~~* * *~~
Случается, мальчики проводят целые выходные, практически не выходя из дома. Это не проявление социо- или агорафобии, просто им есть, чем заняться. Особенно, когда они вдвоём. Зачастую они по привычке отсиживаются в подвале. Здесь комфортно и тепло, к тому же – стараниями хозяина комнаты – ещё и эстетически приятно находиться. Курт обычно занимает рабочий стол или, ради удобства, кровать, где устраивается, чтобы, абстрагируясь от реальности, приняться строчить в своих бесконечных тетрадках и блокнотах. Не то, чтобы он поборник вековых традиций писательства и исключительно рукописей. Нет, у него есть лэптоп, куда он позднее переносит удавшиеся тексты. Просто ему проще выражать свою мысль сперва на бумаге, то перечёркивая написанное, то выделяя в кружки спорные моменты, то вписывая между готовыми строками бисерным почерком целые дополнительные предложения. Он всегда отдаётся процессу творения целиком, уходя в свой внутренний мир; Блейн находит это заслуживающим уважения. А ещё в такие часы он, бывает, усаживается на соседний стул за столом или аккуратно примащивается в ногах товарища на кровати, чтобы вблизи наблюдать за Куртом. Потому что это интереснее всего. Сам Курт интересен. Начиная от сосредоточенной складочки между его бровями, выдающей крайнюю степень задумчивости, когда дело спорится, и пишущая рука мальчика движется с бешеной скоростью, пытаясь угнаться за стремительной мыслью, заполняя смыслом страницу за страницей. И заканчивая этой забавной привычкой Курта приоткрывать рот и постукивать кончиком колпачка ручки по зубам, когда что-то в его голове путается, не позволяя правильно моделировать фразы. И во всём этом он прекрасен. Хотя, надо признать, Блейн оценил это в полной мере не сразу.~~* * *~~
Становясь свидетелем писательского труда Курта в первые разы, Блейн ещё не проникся – он ощущал себя немного брошенным. Ему не хватало внимания второго мальчика, и он предпринимал жалкие попытки привлечь его к себе: горестно вздыхал, издавал нарочитый шум даже при минимальном движении, зевал и вполголоса жаловался. И очень скоро пришёл к выводу, что Курта это нисколько не беспокоит. Вряд ли тот вообще слышал Блейна – настолько глубоко он увязал в собственных фантазиях и стараниях придать им складный вид. Затем, наверное, чтобы просто занять себя в периоды Куртовой писательской активности, Блейн придумал игру по обратному принципу от первоначальных своих стремлений. Игра не имела ни чётких правил, ни толкового названия, и заключалась в элементарном вызове: сделай что-нибудь этакое, но чтобы Курт не отвлёкся от своей работы. Блейн баловался. Он и исполнял целые концерты, громко распевая песни во всю глотку, подыгрывая себе на импровизированных барабанах – то есть, на любой подходящей под удары ладоней поверхности. И виртуозно извлекал из-под Курта покрывало, когда мальчик работал на кровати. Обычно, на этот медленный и требующий всей сосредоточенности процесс уходило не меньше пятидесяти минут, но фокус удавался. Ну, и Блейн несколько раз позволял себе невинные вольности. К сожалению, он отлично помнил о глупом табу на поцелуи, и, грустно глядя на друга глазами несправедливо обиженного щеночка, не пытался возражать. Но ведь, в принципе, притрагиваться к нему Курт не запрещал, правильно? Это была отличная лазейка, и Блейн пользовался ей. Например, он ловил левую руку товарища, которая была почти не востребована им, и прослеживал подушечкой своего большого пальца бледные ниточки вен на запястье Курта или предположительные очертания тоненьких косточек его кисти. Ещё Блейн, совершенно рискуя, но – не видя за своими действиями чего-то из ряда вон выходящего, прижимался носом к шее Курта сзади, чуть ниже линии волос на затылке. Это была одна из самых замечательных разновидностей игры, потому что на свете не существовало штуки более приятной, чем запах Курта: обалденная смесь ароматов его ухоженной кожи, шампуня на растительных экстрактах, лёгкого парфюма с задорной цитрусовой ноткой, косметических средств… Она заполняла лёгкие Блейна, оставляя впечатление, будто кто-то окурил его мозг чем-то сладковатым, нелегальным, и юношу подолгу потом не отпускало – после одного-единственного вдоха. Но всё же, самым излюбленным приёмом Блейна было несколько иное прикосновение. Не такое интимное внешне, но на деле – куда как более личное. Обычно это случалось, когда Курт работал за столом. Тогда Блейн подсаживался позади