Весенняя буря

Нового розового Чжунхона Ёнгук прозвал "клубничкой" — за волосы, похожие на клубничное молоко. Тот негодовал, но они слишком долго не виделись, чтобы Чжунхон мог злиться по-настоящему. Чжунхон не знал, но он и на вкус был как клубника. Сладкий, немного терпкий. Очень хорош со сливками. В первые сутки после приезда Ёнгук вылизал своего клубничного Чжунхона везде. Он чуть с ума не сошел от их близости, такой долгожданной. Ёнгук с трудом отпускал его из постели даже в туалет (был у него порыв покараулить за дверью, пока Чжунхон делал свои дела, дабы сокровище точно не украли у него из-под носа, но Ёнгук, к счастью, еще не настолько двинулся). Кто-то писал, звонил и ему, и Чжунхону. Ёнгук потерпел жужжание пару раз и решительно выключил свой телефон. Глядя на него, и Чжунхон отключил свой. На следующий день в дверь квартиры начали бить ногами. Строго говоря, сначала в нее позвонили, но Ёнгуку было неинтересно отвлекаться от Чжунхона и идти открывать каким-то левым людям, которые не Чжунхон. Клубничка глядел на него расширенными, пьяными глазами и был абсолютно согласен. Дверь все же пришлось открыть. За ней стоял Мэсло и почему-то Химчан во главе делегации из друзей Чжунхона. Откровенно невыспавшийся Ёнджэ тут же сунулся вперед. — Хён, ты Чжунхони не видел? — спросил он. Ёнгук открыл рот и почувствовал, как вокруг его талии обвились теплые руки. — Ой, Ёнджэ-хён. Ты как здесь оказался? — спросил Чжунхон. К Ёнгуку прижались всем телом, напоминая, что Чжунхон вообще-то был без штанов. Слава Богу, хоть в трусах. Но перед Мэсло, которому совершенно нечего было пялиться на совершенные, совершенно голые Чжунхоновы ноги. Ёнджэ помрачнел. Ёнгук толкнул Чжунхона локтем. — Иди оденься, — велел он. Мэсло хохотнул: — Расходимся, никого из них не убили, у них тут просто трахомарафон. А ты, между прочим, мудак, — это уже относилось к Ёнгуку. — Мы тут волновались вообще-то, звонили. Хоть смску-то можно было написать, плейбой. Ёнгук почесал в затылке и извинился. Чжунхон тоже крикнул из комнаты: "Извините, ребята", — и припрыгал в недонадетых джинсах, подтягивая их на ходу. Химчан расчувствовался и крепко его обнял, предварительно дав подзатыльника. Нордический Чоноп показал большой палец. — Ладно, мы пошли тогда, — сказал Ёнджэ. — Пока, хён, — Чжунхон уже снова вцепился в Ёнгука, незаметно потираясь ширинкой о его зад. Зря только штаны надевал, рассеянно подумал Ёнгук. Кажется, на его лице это отразилось, потому что Мэсло тут же выпихал всех из квартиры и закрыл за собой дверь, напоследок масляно подмигнув. Чжунхона и его товарищей-трейни уже потихоньку выпускали на сцену. Аксель и Э-Нерджи танцевали в японском туре Big Bang, Дончоль снялся в массовке клипа AKMU. Чжунхон был нарасхват: камера его любила, так что он успел засветиться в полудюжине клипов и посниматься в рекламе пары не особо крупных брендов как модель. Ёнгук только удивлялся, как Чжунхон преображался во время работы. Обычно Чжунхон при чужих был тихий и в чем-то даже застенчивый, хоть и любил побаловаться. Но кто был этот уверенный красавец, смотревший в камеру и на людей в зале как хозяин? Откуда он брался? Оставалось лишь недоумевать и любоваться. Самое забавное, что на съемках реалити-шоу об их группе от этой уверенности мало что оставалось. Чжунхон деревенел, говорил невпопад и делал глупости. Впрочем, менеджер утверждал, что это было мило и вполне сходило за своеобразное неуклюжее эгьё, а разговорчивых и харизматичных в будущей группе хватало и без Чжунхона. Тому оставалось только помалкивать и улыбаться. Но лучше всего, считал Ёнгук, Чжунхон выглядел в его постели. Разумеется, это было зрелище не для широкой аудитории. Приватный эксклюзивный перформанс. Сто восемьдесят семь сантиметров тренированных мышц и кожи, слепящей своей белизной даже на фоне простых Ёнгуковых простыней, — когда Ёнгук ее