~***~
— Как мы поймём, нашел ли он её? — Он составит сообщение, и оно появится в свитке. — На дистанции? — Тен-Тен не слишком верилось в подобные техники. — Ну да. Это работает. Но свиток небольшой. Он быстро заполняется. Сасори сказал писать только самое важное. Дорога в сторону Каэнси лежала намного севернее береговой линии, и потому первое поселение должно было встретиться им только спустя три часа пути. Они преодолели две трети. Ни Тен-Тен, ни Дейдара не горели желанием поговорить. Даже Тоби молча плёлся позади. Не было сил. И не было безболезненных тем. Солнце светило ярко, диссонируя с их похоронным внутренним миром. В подобные безоблачные дни не могло происходить ничего плохого. Такого, как, например, смерть близкого друга. Тен-Тен изъедало изнутри то, что они оставили поиски. Ушли, бросили Сакуру. Хотелось развернуться, бежать назад. Но Дейдара беспрекословно выполнял приказы своего напарника, впрочем, как и Кеньшин. Не подчиниться — означало оказаться наедине с Сасори. Самоубийство. Он прихлопнул бы её, словно мошку, за этот вызов. И она ушла, лишив Сакуру последнего шанса, хотя обязана была бороться. Тен-Тен ненавидела Сасори. И не верила, что он продолжит поиск в одиночку. Она ему ни капли не доверяла. Злилась на себя, что не высказала ему всё это в лицо. Теперь уже поздно что-то менять, но молчать она не могла. Не могла. — Ты уверен, что Сасори сказал это не для того, чтобы мы подчинились? — В каком смысле? С правой стороны от дороги росли деревья, и длинные тени от веток ползли по хмурому лицу Дейдары непредсказуемым узором. В руке он сжимал свиток, но заглядывал туда не чаще, чем раз в полчаса. Иначе можно было сойти с ума. — Я имею в виду, что он ведь мог уйти оттуда. Сразу после нас. Подрывник покачал головой. — Нет, он бы так не поступил. — Откуда ты знаешь? — Я знаю. Он не уйдёт оттуда без Сакуры. По мнению Тен-Тен, это было очень смелое утверждение. Она мигом вспомнила, как полтора года назад Сасори бросил умирающего Дейдару, сразу после боя. И как Дейдара кинулся его догонять, едва поднявшись с больничной койки. Сасори мог уйти без Сакуры и без кого угодно. Он вообще был способен на подлость любой степени тяжести. Не зря Хидан его терпеть не мог. — Я не хочу утверждать, но… — Слушай, он не ушёл оттуда, ясно?! — Господи, ты вечно кидаешься защищать его, словно верный пёс! Я ещё ничего не сказала про твоего драгоценного Сасори! — Тен-Тен, ты не знаешь о нём вообще ничего! — Я знаю, что он подлый человек! Её слова звякнули в воздухе, словно битое стекло. Они стояли посреди дороги. Ветер трепал одежду, трепал волосы. Холодный ноябрьский ветер пробирался сквозь подранную ткань экипировки. Но от абсолютного непонимания между ними — было гораздо холодней. Нагнавший их Тоби некстати повис у Тен-Тен на рукаве, и её перекосило в бок, под тяжестью. Она заглядывала в голубые глаза и не могла остановить мысль. Почему? Они шли сейчас неизвестно куда по непонятному поручению. Слепо доверяли. Почему они подчинялись ему? Конечно, ей никто не мешал развернуться и пойти в другую сторону. Но больно было именно оттого, что она знала наверняка, Дейдара за ней не пойдёт. Он бросит её, как уже много раз бросал. О да, она могла понять, что значит любить кого-то вопреки. Ведь он её бросал, а она его любила. И потому, какой мерзкий парадокс, она могла его понять. Преданность Дейдары напарнику была непобедима. И если Сасори наплюет на Сакуру, если Сасори убьет ту собственными руками, Дейдара всё равно ему простит. А она простит Дейдару. И как-то так выходило, что Тен-Тен оказывалась в самом низу этой любовно-пищевой цепочки. Сасори решал всё, она ничего. — Ты должен выбрать, либо он, либо я. — Что? Капризно надувший щеки Тоби не дождался внимания и плюхнулся на землю. Дейдара непонимающе смотрел на неё, шокированный ультиматумом. — Выбери. Прямо сейчас. — Ты с ума сошла? — Либо он, либо я. Я знаю, что он. Просто скажи это вслух. Дейдара скривил лицо, одновременно возмущенный и загнанный в угол, он просто хотел, чтобы она забрала слова назад. Но Тен-Тен не забирала. Она смотрела на него в упор, натянутая изнутри, словно тетива арбалета. — Что за чушь? Я люблю вас обоих и не стану никого выбирать! — Может и любишь. Но Сасори ты любишь больше. — Это не правда! Это вообще разное! — Это не разное! Он в тебя вцепился, как клещ, и не желает отпускать! — Но что-то он не вынуждает меня делать подобный выбор! Тен-Тен резко и зло расхохоталась, и ветер подхватил её смех и понёс дальше вдоль дороги. — Он вынуждает! — воскликнула она. — Ещё как! Он просто хитрей меня и делает это так, что ты даже не понимаешь этого! — Тоби не нравится, как вы ругаетесь… — Что ты хочешь от меня? Чтобы я оборвал все контакты с лучшим другом? — Или со мной. — Тен-Тен! Ужасный уничтожающий разговор. Несколько раз, переходя на крик, Дейдара заставлял себя сбавить тон, но снова не выдерживал. Она, видимо, задалась целью максимально усугубить всё то дерьмо, которое и без того его окружало со всех сторон. Свиток будто жёг руку. Мало ей что ли того, что Сакура пропала? Погибла, вероятнее всего. Чёрт