: миновать коридор, зал, лестницу и запереться в комнате Сакуры на щеколду. Чтобы просидеть там минимум лет пять.       Коридор был пуст. Зал был пуст. Из кухни доносились голоса. Тен-Тен проскочила мимо открытой двери, но задержалась, уловив обрывок разговора.       — …не лей столько.       — Я безнадёжен.       — Всё дело в практике. Смотри, уже не такой горелый.       Нога, нашедшая первую ступеньку, вернулась в исходное положение. Тен-Тен скосила обалдевший взгляд в сторону проёма. Быть такого не может. Она должна была это видеть. Подкравшись на цыпочках, Тен-Тен заглянула за угол.       — А если сразу добавить яблоки?       — Получится сырая жмяка, — Дейдара покачал головой. — Мы добавим их после.       Адао Кеньшин, запакованный в цветастый фартук, с очень ответственным видом взбивал белёсую массу, пока Дейдара обжаривал что-то на сковороде. Они оба настолько погрузились в процесс, что едва ли могли обнаружить слежку. Тен-Тен не заметила, как приоткрыла рот. Они. Готовили.       Дейдара поглядывал на взбиваемое содержимое миски и в какой-то момент сказал:       — Всё, достаточно. Теперь выливай.       Кеньшин обречённо вздохнул.       — Давай лучше ты?       — Нет, пробуй сам, — безапелляционно объявил Дейдара и, отступив на шаг от плиты, подпёр рукой стол. Спасовавший, было, рыцарь решительно ступил к сковороде. Одной рукой чуть накренил её, а второй влил тесто, стараясь равномерно распределить его по поверхности.       «Скоро все будут уметь готовить, кроме меня», — пробормотала Тен-Тен.       — Отлично, — похвалил Дейдара. — Теперь ждём, пока оно станет пышным, и переворачиваем.       От сладкого запаха выпечки к горлу подступила тошнота. А может от того, как на губах Дейдары мелькнула убийственно очаровательная полуулыбка. Под его сосредоточенным взглядом, Кеньшин подцепил корж и ловким движением подбросил в воздух, а затем так же ловко поймал. Корж припечатался не прожаренной стороной.       — Получилось! — восторженно провозгласил Кеньшин.       «Ну, всё», — подумала Тен-Тен, — «Запереться в комнате. Не выходить пять лет».       — Тен!       Отшатнулась, попятилась, а потом чуть не кувыркнулась на первой ступеньке. Дейдара поймал её за локоть, так что она зависла, вся перекошенная, в метре от пола.       — Предпочитаешь убиться, чем со мной поговорить?       Восстановила равновесие, потеряла точку соприкосновения с его рукой. Да, она выбрала бы убиться. Дейдара не мог решить, смотреть ей в глаза или в сторону, поэтому они пересеклись взглядами раз пять, прежде чем он запрокинул голову. Тен-Тен мечтала, чтобы прямо сейчас её накрыл инфаркт, и все были бы вынуждены заботливо прыгать вокруг неё. Никакого осуждения. От Дейдары пахло жжёной карамелью. Глядя в потолок, он процедил воздух сквозь зубы, отчего получился длинный шипящий звук.       — Слушай…       Уже знает? Не знает? Нет, если бы знал, сам бы спустил её с лестницы.       — Я должен извиниться.       Не знает.       С кухни донёсся грохот посуды и сразу следом паническое: «Всё в порядке!».       Она незаметно нащупала пяткой первую ступеньку, а ладонью перила.       Дейдара посмотрел на неё.       — Извиниться, — повторил он. — Прости, я вчера…       Бежать. Ушибленный локоть, бесконечная лестница, колотящееся сердце. Инфаркт, инфаркт, пожалуйста, инфаркт. «Тен, подожди!», настигшее её уже под дверью. Рывок, щелчок, замещающий все чувства и эмоции стыд. Ничего кроме стыда не осталось. Почему всё должно быть так? Она одновременно умоляла шепотом, чтобы раздался стук и чтобы не раздался. Было тихо. Тен-Тен попятилась от двери, проползла к самому изголовью кровати и закуталась в одеяло с головой. Чики-домики.

