Солнце в соседнем окне

Эльку выталкивать из квартиры пришлось едва ли не пинками. Отмазкам про то, что тётя Ира с мужем скоро вернётся, Элеонор категорически не верила. Да и истинную причину перемены в настроении подруги она поняла без труда. - Надеюсь, хотя бы в этот раз мне не придётся смотреть, как ты в одиночестве зализываешь раны, — грустно улыбнулась Элеонор, застёгивая молнию на платье. — …Ну, а если передумаешь — звони, — ухмыльнулась она, неспешно пройдя в коридор и провожая нахмуренное лицо подруги сверкающим взглядом. В тот момент Марина ненавидела саму себя. Неужели жизнь совсем ничему её не научила? Что ж. Значит судьба такая — раз за разом кидаться в объятья одних и тех же граблей. Она прекрасно осознавала, что Рита всё видела, и ей было невероятно стыдно за все те мысли и уж тем более за то, что было с Элеонор. Но как объяснить это Рите? А нужно ли объяснять? Действительно ли она так сильно обижена? Ведь Рита знала про все её встречи с Артёмом и наверняка понимала, что и с другими женщинами она тоже может встречаться. Впрочем, на самом деле не было никаких других женщин. Была только Рита. И уже давно никто другой Марине не был нужен. Вот только все точки давно расставлены над i – они любовницы, не более, и Рита явно смирилась с таким положением вещей. Так будут ли последствия у этого маленького недоразумения? То, что последствия будут и притом не маленькие, Марина поняла уже на следующее утро. В комнате Риты никого не было. Всё утро она провела на подоконнике, выкуривая одну сигарету за другой, но любимая наблюдательница так ни разу и не промелькнула в окнах напротив. До самого вечера в квартире вообще не обнаруживалось признаков жизни, и только ближе к ночи в зале загорелся свет, впрочем, окна Риты по-прежнему скучали в темноте. Наутро повторилось то же самое, и теперь Марина уже не на шутку волновалась. Неужели, так сильно обиделась? Наверное. И это легко понять. Видеть любимую, целующуюся с другой, да ещё и так бесцеремонно, на её собственных глазах… Марина чувствовала себя действительно паршиво. А ещё было холодно. Тонкая рубашка не помогала согреться. *** «Я должна ей всё объяснить», — наконец убедила саму себя девушка, резко вскакивая с подоконника. Короткое чёрное платье, больше напоминающее длинную майку в обтяг, босоножки на шпильке. Волосы собрать в хвост, или распустить? Рите больше нравится, когда они свободно струятся, спадая на плечи… Какие глупости! С этой мыслью Марина выбежала в подъезд, поспешно отсчитывая ступеньки ударами шпилек о бездушный камень. Через несколько минут она уже стояла возле заветной двери и нервно теребила в руках по привычке прихваченную с собой пачку сигарет. Глупости. Всё будет хорошо, она поймёт, непременно поймёт и простит. Марина отчаянно жала на кнопку звонка. Она знала, что Рита дома. Чувствовала. В конце концов, по ту сторону стены явно раздавался едва различимый шорох, но её родители обычно в это время на работе, а значит, это… - Марина? – на пороге стояла мама Риты. В домашнем халате, с небрежно забранными в хвост волосами и невероятно усталым осунувшимся лицом. - А Рита... дома? – пробормотала девушка, подсознательно ощущая тяжесть этой тишины. Пауза затягивалась, а пристальный тяжёлый взгляд заставлял мурашки бегать по коже. Он ни оставлял ни тени сомнения, что Марина больше не просто подруга и пример для подражания в глазах Ритиной матери. Теперь между ними стояло что-то, заставившее женщину взглянуть на девушку другими глазами. - Зайди. Мне нужно с тобой поговорить, — несколько суровый голос всё же развеял угнетающую тишину, и Марина осторожно шагнула на порог. *** Сигарета. Ещё одна. Какая по счёту? Неважно! Ничто не важно, кроме этой боли в сердце. «Дурочка, глупая моя, любимая... Что же ты наделала? Как же теперь…» И беспорядочный хоровод мыслей. Таких тяжёлых, что голова болит. Марина без сил роняет её на колени, с ненавистью откидывая в сторону сигарету, которая ни черта не помогает успокоиться. Обхватывает ноги руками и из последних сил старается удержать слёзы. Зная, что не выйдет. Старый обшарпанный подоконник в подъезде казался просто ледяным. Не то, что родное уютное местечко в своей квартире, до которой она так и не дошла. На автопилоте шаг за шагом она брела к своему любимому подоконнику в надежде спастись от этих мыслей… А был бы он таким любимым, если бы не те глаза, ласкающие её обнажённое тело восхищённым взглядом? В этот момент и подкрались удушающие слёзы, и она бросилась к ближайшему окну в пролёте между этажами и чиркнула зажигалкой. Вот только в этот день всё было не так, и сигареты не помогали. Она по-прежнему боялась оторвать лицо от коленей, словно это укрытие спасало от того страшного взгляда, которым одарила её мама Риты, произнося: «Она вскрыла себе вены». И будто током через сознание, а потом волной по телу, прямиком в сердце. - Когда? Почему? – шептала она, силясь понять слова женщины. - Я думаю, тебе виднее, почему… Они обе замолчали. Неужели из-за… «Из-за меня, из-за меня…» — бормотала Марина, с каждой секундой ненавидя себя всё сильнее. Риточка, глупенькая. Зачем же ты так… Губы дрожали, и снова хотелось курить и плакать. Только на кафельном полу валялась пустая пачка сигарет, а слёзы так и стекали вниз по горящим щекам, не переставая. Она всё помнила. Каждое слово, каждый взгляд. И помнила ту страшную фразу, которую так и не смогла договорить: - Она… Она… - Жива, — произнесла её мать, и Марина с болезненным всхлипом выдохнула. Спасибо, Господи! Спасибо, что не дал ей совершить непоправимое! — А теперь, я думаю, тебе есть, что мне рассказать, — добавила Ритина мама, выждав паузу. И Марина поняла, что точка возврата давно пройдена. Поняла, что расскажет ей про них с Ритой всё, потому что просто не сможет врать женщине, чья дочь сейчас лежит в больнице с перебинтованными руками. Чью дочь она любит и чуть было не потеряла из-за собственной глупости. - Простите меня, пожалуйста… — начала она, зная, что вряд ли получит это самое прощение. Эта правда должна была открыться совсем не так. Только не так. Ради Риты, не ради неё. Но поздно посыпать голову пеплом – Рита сама так решила и уже этого не изменить. Вот только как произнести вслух – «Я люблю Вашу дочь. И она меня тоже…». На самом деле не так уж и сложно. Гораздо труднее сейчас сидеть на этом чёртовом подоконнике и осознавать, что потеряла единственный шанс хотя бы раз снова увидеть любимую девушку, попросить у неё прощения и почувствовать на себе её любящей взгляд. А на каменном подоконнике было так чертовски холодно.