возьми. Он потер лицо, пытаясь прийти в себя. Тен-Тен смотрела на него с непоколебимым осознанием собственной правоты и молчала. — Так, ладно, слушай. Сейчас совсем не время для подобного разговора. Я на взводе. Ты тоже. Нам нужно дождаться вестей по поводу Сакуры. Договорив, он сразу пошел вперед, потому что боялся, что нервы сдадут окончательно. Пошел, не оборачиваясь. Крепче сжал свиток, уже можно было глянуть, время прошло, но Дейдара боялся. Предчувствовал, что ничего хорошего не прочтет. — Неужели ты не понимаешь? — голос Тен-Тен догнал его в спину вместе с пронизывающим ветряным порывом. — Не будет никаких вестей! Он остановился. Почувствовал, как гнев поднимается цепкими лапами вдоль позвоночника. Последняя капля. — Потому что они умерли, хочешь сказать? — Он там не остался! — Он остался! Что ты за дура?! — Я дура только потому, что продолжаю с тобой этот разговор! И вообще что-то с тобой продолжаю! Мы вместе должны были остаться и искать Сакуру! А не следовать его грёбаным тайным инструкциям! — Тоби очень просит, пожалуйста, не ругайтесь… — Он руководит всеми операциями уже больше десяти лет! — Он твоей жизнью руководит! — Не ругайтесь… — Какого чёрта ты заладила?! — Потому что мы бросили Сакуру! Видел, как Тен-Тен захлёбывалась слезами, задыхалась. Может и бред, что они бросили Сакуру. Может, Сакура бы никогда так не поступила. Но Тен-Тен не могла уяснить главного. Она терла руками раскрасневшиеся глаза и не имела ни малейшего представления о том, о чём говорила. Дейдара чувствовал, что сейчас взорвётся похлеще заряженной чакрой боевой глины. Он шагнул вперед и угрожающе ткнул в её сторону пальцем. — Слушай сюда, — прорычал он. — Сасори остался там. Он-остался-там. И он отправил нас оттуда, чтобы мы не погибли. А не ради туманного плана. И выжила Сакура или нет, я точно знаю, что он её найдёт. И не уйдет, пока не найдёт её живой или мёртвой. Он сдохнет там за неё, ясно?! — О нет, семпай, плохая примета, нельзя так говорить! — доведенный до панической атаки, Тоби перешел на жалобный писк. Глядя на то, как Тен-Тен беззвучно глотает слёзы, Дейдара понимал, что этот разговор мог бы сложиться и по-другому. Но сложился так. И ничего нельзя было исправить. Как нельзя было исправить того, есть сообщение внутри свитка или нет. Он мог только растягивать момент неведения. — Чушь собачья, — выдохнула Тен-Тен сквозь всхлип. Хотя это уже не было её искренней реакцией. Ей просто стало страшно. И слёзы лились. — Не чушь, — уже спокойней сказал Дейдара. — Он умрёт за Сакуру… — Семпааай, ну не нужно… Очень плохо так говорить!.. — …как я бы за тебя умер. Всё стихло. Дейдара развернулся, зашагал вперед. А Тен-Тен стояла, обхватив себя дрожащими руками, и смотрела на серый клочок дороги. — Чушь, — одними губами повторила она.~***~
Это не была простая формула. Пять отрицательных проб. И шестая пенилась на земле, начиная вяло сигнализировать об ошибке в расчетах. Шесть отрицательных. Он не справлялся. Чтобы руки не дрожали, сложил их крест-накрест на груди, до боли вцепился пальцами в локти. Не думал о поражении, не думал о смерти, даже о Сакуре не думал. Думал только о том, что предпринять. Это был очень специфический яд. Чувствовался чей-то ехидный штрих. Такой яд не мог синтезировать кто угодно. Сасори наверняка знал автора лично. Возможно, даже помогал ему. Если вычислить токсикологический почерк, можно попробовать предположить, в чём он допускает ошибку. Но не было времени. И, хоть он не желал этого признавать, яд действовал, притупляя разум, вторгаясь во все остальные жизненные системы. В этом и заключалась специфика клинической картины. Симптомы не задерживались. От незатейливых и практически безобидных, вроде озноба и головной боли, они плавно перетекали в тяжкие формы: слепота, галлюцинации, лихорадка. А на кой чёрт эти фазы в активном сражении? Яд должен максимально быстро выключать противника из боя, но при этом оставлять его в живых. Это необходимо для допроса и пыток. Этот же яд для боя был явно не предназначен. Сакура даже не заметила, что её отравили, а ведь она профессиональный медик. Ну, почти профессиональный, потому что как можно было не заметить яд? Сасори покачал головой. Всему должно быть объяснение. То, что формулу синтезировал идиот, который просто не задумывался о конечных целях — Сасори сразу отмёл. Нет, слишком тонкая работа. — Кто же ты такой? — усмехнулся он себе под нос. До абсолютной недееспособности оставалось около получаса. Стадия иррационального веселья ощутимо исказила восприятие. Или то, что происходило, в самом деле, было смешно? Ученицу Тсунаде и гениального специалиста по ядам убивает яд. Ну, смешно ведь? — Пожалуйста, не смейся так, мне страшно… — голос Сакуры, слабый и жалобный, немного привёл его в чувство. «И это ещё хорошо», — подумал Сасори, — «что она не видит, чем я занимаюсь». Неоспоримый факт. С глубокой задумчивостью он разглядывал результаты своих трудов последних пятнадцати минут. В руке Сасори держал залитую кровью щиколотку и часть икры, пытаясь понять, кому она больше подходит: Крикуну (трупу с разинутым