Последний раз

Непроизвольный сбой во всем теле. Ярче, по накатывающей. Сжимаешься, в попытке стать меньше, незаметнее. Может, так его боль станет чуть слабее? Может, так он сможет вернуться к тебе? Может…Нет, он уже не может. Он больше ничего не может. Не в его компетенции. Вне его. Бесцветная капля сожаления по щеке, бессчётная среди своих. Жмуришься…Остановить…Что остановить? Решения уже не найти. Втягиваешь голову в плечи. А губы немо твердят одно и то же, разбавляя паутину слёз: — Юта…Юта…Юта… — подтянуть раненую руку еще ближе, закрывая здоровой часть лица. Пытаясь скрыть испещрённые черты, оголённые чувства. Позволяя тонким прозрачным линиям прочертить свой путь по фалангам твоих пальцев. Не в состоянии взять себя в руки. А на что ты вообще теперь способен? Ты лишился его. Ты сам себя всего лишил. Разменял, словно монету. Без лишних слов и соображений. -С тобой… — Его голос. Тон, цвета блёклой пастели. Его тепло почти на исходе. -С тобой… — Заклинает самого себя, движения реальности, фактов. -С тобой… — Наполняя воспоминаниями. Он помнит. Всё до малейших деталей. От первой надежды до последнего крика. От вашего первого поцелуя до хохота одноклассников и раздирающего: “Сучка!” Убивало…так надменно и безысходно, с каждым новым вздохом. С очередным кобелём, подкатившим за доступным развлечением. Он не верил, не верил в то лицо, что было перед ним. Не верил, что это его натянули прямо на парте, в запертом классе, после уроков, под взорами кучки шпаны – ваших одноклассников. До последнего…Не принимал…не мог поверить. Стирая оголенную кожу спины о поверхность парты, каждой клеткой ощущая её шероховатость, он отказывался осознавать. Ритм толчков…твой и не твой. Жестокий, безэмоциональный. Движения поршня машины, робота. Но не его Акиры. То лицо…Он свято верил, что оно не твоё, маска. Чей-то искусный обман. Так наивно…Вопреки тому, как ты вбивался в тесноту тела, истребляя что-то внутри него…в вас обоих. Вглубь – и что-то истощается. Податься назад, не внемля череде его хриплых воплей, что ты душил ладонью. Ещё глубже – и нет, не стало. Померкло. Ты видел, как его слезы превратились в льдинки. Глаза остекленели, уставились в одну точку, за границей этого мира. Не остановился. Даже тогда, подгоняемый своими одноклассниками: -Трахай его! Трахай эту суку! Не остановился, скользя взглядом по его разорванной школьной форме. По его оголённой груди, по ореолам сосков. Ни на секунду. Вопреки совести, тщетно пытавшейся тебя отрезвить, подбрасывая один слайд памяти за другим. Ты продолжал, невольно вспоминая, как ещё недавно ты бережно обнимал его за плечи, по-мальчишечьи заостренные. Зверь…Нет. Шакал, склонившийся над безвольным телом, кончая в него. Ты…ты просто…Запятнал? Обесчестил? Убил…его и себя. Вы оба умерли. Романтично? Мерзко и подло. Мерзость в каждом твоём нейроне. Подлость, свившая свое гнездо на месте твоего сердца. Правильно. У тебя нет сердца, не стало. Когда ты оставил его распятым на парте, с капельками крови на бедрах. Изломанный, безжизненный, покинутый тобой…жизнью. Всем, ради чего он жил. Таким ты его видел в последний раз, таким ты его сделал. Уходя из класса в компании отребья, под бодрые возгласы и комментарии, ты пытался разглядеть его лицо. То, что от него осталось. То, что он утаил, отвернувшись от тебя, уставившись в поверхностный пейзаж за окном. Пытался…сквозь пелену слыша, как кто-то сказал: -Всё, как ты и говорил, Судзуки. Он — всего лишь сучка, что раздвигает ноги по первому требованию. А с сучками отношений не бывает. Прости, что сомневались. Подстроил. Тебе хватило твоей сволочной