него, и клал ладонь ему на спину, чуть смещаясь от позвоночника к левой лопатке. Конечно, тут он мог ощутить лишь ткани рубашки или свитера Курта, однако, важнее было другое. То, что он чувствовал. Сердцебиение Курта. Жизнеутверждающая, размеренная пульсация жизни внутри него. Мирный и мелодичный темп. Красивейшая музыка, полная тепла и надежды. Она заставляла Блейна трепетать и восхищаться. Он был готов даже время своё отсчитывать исключительно таким способом. Потому что любых часов он как-то инстинктивно продолжал побаиваться, но стабильный, ровный ритм, отбиваемый сердцем Курта под ладонью Блейна, внушал ему спокойствие и уверенность. По существу, Блейн позволил себе оставить только эту разновидность игры, когда свыкся с работоспособностью и потрясающей увлечённостью Курта своим делом и осознал, что просто наблюдать за этим почти магическим действом созидания – чудо из чудес, которое ему позволено, пока он рядом с Куртом. Теперь, в часы работы товарища с текстами, Блейн просто держится поблизости – так близко, как ему удаётся, соблюдая хотя бы видимые приличия (потому что, была б его воля, он бы натурально забрался Курту под кожу).~~* * *~~
А сам Курт продолжает, уйдя с головой в творческий процесс, игнорировать как Блейна, так и прочие – куда как менее интересные – сторонние факторы. Он выказывает некий признак включённости в жизнь лишь однажды – когда Блейн набирается храбрости погладить его по голове. Сначала Курт даже не сводит воедино приятное ощущение тёплых пальцев, зарывшихся в его волосы, и близость Блейна – настолько он увлечён своим делом. Он как раз находится в середине написания предложения, когда до него доходит очевидная взаимосвязь между всем, что происходит в реальности с ним, и мальчик замирает, тактильно прислушиваясь к ласке. С одной стороны, этот ненавязчивый недо-массаж приносит ему удовольствие, с другой же… Так, так, надо собраться, какие там у Курта были аргументы «против»? Что-то про «неуместно», «неприемлемо», «не… Ах, да. Курт вспоминает свой главный довод, заставляющий его испытывать страх и неловкость: Блейн не в себе. Он ничего не помнит о том, что было с ним до того сентябрьского вечера, когда он заявился в дом Хаммелов. Он не знает, кто он и кем был прежде. А главное, не знает, каким станет, в случае, если память вернётся к нему. Не факт, что в его жизни останется место для Курта, когда это произойдёт. Как хороший друг, он должен был пожелать Блейну скорейшего «выздоровления» и избавления от всех странностей, что сопровождают его теперешнее существование, включая и перечень предметов, что были при нём изначально. Однако что-то в этой необходимости проявить благородство есть горьковатое. В общем, да: Курт должен, должен-должен-должен, но он не может. Он боится дня, когда Блейн что-нибудь вспомнит, и всё изменится. Подразумевая вероятность этого переломного момента, Курт и не хочет…позволять им обоим зайти слишком далеко. Их взаимосвязь и так подозрительно укрепилась в рекордно быстрые сроки. Поэтому нынче он, не отрывая сосредоточенного взгляда от листа перед собой, произносит выдержанным, специальным своим стервозным тоном: - Кроме шуток, Блейн. Испортишь мне укладку – лишишься руки, ага? Поглаживания останавливаются, Блейн коротко хихикает и с явной неохотой убирает руку, отмечая про себя, чтобы отвлечься от разочарования, побочный факт: он впервые продул в своей игре. В следующий раз, стоит быть осторожнее.~~* * *~~
Бывают, впрочем, исключения из шаблонных ситуаций. Когда Курт не пишет, он расслаблен и разговорчив, и они с Блейном просто болтают, о всяком. Или это Блейн в их паре – Парень, Который Всерьёз Занят. Обычно это случается, когда Блейн обнаруживает в библиотеке, собранной Куртом, очередную интересную для себя книгу, и тогда на несколько часов он – потерян для окружающих. Он читает быстро, взахлёб, его мимика и жестикуляция живо откликаются на происходящее в книге; он много комментирует персонажей и их поведение, спорит или соглашается с основными постулатами и идеями авторов. Курт обожает, когда Блейн углубляется в чтение – ибо это непередаваемо забавно и информативно. Подвал временами превращается в натуральный книжный клуб. Расскажите кому-нибудь постороннему о том, что подростки, будучи увлечёнными друг другом и находясь наедине, коротают досуг таким образом, и вас обязательно поднимут на смех. Но так оно есть на самом деле – касательно этих конкретных подростков.