ртом) или Везунчику (трупу с огромной дырой в животе, оставленной стволом дерева). Сакура постаралась на славу. Не так просто было собрать по частям пятерых. Но Сасори рассчитывал узнать в ком-то из мертвецов таинственного токсиколога. Впрочем, уже видно было, что никто из них ему не знаком. Но он, как истинный перфекционист, должен был закончить начатое. Потому он пожаловал ногу Крикуну и только потом признал, наконец, что это полный провал. Он не знал, что делать. Состояние нездорового веселья шло на спад, а значит, совсем скоро его настигнет слепота. План провалился. Они умрут от яда. Символично и тупо. Сасори тщательно протёр руки спиртом, прежде чем усесться на землю, рядом со свернувшейся в комочек Сакурой. Она вздрогнула, приподняла голову. Была совсем не похожа на себя. Локти дрожали под тяжестью тела, у неё не осталось сил даже сесть. — Это я, — сказал Сасори, и она сразу скукожилась обратно в позу эмбриона. — Мне очень страшно, — прошептала она, — мне так страшно, Сасори… Он безотчетно отметил, что острое ощущение тревоги — очередной симптом, а потом пододвинулся к ней, растянулся спиной на земле, положил одну руку под голову, а второй притянул застывшую Сакуру к себе. Не хотелось, чтобы уродливый лес стал последним, что он увидит. Лучше рассматривать её хрупкую фигурку. — Почему ты не уходишь? — голос у неё слабый, словно далекий шелест листвы. Может и стоило сказать ей что-то такое, особенное. Чего ей там может хотеться от него услышать. Но ведь это будет враньё? Сасори смотрел на рваное облако, плывущее в узком просвете между сухими кронами. В правом кармане у него лежал хороший яд. Такой, который убьет быстро и наверняка. Последнее слово всё равно останется за ним. — Тебе не больно? — Нет. Немножко… — Скажи мне, когда станет больно. Она чуть поёжилась, смогла лечь к нему поближе, выдохнула: — Да. Сасори нравилось «да», как слово. Нравилось слышать «да». Жить осталось всего ничего. А он был спокоен. Вспомнил, как они лежали так в первый раз. Как Сакура несмело к нему пододвинулась, устроилась рядом, затаилась, словно он не человек, а дикое животное, которое не понимает, что происходит. Сказала ему тогда, что он сдался. Сейчас тоже могла бы. Но в этом и состоит дилемма. Можно непрерывно искать формулу, бессмертие, власть. А можно лечь поудобнее, осязать тепло её тела и готовиться к бессмысленной смерти. Сасори никогда не позволял себе отвлекаться на второй вариант. И в итоге упустил и то, и другое. Глупо. Чёртова апатия. Он резко сел. — Что-то случилось?.. — Случилось. Я не настроен умирать. Вот, что случилось. И ты не вздумай! — А мы умираем?.. — Не бери в голову. Медленная мучительная смерть. Для чего она может быть нужна? — громко поинтересовался Сасори, а потом всплеснул руками. — Не отвечай! Я сам с собой. Это было не для него. Всё это. Он не собирался лежать и дожидаться, пока всё закончится. Под ногами валялся отравленный кунай. Сасори сначала собирался его отшвырнуть, но потом отчего-то передумал. Наклонился и поднял кунай с земли. Какой-то он был не такой. Больно аккуратный для боевого расходника. И действительно, при ближайшем рассмотрении, кунай оказался особым. Вокруг ручки закручивался железный стебель и два лепестка обнимали лезвие у основания. Этот знак Сасори ни о чем не говорил. Он перевернул оружие другой стороной. «Ты умрёшь страшной медленной смертью, Харуко», — гласила едва заметная гравировка. А ниже инициалы: «О.М.». — Кто оставляет свои инициалы на орудие убийства? — он обернулся. — Может ты, Крикун? — С кем ты разговариваешь? — Сакура удивленно вытянула шею, как будто даже приободрилась немного. — С трупами. Он подбросил кунай и поймал его, повторил это несколько раз, пытаясь ухватить мелькнувшую догадку. Это заказ. Заказной яд. Заказной кунай. Кто-то из них пустил его в ход, потому что они не могли справиться с Сакурой. Хотя предназначался он некой Харуко. Которая, забавно, даже не узнает об этом. — А если это инициалы не заказчика, а мастера? — рассуждал он вслух. — Некто «О.М.»… Ясуда работает на заказ, но он бы не стал подписывать изделие. Он вообще не занимается железом, только яды. Опять же, работа слишком тонкая. Нет, конечно, Сасори не успеет сделать противоядие, но он, по крайней мере, вычислит, кто его прикончил. «О.М.». Мастер медленной смерти. Почти никто не занимается этим. Но неизвестно, сколько десятилетий кунай ждал своего часа. Может, Сасори и не знает мастера вовсе? — О.М. О.М… О.М… — Ты просил сказать, если будет больно, — послышался потухающий голос Сакуры. — Уже действительно больно… — Значит, потерпишь! — резко бросил Сасори. — О.