касался, его собственные руки на ней казались почти черными. Розовые, как жвачка, волосы, пушистым облаком разметавшиеся по подушке. Улыбающиеся миндалевидные глаза, улыбающиеся губы и ямочки на щеках, которые Ёнгук так любил целовать. Широко раскинутые обнаженные ноги с большими, но на удивление изящными ступнями. Ёнгук любил просто смотреть на него такого, сонного и разморенного. Присутствие Чжунхона — здесь, рядом, в его доме, в его постели, своего и родного до кончиков пальцев — наполняло его тихим счастьем, которое теплом разливалось под кожей, прибоем шумело внутри. Ёнгук часто ловил себя на том, что беззастенчиво пялится на Чжунхона. Причем даже не на раздетого или танцующего: это было бы понятно, — а в совершенно обычные, будничные моменты. Например, когда Чжунхон пил воду из бутылки — ладно, это можно было списать на фрейдистские ассоциации, — или когда валялся на диване, подперев голову рукой, и втыкал в мобильный. Ёнгук глядел на его пальцы в розовых волосах, на сосредоточенное лицо, прикушенную губу — пожалуй, это были одни из немногих моментов, когда Чжунхон моргал редко, как нормальный человек, и хотя Ёнгук находил его вечное хлопанье ресницами ужасно умилительным, такой Чжунхон ему тоже очень нравился. Ноги у Чжунхона не умещались на диван и либо свисали с подлокотника, либо бывали подогнуты чуть не вдвое. Ёнгук мог бы часами смотреть на него такого, но Чжунхон обычно замечал и лез обниматься, и тут Ёнгук тоже отнюдь не был против. А еще Ёнгук ужасно любил смотреть, как Чжунхон улыбается. Его продолговатые глаза в такие моменты прижмуривались, превращаясь в полумесяцы, будто проведенные черной тушью, а губы приоткрывались, обнажая ряд белых зубов с необычно закругленными уголками. Иногда Чжунхон улыбался сомкнутыми губами, и тогда их уголки очаровательно мягко приподнимались. А иногда он закусывал нижнюю губу, глядя прямо на собеседника, и в такие моменты Ёнгуку хотелось запереть его в спальне и не выпускать. Впрочем, Ёнгук в своем пристрастии попялиться был не один. Он часто замечал, что Чжунхон смотрит на него не сводя глаз, а пойманный — смущается и прячет взгляд. Разумеется, Чжунхон был влюблен и слегка необъективен, но тем не менее Ёнгуку было искренне интересно, на что в его внешности можно глазеть столько времени. Сам Ёнгук отнюдь не считал себя красавцем и давно с этим смирился, но ведь что-то же привлекало взгляд Чжунхона. Того даже не понадобилось спрашивать: как-то раз, читая сообщение от Наташи, Ёнгук поднял голову и опять наткнулся на взгляд Чжунхона. На удивление, тот не стал отворачиваться, а решительно встал с кровати и плюхнулся к Ёнгуку на колени. Старый компьютерный стул угрожающе заскрипел, но Чжунхон даже внимания не обратил. Ёнгук машинально поднял руку, чтобы погладить его по щеке. Чжунхон перехватил ее, прижался к запястью губами, поцеловал в центр раскрытой ладони. Пальцем другой руки провел по губам Ёнгука, проследил их очертания. Ёнгук приоткрыл рот, впустив в него палец Чжунхона, пососал и ощутил дрожь, прошедшую по его телу. — Хён, — сказал Чжунхон. — Улыбнись мне. Ёнгук послушно улыбнулся. — Не так! — потребовал Чжунхон. — Шире! Вот, так-то лучше. Он поцеловал Ёнгука сначала в один уголок рта, затем в другой. — Как мне нравится, когда ты улыбаешься, — прошептал он, прислонившись лбом ко лбу. — У тебя такая красивая улыбка, хён. Хочу, чтобы ты улыбался только мне. "Красивая" улыбка Ёнгука обнажала не только зубы, но и полсантиметра десен, но он не стал спорить. Чжунхон вообще внезапно оказался тем еще ревнивцем — Ёнгук от него совершенно не ожидал. Поначалу он тщательно анализировал свое поведение, чтобы убедиться, что не давал поводов для ревности, но затем понял, что дело не в нем самом, а в характере Чжунхона, и забил. Тому бесполезно было говорить, что для Ёнгука существовал только он: Чжунхон умудрялся злиться даже