***
— Звучишь кисло, все нормально? — третья попытка установить связь увенчалась успехом, и после непродолжительного разговора Никита не мог не спросить об этом. Гена приложил ладонь ко лбу: еще и заболел. Ну надо же. — Плохо себя чувствую просто, не обращай внимания. Он не знал почему, но рассказывать о драке – хотя куда там, об избиении – совершенно расхотелось. Звонил он, твёрдо уверенный в том, что выложит все, получит свою скудную порцию поддержки, но как только услышал Курскеева, сразу понял: не расскажет. Слишком уж жизнерадостным казался друг с рассказами о всякой бессмыслице. И Гена чувствовал буквально, как отрывается от Никитиной жизни. Это как тряпку на лоскуты пускать. Вокруг все рвалось с громким треском, а он пытался цепляться за вылезшие из ткани нитки, в попытках сшить кусочки. Только вот беда: шить он никогда не умел. Уже положив трубку, какое-то время просто сидел, не на постели даже, на полу. Чувствовал под ладонью затертый линолеум, шкрябал кровавую корочку на шее, и пытался сообразить, что делать дальше. Когда за окном раздался писк какого-то экскаватора, очнулся, но размышления так ни к чему и не привели.***
К середине декабря дороги уже завалило сугробами. Кричащий белый бил по уставшим глазам, стоило только шагнуть за массивную школьную дверь после уроков. Парень шёл в сторону дома предельно медленно, залипая на собственные мысли. Мать узнала-таки о драке. Чёрт бы побрал эту новую охранную систему! Гена какое-то время просидел под домашним арестом, который, к слову, абсолютно ничем не отличался от его привычного образа жизни. А ещё эта не глупая фраза про то, что без Никиты он отбился от рук. Явно же лишняя. Ладонь привычно нашарила в кармане чужую зажигалку: раньше с этим приходило спокойствие. Больше нет. Абсолютно ничего. Он без Никиты от жизни отбился. Стоит где-то в стороне, ущербно и неумело вертя в руках незажженную сигарету. Страдая. Ха. Сильно ли он с этой своей влюбленностью смахивал на идиота? В подворотне дома в плохом районе нужно незаметно делать музыку в наушниках тише, а лучше выключать совсем. Так всегда можно понять, что за тобой увязался какой-нибудь гопник и дать по съебам как можно быстрее. Выработанная за годы привычка сработала и сейчас. Услышав шаги за спиной, он даже не стал оборачиваться, просто втопил до подъезда, где и замешкался с ключами. — Бу, — на плечо опустилась тяжёлая рука. Гена чуть рюкзак не выронил. Голос не был пугающим. Скорее, знакомым. — Так стартанул от меня, стремно? — Карелин с легкостью развернул его к себе лицом. — Надеешься, что хоть кого-то можешь испугать? — Гена решил, что если будет тоже вести себя вызывающе, то сможет дать отпор. Слава рассмеялся, обнажив зубы, и ослабил хватку на плече, а после и вовсе убрал руку в карман. Говорить он явно ничего не собирался, стоял, смотрел как-то по-идиотски, поэтому Гена продолжил: — Какого хера ты вообще возле моего дома забыл? Держать зрительный контакт Фарафонову всегда было сложно, но и пары секунд хватило, чтобы понять: со Славой что-то не так. — Слышал, избить тебя хотят. Снова. Странная, неприсущая Карелину искренность, не приправленная никаким сарказмом и прочими колкостями. — И что? Первым хотел ударить? — Гена ощетинился разом: ещё чего не хватало вестись на чужое благородство. Он же прекрасно помнил... — Придурок? — непонимание в чужом затуманенном взгляде слегка смущало, — я тебя не бил. Не стал бы. В голове словно все встало на свои места: горчичного цвета куртка и правда мелькала перед глазами, но не тогда, когда его били. Потом. — Ты, — Гена нахмурился, не до конца уверенный, стоит ли произносить фразу целиком, настолько она казалась абсурдной, — скорую вызвал? Слава только кивнул, подтвердив странное предположение.***
Никита учил Гену драться. Обычно это сводилось к ударам кулаками в чужие ладони, несильным захватам, валянием на земле и смеху. Славин урок начался с удара в челюсть. — Никакой реакции, — произнёс Карелин, потирая руку. — Я не думал... — Ты и не должен, это же инстинкты. Никита учил Гену какой-то херне. Только сейчас он осознавал, что Курскеев, видимо и не собирался ничем помогать. Просто развлекался. На первом занятии со Славой, в промерзшей заброшке Фарафонов оставил кучу нервных клеток, стремление быть лучшим человеком, и, как он думал, расстался с болезненной привязанностью к Курскееву. Гена даже не понял, как получилось то, что получилось. Типа нестандартный обмен: химия взамен на махание кулаками. Кто мог проиграть? Скорее всего, им обоим стоило уже тогда закрыть этот бойцовский клуб.***
Это произошло в последних числах декабря. Он тренировал эпичные и не очень полеты в стены и углы обшарпанной комнаты в недостройке. — Да разозлись ты уже! — они установили, что Гена даёт неплохой отпор, когда зол. Точнее, хоть какой-то отпор. — Да не за что мне на тебя... Слава не дослушал, никогда этого не делал. Чужое лицо как-то просветлело, а потом его искривила ехидная усмешка. — Ну и как тебе было с Курскеевым? Гена замер, а его оппонент, поняв, что слова попали прямо в цель, продолжил: — Скучаешь, да? Сообщения строчишь ему, наверняка, названиваешь? Грустно остаться без ебаря? Фарафоновский чётко организованный эмоциональный фон пошел по пизде. Единственное, что было важным — заткнуть Славу. Не имел этот мудак никакого права говорить о чувствах. Где-то на краю расшатанного сознания Гена отметил, что кроме расчетливого вызова было в этих фразах что-то ещё. — Мне вот просто интересно, что такого приятного ты находишь во всем этом, раз так убиваешься? Неужели так хорошо с ним? Парень ничего не ответил, потому что даже не знал, как это на самом деле. Просто позволил собственной злости закипеть и вести себя. Быстрым движением он метнулся к Славе, который будто красной тряпкой размахивал. Вполне логичным показалось резко двинуть уже сжатым кулаком куда-то в живот. Карелин не согнулся пополам, но замолчал. Потом был удар в скулу, который Слава легко блокировал, а следом за ним с другой руки. Чисто машинальный толчок в стену. — Забьешь меня теперь, или что? — абсолютно спокойно для человека в его положении бросил Карелин. При этом его глаза словно заискрились, хотя это могли быть просто пивные брызги. "Или что", — пронеслось в голове у Гены, прежде чем он за пару секунд сократил расстояние между их лицами. Спросил бы кто-нибудь спустя пять минут, чем он думал, тот вряд ли смог бы ответить. Это просто показалось единственным логичным вариантом. Все остальные: ударить снова, развернуться и уйти, спасовать, посмеяться над ситуацией – отметались, как закрытые двери в бесконечном коридоре из ночного кошмара. В голове, впервые за последние месяцы, спасительно опустело. В противовес этому в груди шумно бухало, в тот короткий миг, пока он касался чужих губ. Именно прикосновение – поцелуем это назвать язык не поворачивался. Слава оттолкнул его почти тут же, обозвав и истерично сбежав в другой конец комнаты. — Ты серьёзно не понимаешь за что тебя пиздят, да? Гена, едва удержавшись от того, чтобы коснуться собственных губ, мотнул головой