М… К чему он знал всех этих ублюдков наперечёт, если не мог вспомнить нужного? Быть не может, чтобы он не знал его. Это кто-то из знакомых. Кто-то из своих. Из своих. Сасори уронил кунай. Это как если ты на ярмарке из огромного жбана с карточками достаёшь единственную, которую загадал. Хотя он этим никогда не баловался. Ладно. Баловался пару раз. Но нужную никогда не доставал. Ненавидел ярмарки. Но очень любил правильные ответы. Особенно, если от них напрямую зависела жизнь. Это был простой яд. Очень простой. С одним маленьких подлым секретом. И Сасори хорошо знал, с каким. Потому что этот секрет они придумали вместе. Как же давно это было. — Ах! — Если ты чувствуешь укол, значит, не так уж у тебя всё болит. — Ты ужасно уколол, — буркнула Сакура. — Ты самую малость расплываешься. Лежи смирно. Будет ещё один. Второй укол она перенесла стойко. Не обязательно должно было сработать. Но зная отношение мастера к случайным тривиальным заказам — эта формула могла не меняться ещё лет тридцать. В противном случае… «Ты умрёшь страшной медленной смертью, Сасори». И это поставит крест на всей твоей жуткой и гениальной биографии. Придётся прибегнуть к самосожжению. Он рассматривал этот вариант всерьёз. Сакура почти сразу уснула. И он не стал её будить, потому что если не сработает — пусть лучше умрет во сне. Зрение продолжало терять остроту, как и мысли продолжали терять чёткость. Спустя всего десять минут он уже не видел ничего, кроме темноты. И теперь Сасори оставалось только то, что он ненавидел больше всего. Ждать.~***~
Перед ними потрескивал костёр. Немного отдыха перед последним рывком к населенному пункту. Тоби понуро бросал в огонь мелкие ветки. Практически не разговаривал всю дорогу, что было крайне нехарактерно. Им всем необходимо было выспаться, пополнить запасы еды, найти сменную одежду. Дальше этого никто из них не думал. Дейдара сидел на земле, скрестив ноги, и сверлил взглядом маленький свиток. — Ладно, я смотрю. — Погоди, не открывай! Рука Тен-Тен накрыла его руку нерешительным теплом. Он посмотрел на неё. — Я… — она чувствовала себя ужасно, но обязательно должна была сказать это до того, как он откроет свиток. — Прости меня. Что бы там ни было. Я верю, что он… что Сасори остался там. Что они выберутся. И я не хочу, чтобы ты думал… Не знаю… Просто… прости меня. Прости. Своего мнения она не изменила. Это была ложь, хоть и относительная. Тен-Тен не доверяла Сасори. Но она ощущала вину за то, что лишила их обоих надежды. Она была не права. Ей хотелось верить, что Сакура выжила. Потому что в обратное поверить было абсолютно невозможно. Нужно было остаться. Нужно было. Тен-Тен никак не могла отделаться от мысли, что развернуться назад не поздно даже сейчас. Дейдара тоже думал об этом. Но почему-то ни один не решался это предложить. — У Тоби дурные предчувствия, — сказал Тоби, глядя на прогорающий сук. — Почему? Дейдара спросил это с неожиданной серьёзностью. — Потому что…. то, что Вы говорили, когда ругались, очень-очень плохо, семпай. Можно накликать беду. — Брось, Тоби, я же не ясновидящий. Иначе бы я знал, что написано в свитке и мог бы его не открывать. — Накликать беду может каждый. — Тоби, прекрати, — раздраженно вмешалась Тен-Тен. — Что ты заладил с этой бедой? — Просто Тоби страшно. — Ладно! Смотри! — подрывник был рад воспользоваться любой отговоркой, лишь бы не вскрывать свиток. Он поднялся и широко развел руками. Его подранный плащ зловеще всколыхнулся. — Если я вижу будущее, то прямо сейчас пойдёт дождь! Они сидели под открытым небом, на котором не было ни облачка. Ноябрьское солнце холодно освещало пожухшие клочки травы и сухие листья. Дейдара стоял с раскинутыми руками, словно религиозный безумец. Будто, в самом деле, ожидая, что начнётся дождь, Тоби испуганно вскинул голову. Но никакого дождя не началось, конечно. Только одинокая птица залилась трелью где-то неподалёку. Подрывник опустил руки. — Ничего не произошло. А теперь я вскрою свиток. — Давай, — подбодрила его Тен-Тен. Он подсел ближе к костру и, не растягивая больше ожидание, развернул свиток. Прошло около трех часов с тех пор как они разошлись с Сасори в разные стороны. Дейдара не сомневался, что тот будет искать Сакуру, пока не найдёт. Но всё-таки то, что подрывник увидел в свитке можно трактовать по-разному. Нужно учитывать, что Сасори никогда не писал ничего лишнего. Только то, в чём он знал наверняка. То есть, это ещё не значило… — Что там? Тен-Тен потянулась, чтобы тоже заглянуть в свиток, и Дейдара развернул пергамент в её сторону. — Ничего. Грустный и тяжелый вздох, который издал Тоби, мог бы прозвучать неправдоподобно, потому что слишком он был показательным. Но Тоби вздохнул искренне. — Нужно подождать, семпай, — сказал он. — Обязательно что-то появится… — Да, — охотно подхватила Тен-Тен. — Прошло совсем немного времени. То, насколько бессмысленным был их путь — убивало больше всего. Они шли вперед и не решали никакой задачи, не помогали, не убегали. Даже пейзаж угнетал своим убогим однообразием. Их дорога была ошибкой. Ошибкой было то, что они ушли. — Мы должны вернуться, — сказал вдруг Дейдара, глядя сквозь девственно чистый пергамент. Какого черта они вообще ушли так далеко? Он был зол. Видел, как Тен-Тен на периферии согласно закивала. А потом она вскрикнула от неожиданности и испуганно запрокинула голову. Тоби пробормотал что-то неразборчивое. И костёр устрашающе зашипел. Пошёл дождь.~***~