из-за комментариев фанаток на ютубе. Неугомонный, он даже искал фики про Ёнгука с Мэсло, читал их, гневно закрывал страницу (хорошо хоть не катал разгромных отзывов) и еще некоторое время пыхтел от злости. В это время к нему было лучше не подходить, но спустя полчаса-час он сам приклеивался к Ёнгуку и всячески демонстрировал, что Бан Ёнгук — его, Чхве Чжунхона, собственность, и никак иначе. Как-то раз он даже потребовал было купить парные футболки, но Ёнгук только покачал головой. В агентстве, разумеется, сразу узнали об их связи. Никто никому ничего не говорил, но сердечки в глазах Чжунхона трудно было не заметить, да и Ёнгук, что уж греха таить, вел себя не вполне адекватно. Он не особо удивился, когда Тедди на следующий же день подозвал его и спросил, указав глазами на Чжунхона: — Как у тебя с ним? — Отлично, — сказал Ёнгук. — Мы хорошо ладим. Он не солгал ни капли — просто кое о чем умолчал, — но под проницательным взглядом Тедди все равно почувствовал себя немного неуютно. — Ну вот и ладушки, — сказал Тедди. — У нас, Бан, есть неписаное правило: "Делайте что хотите — главное, не попадайтесь". Действует, правда, только для айдолов. Стажерам у нас нихуя нельзя, — он засмеялся. — А то мало ли. Молодо-зелено. Меры не знают, язык за зубами держать не умеют. Сплошные неприятности от них. — Я понял, — медленно сказал Ёнгук. — Ну вот и делай что хочешь, — Тедди хлопнул его по плечу. — Но — под твою полную ответственность. Сам понимаешь, осечек в нашем деле не прощают. Ёнгук кивнул. Чжунхон смеялся в другом конце студии с товарищами по группе, и казалось, будто он был младше не на шесть с половиной лет, а на десятилетия и столетия. Ёнгук потер глаза ладонью. Подписав контракт с YG, он сам отказался от нормальной, открытой личной жизни. Но даже если бы они с Чжунхоном не были айдолами, Ёнгук не посмел бы при всех назвать его своим: в их стране на такое смотрели косо, геи считались если не прокаженными, то кем-то близким к этому. И все же на миг он пожалел о контракте, непробиваемой бумажно-чернильной стеной вставшем между Ёнгуком и всеми, кого он когда-либо любил. Будь у него второй шанс, Ёнгук сделал бы то же самое — но не жалеть он не мог. Среди прочих своих особенностей Чжунхон был ужасно модный. На практике это означало, что на некоторые его луки Ёнгуку было просто неловко смотреть. Он утешал себя тем, что это не Чжунхон носит хуйню, а просто он, Ёнгук, плохо разбирается в моде. Он не особо интересовался трендами и всем таким, да и вообще носил вещи по принципу "пока не порвется". Но все-таки, на его неискушенный взгляд, Чжунхон иногда надевал ну просто лютую хуйню. Другое дело — сам он был такой высокий, стройный, красивый и любимый даже в этих дурацких шмотках, что Ёнгук почти готов был ему их простить. Чжунхон натянул воротник водолазки до носа и, дурачась, спросил: — Оппа, я миленький? Ёнгук посмотрел на его глаза, большие и весело блестящие под длинными темно-русыми ресницами, на задорно торчащий носишко кнопкой и совершенно детские, пухловатые щеки, на чудовищные шаровары с лампасами, которые Чжунхон упрямо напялил, не внемля тонким, но многочисленным намекам Ёнгука. И ответил: — Ужасно. И сделал "дзынь" — коснулся Чжунхонова курносого носа кончиком пальца. Что ж он так любил-то этого дуралея, а. Дуралей нагнулся к нему и потерся о его губы своими через ворот водолазки. Ёнгук почувствовал сквозь ткань, как они расплылись в улыбке. Чжунхон ушел, а Ёнгук остался — такой счастливый, что ему даже страшно стало на миг. Ему все казалось, что он сейчас взлетит, как мыльный пузырь. Внутри у него все сверкало, переливалось и трепетало. Ёнгуку вдруг захотелось догнать Чжунхона, перехватить за руку, утащить домой, запереть в спальне и не выпускать. И не отпускать из рук, чтобы счастье не выскользнуло, не улетело в небо, за облака, где Ёнгук до него не дотянулся бы.