~***~

      Вечернее небо, белесые облака, мерцающие вывески, стылый воздух. Сакура замерзла немного, но была бесконечно счастливой, потому что они шли по улице вдвоём, просто так. Купили сушеных ягод, были на пристани, на лавочке возле рыночной площади Сасори учил её концентрировать чакру внутри различных предметов. Сакура расколола кусок черепицы, ветку, яблоко и его хрупкое терпение. В конце концов Сасори объявил, что медицина — это не женское дело. Ей хотелось верить, что он пошутил. Она не виновата: невозможно сосредоточиться, когда вокруг столько шума, и когда мысли совсем о другом.       Нужно было уговорить его на осмотр. Понять, как ведет себя материя после операции. Почему-то Сакура не сомневалась, что он откажется наотрез. Она ждала нужный момент. Лучше было сделать это в доме, чтобы не откладывать саму процедуру. Хотя там тоже поговорить получится не сразу.       — Тебя ждёт сюрприз, — сказала она уже на полпути к дому.       — Я терпеть не могу сюрпризы.       — Я знаю. Поэтому я предупреждаю тебя об этом заранее.       Он усмехнулся.       — Потрясающая предусмотрительность.       День пролетел так быстро. И, несмотря на то, что они шли не спеша, Сакура понимала, что оглянуться не успеет, как они уже окажутся в доме полном людей. Едва ли ей ещё когда-нибудь удастся вытащить Сасори на прогулку.       Подумать только, что ему тридцать семь лет. Его бледное лицо выглядело совсем юным. И Сакуре вдруг стало интересно, каким он был, когда ему исполнилось, скажем, девятнадцать. Смогла бы она с ним поладить? Почему-то девятнадцатилетний Сасори виделся ей куда более жестоким и безжалостным. Наверняка он не стал бы её слушать, прикончил на месте. Но с другой стороны, не мог же он все эти годы быть совершенно один? Когда эта мысль мелькнула у неё в голове, Сасори поинтересовался.       — Ты хочешь взглядом прожечь во мне дыру?       — Прости, — она смущенно улыбнулась. Надо же было так провалиться в собственные мысли. Он смотрел не на неё, а на плывущее облако, подсвеченное лунным светом. Красивая ночь.       — Расскажи мне, что будет за сюрприз?       — Ну… Когда мы зайдём, Дей-кун будет громко кричать: «Сюрприз!», и возможно… — Сакура поморщилась, предвосхищая его реакцию, — возможно, будут хлопушки и какие-то взрывающиеся круги и…. — Сасори скосил на неё мрачный взгляд, она быстро добавила, — я сказала, что не нужно, просто Дей-кун обязательно хотел что-нибудь взорвать. А потом будет большой праздничный торт.       — С чем?       Она страдальчески закатила глаза.       — Ты даже микроскопического сюрприза не хочешь?       — Нет, не хочу. С чем торт?       — С вишней и шоколадом.       — Хм.       В воздухе пахло хвоей и спокойствием. Стоило им подняться на холм, как дом вынырнул прямо перед ними. Из ниоткуда. Только что до него было идти и идти. Всего на секунду Сакура задержалась на пороге. Она посмотрела на Сасори, спокойного и слишком худого, со впалыми скулами, бесцветными губами. Посмотрела, будто собираясь с силами оборвать этот чудесный день. Поставить точку. А потом Сакура толкнула дверь, та распахнулась, на них прыснули потоки конфетти, все загрохотало. Мириады разноцветных обрывков. Из этого облака праздничного крошева вынырнул Дейдара с воплем «Сюрприз!».       Припорошенный блёстками и комочками фольги Сасори тяжело вздохнул и шагнул в дом. Вместе с Дейдарой их встретил очень довольный Адао Кеньшин. В руках рыцарь держал вырвиглазный плакат: «С днём рождения, Сасори!». Остатки конфетти плавно оседали на пол. Сакура скрестила пальцы в кармане кофты за то, чтобы Сасори не выкинул какой-нибудь обидный фокус, не осыпал их оскорблениями, не ушел молча в свою комнату — катастрофически ужасных путей развития событий было предостаточно. Но язвить он, кажется, был не настроен. Только поинтересовался, зачем столько шума и брезгливо отряхнул плащ от цветного мусора. На кухне их ждал торт. С шоколадом и вишней. Задувать свечи Сасори отказался наотрез, но кусочек торта съел. А свечи вместо него задула Сакура и загадала желание. Обязательно должно было исполниться, потому что она погасила всё с первого раза. Они пили чай, Дейдара без умолку рассказывал, как весело было печь торт. Что Кеньшин спалил три коржа.       — Хидан уже ушел по заданию?       — Ещё днём, — подтвердил Дейдара.       — Надеюсь, он не свернёт на полпути.       — Он найдёт, Сасори-сан, это он умеет, — заверил его Адао. — Что будем делать дальше?       С чашкой чая в руках Сасори смотрелся непривычно. Хотя Сакура много раз видела его с чаем. Может дело было в полу-праздничной обстановке или в том, что он выглядел абсолютно спокойным. Было немного странно, что Тен-Тен не спустилась.       — Дальше мы разделимся.       Сасори сидел во главе кухонного стола. Он отставил чашку и сложил перед собой руки. Смотрел на них сосредоточенно, будто готовясь озвучить сложное математическое уравнение.       — Мы разделимся, — повторил он твёрдо. — Кеньшин останется здесь. Дождётся Хидана и они вместе должны будут передать мне информацию, а затем собрать по адресам возможных союзников, — пальцы сильнее сплелись между собой, Сасори поднял взгляд и быстро договорил: — Мы с Дейдарой отправимся в сторону Каэнси, а Сакура и Тен-Тен максимально близко подойдут к Конохе и из ближайшего мирного пункта отправят туда послание.       — Что?.. — почти беззвучно выдохнула Сакура.       — Звучит вполне осуществимо! Я готов, Сасори-сан!       — А что нам там, в Каэнси?.. — протянул Дейдара.       — Я по дороге тебе поясню.       — Есть какая-то система сообщений? — поинтересовался Кеньшин.       — Ты не можешь так!..       — Есть, я доработал её. Начинаем завтра в 8 утра. Я выдам указания по поводу связи и по поводу…       — Сасори! Ты не можешь так поступить!       — И по поводу точек пересечения в случае экстренных…       — Сасори! — Сакура вскочила с места, опрокинулась чашка, лужа медленно растеклась по столу и крошечные капли одна за другой срывались вниз, на пол. Их тихая барабанная дробь становилась все реже и реже, и, в конце концов, совсем стихла. Сасори поднялся из-за стола.       — На сегодня всё, — сказал он. — Завтра утром последние указания.       Стиснув кулаки, Сакура рванулась за ним, но Дейдара крепко перехватил её за руку. Она за малым не вмазала другу на эмоциях.       — Не нужно, — серьезно сказал подрывник. — Ты его не переубедишь.       — Не могу поверить, что ты это поддерживаешь!       — Я не поддерживаю, я…       — Пусти!       — Сакура.       — Я от тебя не ожидала! Он что, заранее тебя подговорил?! — голос дрожал, ей хотелось швырнуть в стену стол, чтобы тот разлетелся в щепки.       — Я только что узнал, — медленно и твёрдо проговорил Дейдара. — Только что. Как и ты. Но в этом есть здравый смысл…       Уже договаривая эту фразу, Дейдара знал, что допустил ошибку. Сакура вскипела, выдернула руку, даже не дослушав. Он не стал её удерживать, только выругался, стоило ей выбежать из кухни.

~***~

      Что она могла сделать? Высадить дверь? Настроение было подходящее. Но первая болезненная волна обиды схлынула, уступая место здравому смыслу. Если она высадит дверь, Сасори не изменит своего решения. Он не изменит своего решения ни при каких обстоятельствах. Дейдара был прав.       — Сасори…       Она позвала его негромко, но ведь это картонный домик, с картонными стенами и картонными дверьми. Сасори мог слышать. Слышал, если хотел. Человек с картонным сердцем. Сакура прильнула к двери щекой, ладонями погладила шершавое дерево.       — Сасори, я… — голос стал чуть ниже, потому что к горлу подкатывал комок. Но Сакура не плакала, не могла себе позволить. — Если ты слышишь, то, пожалуйста, передумай.… Слышишь? Передумай. Из-за двери не доносилось ни звука, но Сакура почему-то была уверена, ему не укрыться в этой комнате. Он точно слышал. Даже тишина это подтверждала.       — Измени своё решение. Я знаю, ты никогда… Но в этот раз… — щеки были мокрые и солёные, и её страшно злило, что она не могла удержать этого в себе. Не хватало ещё, чтобы голос дрогнул. — Я хочу пойти с тобой. Не оставляй меня. Пожалуйста, не оставляй…       Губы задрожали. Всё сжалось внутри до размеров атома.       — Не оставляй…       Из соседней комнаты выглянула перепуганная насмерть Тен-Тен, но ничего не сказала, застыла в дверях.       — Пожалуйста, не оставляй меня… — выдохнула Сакура в последний раз, и совсем тихо добавила: — никогда.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.