Сакура открыла глаза, и рука её сразу легла на живот. Но не нащупала рану. Чувство тревоги от этого только усилилось. В памяти абсолютная неразбериха. Она не помнила чего-то важного. Над головой всё тот же унылый вид — кривые голые ветви закрывали небо, немного размазанные в нечёткой картинке. Ей снился сон о родителях, который перемешался с минувшим сражением. Как она выжила? Что произошло? — Спокойно. Слово «спокойно» заставило её подскочить. Сасори! Она чуть было не кинулась обнять его, но нахлынула волна воспоминаний. Сакура похолодела. Она вдруг испуганно схватила Сасори за руку, развернула ладонью вверх. И выдохнула с облегчением, когда не обнаружила ничего. Значит, не было. Значит, приснилось в бреду. — Если ты ищешь порез — я его залечил. Сакура в ужасе посмотрела на него. — О господи, яд теперь… — Нет больше яда, — он выдернул руку. — Я сделал противоядие. — Что? — она огляделась, будто могла упустить из виду местную лесную лабораторию. — Здесь? Без ничего? Он не ответил, хотя его самодовольный вид говорил сам за себя. Вот теперь логично было бы его обнять, но Сакура уже отряхнулась от забытья, и объятие сразу перестало казаться ей удачной идеей. Как он сделал это? Невозможно! Невозможно вычислить формулу и, тем более, создать противоядие ПОСРЕДИ ЛЕСА. Дар речи её покинул. Есть только одно объяснение. Она умерла или находится в гендзютсу. Руки снова машинально ощупали живот. Сасори с удовольствием наблюдал за этим приступом паники. — Сакура, — сжалился он, наконец, — мы, в самом деле, живы. Тебе придётся смириться с этим ещё на какое-то время. — Но как? Как ты сделал это? — Хотел бы я сказать, что я легендарный гений, но этот процесс выглядел довольно жалко. — Какая разница, как это выглядело! Ты сделал противоядие! — Хорошо, если ты настаиваешь. Я — легендарный гений. «О да», — подумала Сакура. — «Никакое это не гендзютсу. Это настоящий Сасори». Он сидел, откинувшись спиной на широкий древесный ствол, словно на подушку кресла. И выглядел слишком чистеньким для человека, пережившего ад. Например, Сакура вся была в крови, грязи, и её экипировка напоминала решето. Интересно, принимая решение об атаке, Сасори учитывает, насколько это может его испачкать? Эти мысли лучше было отогнать. — Так ты объяснишь мне, как вычислил формулу? — Разумеется. Если ты объяснишь мне, как просмотрела отравленный кунай, угодивший тебе в живот. — Я была измотана, они нападали с разных сторон, я… — Это не оправдание. — А я и не оправдываюсь! — Сакура возмущенно упёрла руки в бока, но сразу почувствовала, что это движение было лишним. Ранение не обошлось без последствий. Придётся восстанавливаться. Сасори с недовольным видом отметил, как она поморщилась от боли, и перестал наседать. — Аккуратней, — наставительно изрёк он. — Нам ещё выбираться отсюда. Я надеюсь, ты будешь внимательна. Только тут Сакура поняла, что они вдвоём. Хотя ей казалось, будто Сасори говорил, что все остались живы. Но где тогда?.. — А где все остальные? — Ушли. — Ушли?.. — Да. Это звучало неправдоподобно. Сакура доверяла ему. Она знала, что если бы все погибли, он не стал бы её обманывать. Но всё-таки представить, что Дей-кун и Тен-Тен спокойно уходят, бросая их тут — было сложно. Сасори явно не хотел чего-то пояснять. Он вяло развлекал себя тем, что крутил отравленный кунай. Тот, висел в воздухе между двумя его указательными пальцами, растянутый нитями чакры, и вращался вокруг собственной оси. — Ладно, — сказал Сасори, скорее самому себе, чем ей. — Была высока вероятность, что нас попытаются добить. Поэтому после боя, когда мы тебя не нашли, я сказал им уходить. А сам остался тут. Мы договорились связаться, как только…. Ну, что такое? — Ты остался, чтобы меня найти? — А по-твоему я что, мимо проходил? Господи, Сакура… Яд всё-таки повредил твои мозги, — он фыркнул и отвернулся. — Спасибо, что нашёл меня. Я бы только предпочла, чтобы ты себя не травил. — Я всё равно скоро умру. Я не пытаюсь тебя задеть. Это просто факт. Надо было заканчивать этот разговор. Сакура вымучила из себя подобие улыбки. — Как ты всё-таки вывел противоядие? Он скривился и отбросил кунай в сторону. Потому что тот никак не помогал отвечать на вопросы. — Я не смог вычислить состав. Но смог вычислить специалиста. По инициалам на кунае. Сакура подобрала отравленное оружие и принялась его разглядывать. Вдруг Сасори усмехнулся какой-то мысли и полез в сумку. Извлёк из неё небольшой свиток сообщения, стянутый красной лентой. — Ты пишешь Дейдаре, что мы живы? — Нет. — А кому ты пишешь? Внезапная идея воодушевила его не на шутку. Он развернул свиток и задумчиво прикусил кончик карандаша. — Пишу старику Мону, — усмехнулся Сасори, — что его формула — дешевое фуфло. — Это его формула? Сосредоточенный кивок головой. — Всё равно не понимаю, как ты сделал это, — вздохнула куноичи. — Просто приму, как факт. — Это отличная идея, Сакура. Он её спас. И было не так важно, как именно. Уткнув теперь кончик карандаша в подбородок, Сасори придумывал своё послание. В открытую упивался победой. Перебирал варианты, чтобы остановиться на самом колком, улыбался. Да, улыбался. Не Сакуре, самому себе, но она могла это видеть. Она была допущена. И глядя на его улыбку, на насмешливый прищур, на