натуры, чтобы всё подстроить. Просчитал, до малейших деталей. Предугадал, его поведение, его ответы. Всё, чтобы выставить его в роле шлюхи, с которой ты время от времени забавляешься. Втоптал в грязь, будто решил несложную математическую задачу, с точностью до последнего знака. Только вот результат вышел ноль. Ноль…Ни тебя, ни его. Лишь редкие хлопья снега, что похоронили следы дух школьников. Тех, что любили, доверяли друг другу. Тех, что были когда-то… -Не могу…Ну почему я не могу?! – Он на исходе. -Не могу…Слышишь, Судзуки?! Даже сейчас я не могу прибить гадину вроде тебя! – Надсмехается сам над собой. – Не могу…разлюбить…не могу. – Едва различимо, словно шёпот листвы. – Да будь ты проклят!!! – Вопль. Полная противоположность, на грани возможностей связок. Бьёт по барабанным перепонкам. Дребезжание окон, люстры и исхудавших черепиц объединённых чувств. -Аки…— Не отрываешь ладонь от лица. Замираешь, боишься пошевелиться. Чувствуешь, как к ней присоединилась ещё одна, истлевающая остатками тепла. Того, что он пронёс в воспоминаниях о тебе, под ворохом нескончаемой раны шириной в его душу. -Мой Аки… — прорывает. Рыдаешь в голос, ревёшь, смешивая накопившееся с рыком. Ревёшь, уткнувшись в его эфемерную ладонь, обвивающую тебя сероватыми лоскутками. Касаешься губами переплетения тумана, с жадностью впитывая его холодное тепло. Запускаешь в него пальцы здоровой руки, целуя образовавшиеся вихри и изгибы. Нежность…Казалось бы, погибла безвозвратно. И всё же, в его глазах именно она. Без конца и края, любящая, лелеющая безоговорочно. Здесь, сидя рядом с тобой на коленях. Нежность. Он вновь смотрит на тебя, как тогда. С одним лишь различием. Его глаза…Они плачут без слёз, украдкой, смешиваясь с едва заметной улыбкой на губах, столь незначительной и тусклой… *** — Что… — Затих, спустя минуты, часы — ты не считал. Просто рыдал, как беспомощный ребенок, в его объятиях. А он твердил всё это время: “Аки…мой Аки…” -Что с нами будет? Ничего. Я уйду с рассветом. Сегодня был последний день. Я уйду, Аки. Я очень устал. – Так и есть. В каждой ноте, в каждом звуке. Усталость. -Как? — Приподнимаешься, прерывисто. Разрушая ваш контакт. Не отпускал. До этого он не отпускал твоей ладони. Не противился этому. Желал этого. — Разве…Я…Останься. – Глаза в глаза, как раньше. Так давно. Немая просьба, призыв. Ты просишь его остаться. -Не могу. Мне было дано ровно семь дней. Ни больше ни меньше. Сегодня истекает последний. – Проводит по щеке, так знакомо. Настолько, что хочется выть. Настолько, что хочется расстрелять плавный бег стрелок на часах. -Останься. – Не слышишь. Прикидываешься глухим. А вдруг передумает? Увы. -Нет, Аки. Мне отведено ровно семь дней, чтобы проститься с этим миром и закончить свои дела. – Блуждает взглядом по тебе, по испорченной одежде, по множественным ранам, к счастью, неглубоким. Хочет запомнить досконально, намертво. -Прости. – Касается подушечкой указательного пальца царапины на ключице. – Прости меня за это. – И от этого становится невыносимо. Как ни разу в жизни. -Идиот. – Даже это слово теперь излучает бережность. – Это я. Я должен просить у тебя прощение. Я! – Склоняешь голову, словно на плахе. А к горлу подступает тошнотворный и тугой ком. – Я должен просить… — Только такое не прощается. И тебе это прекрасно известно. Скребёшь ногтями по ворсу ковра. Наступает, вновь. Истерика, паника, отчаяние, безвыходность – в одном флаконе. Лёгкий укол холодка в лоб. Поцелуй. Он поцеловал тебя, даруя прощение. Вот так вот, не разбрасываясь глупыми и поверхностными словами. Всё так же отважно и открыто, как в былые времена…