то, как он твёрдой рукой вывел несколько слов на бумаге, Сакура поняла, что под ней уплывает земля. Потому что она думала, что нельзя любить его сильнее. Потому что она думала, что у всего есть предел. И предел её любви к Сасори давно был достигнут. Но нет. Вот он, смертельный удар. Она не могла без него. Больше ни дня не могла без него. Любила его до беззвучного вопля, до исступления, до истерики. Любила его больше жизни. Не в том смысле, что сильно. А боль-ше-жиз-ни. Потому что без него жизни вообще не существовало. Сасори дописал, поставил точку, повернулся к ней на эмоциональном подъеме. Он собирался сказать что-то вроде: «Поднимайся! Мы теряем время!», а вместо этого напоролся на её кричащий взгляд. Не понял, что случилось, взмахнул карандашом, продолжал убивать её каждым непринуждённым жестом, каждой мимической морщинкой. Словно открылась некая краеугольная истина, некий смысл, всепоглощающий смысл существования. Словно каждый вопрос вдруг обрёл ответ. Сакура никогда и никого не сможет больше полюбить так, как его. Он забрался вглубь её сердца, заменил собой жизненный импульс. Это он из глубины заставлял сердце стучать, был с ним неделим. Потому и мог причинить ей боль напрямую, минуя все наружные барьеры. Причинял боль уже тем, что между ними оставалось пространство, как между жаждущими воссоединения магнитными полюсами. И он видел, что у неё по щекам побежали слёзы, смотрел спокойно, как они скатываются, срываются вниз. Даже не спрашивал в чём дело. Склонил голову набок, разглядывал её дрожащие ресницы, губы, как если бы сидел на драматической театральной постановке. Раньше Сасори ходил на представления в уличных театрах, но в последний раз был там давно. Почему-то перестал, даже не заметил, в какой момент. Вся прелесть заключалась в том, что он впервые из наблюдателя превратился в участника. Хотя, по сути, наблюдателем он и остался, просто получил самое лучшее место, первый ряд. Соприкоснулся с подлинной ранимой сутью чужого чувства. Он смотрел на то, как она беззвучно плачет, глядя ему в глаза, и ничего с этим не делал. Не потому что ему было безразлично, а потому что до него любая эмоция просачивалась постепенно. Но Сасори знал, что это и есть настоящая красота. Он только коснулся пальцами её щеки, а Сакура чуть не захлебнулась, чуть не свихнулась. Вызвала своим всхлипом скупой смешок и взгляд, голодный до зрелищ. Сасори поманил её к себе, хотя делать ничего не собирался и не должен был. Просто подставил себя под штормовую волну. Поцелуев, прикосновений, сбивчивого шепота: «не могу без тебя, не могу». Лениво ловил её губы, почти не отвечая, не реагируя. Позволял себя обожать. Расслабился. Бог весть за сколько лет впервые расслабился по-настоящему. Посреди поля боя, без сил. Сакура сидела у него на коленях, касалась губами мочки уха, шептала, что не может без него, приятно скребла ноготками сквозь свитер. Как странно подошла к концу его жизнь. Кто бы мог подумать? — Нужно выбираться отсюда. Приходи в себя. Она кивнула, хотя продолжала его целовать. Да и не слишком Сасори противился этому. Выглядел он как обычно: надменный и непробиваемый. Но это было не так: сложный бой, порция яда, непрерывная концентрация — он чувствовал, как теплятся внутри последние капли жизни. Сасори собирался продержаться ровно до того момента, как они покинут опасную зону. Совсем недолго. По сути, что с ним, что без него — у Сакуры были почти одинаковые шансы спастись. А для него всё кончено. Мало что имело теперь значение. Поэтому, когда Сакура попыталась его обхитрить, едва заметно сконцентрировала чакру в ладони, провела по его спине и оценила степень распространения материи — он сделал вид, что не заметил этого. Как и того, что она вся задрожала после, вцепилась в него, будто в последний раз, потому что всё поняла. Финальные минуты представления. Уплывающее всё дальше небо над головой, порция солёных поцелуев, его имя шепотом сто раз подряд. Хватит. — Выполняешь по порядку, — заговорил он тихо, но повелительно. Сакура закрыла глаза, чтобы всё ушло, и остался только его голос. — Ты перестаешь плакать. Потом встаёшь и подтверждаешь, что можешь идти. Потом идёшь, куда я сказал и не задаешь лишних вопросов. — Да, — она подскочила, словно начинённая сжатыми пружинками, и сразу отчиталась: — Я могу. Могу идти! Поднявшись, Сасори сделал такой же вывод о себе, пока Сакура старательно утирала слёзы. Плакать она перестала мгновенно. И от влажных дорожек на щеках избавлялась безжалостно. — Мы обойдём деревню вдоль побережья. — Хорошо! Он усмехнулся. — Надо же, какая ты послушная, — Сасори зашвырнул в сумку свиток, хотя тот вряд ли ещё пригодится, и достал оттуда её свёрнутую кофту. — На. — Ох! Где ты взял? — Лишние вопросы. — Прости, — Сакура натянула кофту, едва впихнув непослушные от нервов руки в рукава. — Эта — моя любимая. Они двинулись в указанном направлении. Вопросы, наверняка лишние, Сакура держала при себе, как и разрывающееся на части сердце. Слишком быстро эта демоническая дрянь въедалась в тело. Когда проводилась операция, материя концентрировалась в руке. Теперь же она равномерно распределилась и разрослась, будто питаясь его силами. Единственное, о чём могла думать Сакура — об ещё одной операции, сразу, как только они выберутся отсюда. Эта идея заставляла её упорно идти вперед. — Если нам встретятся шиноби Принятия, нужно будет использовать это. Сасори пересыпал в её ладони десяток ампул. Сакура кивнула и молча убрала их в поясную сумку, вопреки желанию расспросить его об этом таинственном препарате. — Интересно, что это? — Конечно. — Обезболивающее, с которым ты налажала. — Обезболивающее?! — не любой вопрос реально было сдержать. Сакура сразу прикусила язык, но Мастер, кажется, ожидал такой реакции. Он издевательски цокнул. Выглядел абсолютно здоровым. Может, ей причудилось скопление материи? — Знаешь, какая основная и неожиданная проблема возникла у меня, когда я начал использовать своё кукольное тело? — поинтересовался он и продолжил, стоило ей отрицательно помотать головой. — Боль. Я перестал чувствовать боль. И не мог оценить, насколько сильно тело повреждено. На первых нескольких миссиях меня чуть не прикончили. — Никогда бы не подумала. — Ты, разумеется, не подумала бы. Но я! Я должен был подумать. — И на них это тоже работает? — Не совсем так, но да. Их тело регенерируется само по себе. Концентрирует чакру в местах повреждений. Когда тело не чувствует боли, оно не осознаёт, что необходима регенерация. Помнишь, я пытал одного из них в операционной? А ты умоляла вколоть ему обезболивающее? Я вколол под конец. И он сразу умер. Я подозревал, что так будет. — Значит.… Теперь у нас есть против них оружие? Такое простое? — Обстоятельства вынудили нас бездарно распорядиться этой уловкой. Я думаю, Таку решит проблему за несколько дней. И мы снова окажемся позади, — он извлёк из сумки еще одну ампулу, побольше. — Вот с чем тебе придётся поработать. Ампула так и осталась лежать в его протянутой ладони. Сакура ощетинилась. — Что это? — Ты знаешь, что это. Это кровь Хидана. — Зачем ты мне её отдаёшь? Пусть будет у тебя. — Это мне решать. — Пусть будет у тебя! — Возьми и не нервируй меня своей истерикой. У меня не хватит времени на исследование. — Не говори так! Стиснув зубы, Сасори остановился. Рванул Сакуру за локоть, впихнул ампулу с кровью в её ладонь. Она хотела дёрнуться, но побоялась разбить. Задыхалась от боли. Хотелось кого-то обвинить во всём этом, но было некого. Зачем он отдал ей это? Она никогда без него не додумается. — Я не смогу. Забери. Я всё равно не справлюсь без тебя. У них за спиной остался лес, а впереди простиралась равнина, голая и безжизненная. Где-то далеко виднелись тёмные грозовые тучи, но пока всё было тихо. Даже слишком. Сакура впервые посмотрела ему в глаза с тех пор, как поняла, насколько он болен. — Я не смогу, — снова повторила она, совсем беззвучно. Уже сейчас она знала, что запомнит этот момент навсегда. Серый убогий пейзаж, его алые волосы — яркое пятно, спокойный внимательный взгляд. Сасори положил ей ладонь на плечо и легонько сжал его. — Это точно, — заявил он неожиданно воодушевленным тоном. — Ты не справишься без меня. Но хоть попробуй, для галочки. И Сакура рассмеялась. Нервно. Немного громче обычного. Но искренне. Она потянулась к нему. Это даже нельзя было назвать поцелуем. Просто всего на секунду коснулась губами его губ. «Нет», — подумала она. Нет, нет, нет. Никуда он не денется. Он будет с ней. Только нужно поторопиться. Добраться до какого-то спокойного места. — Ты готова к бою? — Что?.. — Впереди нас ждут, но мы не можем вернуться обратно. Этого не хватало. Она действительно разглядела какое-то неясное движение. Сакура была готова к бою. Ей есть за что сражаться. — Принятие? — Мне так не кажется. Какие-то дилетанты. Звучало обнадеживающе, пока количество дилетантов, шагающих к ним навстречу, не превысило полсотни. Они шли сбитой толпой, громко переговариваясь. И возглавлял эту процессию, его получилось разглядеть первым, огромный широкоплечий мужик с топором в руке. На шиноби он похож не был, как минимум из-за нескольких десятков лишних килограмм. Но выглядел устрашающе. Сакура смотрела на толпу с тревогой. Ей не нравилось всё это. На лице Сасори не отразилось ни единой эмоции. — Точно. Дилетанты, — подтвердил он. — Развернёмся! — Нет. Их есть шанс убить, против Принятия мы ничего сейчас не сделаем. — Кто это вообще такие?.. — пробормотала Сакура, концентрируя в кулаках небольшую порцию чакры. Чем ближе подходили неизвестные, тем очевиднее становилось то, что они не имеют никакого отношения к боевым искусствам. В их руках поблёскивало оружие. Но вместо катан, кунаев и свитков печатей, Сакура различала: кухонные ножи, топоры и совсем уж неожиданные предметы, вроде медного таза, которым один бородач прикрывал свой выпирающий живот. В окончательный ступор она впала, когда из-за спины бородача с тазом выглянул маленький ребенок и тут же спрятался обратно. — О господи. Ты видел? — она посмотрела на невозмутимого Сасори. — Ты видел ребенка? Может, они просто пройдут мимо? — Видел. Я не думаю, что они пройдут мимо. Но ты можешь их припугнуть. Здоровяк с топором поднял руку и люди, наступая друг другу на пятки, постепенно остановились за его спиной. Роста он был выдающегося. Но оттого угрозы для них не представлял. Сакура заметно расслабилась, когда обнаружила в толпе женщин и даже стариков. Это были обычные мирные жители, по какой-то причине вооружившиеся кухонной утварью и покинувшие деревню. Однако пропускать их с Сасори явно никто не собирался. Лица, в равной степени угрюмые и испуганные, не отражали ни капли доброжелательности. Дождавшись относительной тишины, здоровяк пробасил: — Кто такие и куда направляетесь? Сасори молчал. В руке у него Сакура видела серебристый свиток. Он явно не намерен был вести переговоры. Потому она взяла эту миссию на себя. — А с какой целью Вы спрашиваете? Здоровяк пребывал в хмурой задумчивости, отвечать не спешил. Но тут у него из-за спины выскочил ещё один персонаж. Встрёпанный и дикий на вид тип, сразу с двумя кухонными ножами, по одному в каждой руке. Лоб его криво стягивала зеленая повязка. — Прикидываем валить вас или нет, че непонятного?! — выпалил он, чем вызвал неодобрительный взгляд здоровяка. Но не более. — Мы шиноби, — не стала юлить Сакура. Это и так было ясно. — Давайте мирно разойдёмся, каждый в свою сторону. — Это навряд ли, цыпа! Рядом отчётливо хлопнул свиток. Сакура, не оборачиваясь, знала, что справа от неё появилась марионетка. Но она не могла допустить, чтобы Сасори напал на беззащитных стариков и детей. Даже в таком состоянии он разделается с ними. Она нервничала. Придурашный тип, который ей нагрубил, завидев марионетку, истерически взвизгнул: — Они нападают! Бьем их! Бьем! — Ли, уймись! — взревел здоровяк, который явно очень медленно соображал. — На чьей вы стороне? — Ни на чьей, — внезапно вступил в разговор Сасори. — Мы пройдём вне зависимости от того, пропустите вы нас или нет. Я считаю до десяти. ОДИН. — Шиджо! Они угрожают! — ДВА. — Сасори, там дети. — Меня это не волнует. Нам важно как можно скорее пройти. ТРИ. Внезапно раздался испуганный женский вскрик. — Я знаю, кто он! Я знаю! — Спокойно! Успокойтесь! — Их нужно убить! — Никто не будет никого убивать, — громко призвала Сакура. — Но если вы не перестанете угрожать, мы будем вынуждены защищаться! Все на разные голоса призывали друг друга успокоиться или напасть, началась страшная суматоха. Сасори перестал считать и принял боевую стойку. Держать всю эту толпу в поле зрения Сакура уже не могла. Люди то ли разбегались, то ли пытались их окружить. Она сконцентрировала чакру, собираясь их припугнуть. Сасори усмехнулся. — Передумала быть пацифисткой? — Прошу тебя, перестань шутить. Мне это не нравится. — Мне тоже. Но вариантов не так много. Сакура крутилась на триста шестьдесят, потому что люди заходили со спины. Ребенок кинулся ей прямо под ноги, а потом резко отскочил, сообразив, на кого наткнулся. — Сакура, я атакую. — Нет! — она схватила его за руку, но тут же пришлось увернуться от коряво прилетевшего в них топора. Их забрасывали железом. — Прекратите! — вскричала она в отчаянии. Кинулась вперед, к стоящему на том же месте здоровяку. — Прекратите, пожалуйста! Мы не хотим вас убивать! — Прекратите! ВСЕМ ПРЕКРАТИТЬ! — скомандовал здоровяк. И люди постепенно стали опускать оружие. Становилось всё тише. «Господи, сработало», — прошептала Сакура. Она обернулась, от души надеясь, что Сасори ещё никого не убил. И вдруг всё замерло. Люди застыли, а потом и вовсе исчезли. Пространство сузилось. Звуки угасли. Все звуки, кроме одного единственного, вибрирующего шепота летящей голубой стрелы. Стрелы из чакры. Пущенной не простым человеком. Лучник, вытянутый по струнке с гордо вскинутым подбородком, стоял далеко. Но Сакура видела его силуэт. И силуэты других шиноби, очевидно, шедших по следу. Казалось, прошла вечность. Но все эти мысли уместились для Сакуры в одно единственное мгновение. Мгновение между тем, как она обернулась, чтобы увидеть Сасори, и тем, как стрела с плотным тугим звуком вошла в его тело. Он упал. Страшно упал, потому что мгновенно. Не приложил руку к ране, не вскрикнул. Он упал и больше не шевелился. Голубые языки оперения мерцали, даже отсюда их было видно, пока стрела не развеялась, словно ничего не произошло. И мир взорвался. Хаосом, болью, детскими воплями, всецело отвергающим реальность «НЕТ». — Нет! — кричал кто-то рядом с ней, — нет! «Нет» сыпалось со всех сторон. «Нет», — орал человек с кунаем в бедре. «Нет», — вопила женщина, дико озираясь по сторонам, в поисках. «Нет», — рассыпалось небо на куски, у всех у них над головами, громовыми раскатами, грохотом, отрицанием. — Нет, нет, нет, нет, — умоляла Сакура, хотя не замечала этого, и сквозь её сложенные над раной руки сонно сочилась кровь. И не срабатывала лечебная техника. Не срабатывала. Но, может, дело было в том, что Сакуру трясло. Горло осипло, сжалось. Заливало глаза. — Сасори, — попыталась она позвать его, но не было голоса. И не было понимания, что стрела угодила в сердце. Сразу в два сердца. И пробила оба. Насмерть. Не было понимания, что Сасори не дышал. Смотрел сквозь неё пустым взглядом. Не было понимания, что Сасори умер. Умер.