Дневник Тома Реддла.

*...Мое имя – Томас Марволо Реддл, хотя большинство обывателей предпочитают не произносить его вслух – опасаются и потому говорят Тот-Кого-Нельзя-Называть. Я Темный Лорд Судеб, наследник Слизерина и самый страшный кошмар Магической Британии... я лорд Волдеморт! (М-да... Пафосно до оскомины, но в подобных вопросах лукавить не стоит, себя-то, может, и обманешь...)* Родился я 31 декабря 1928 года. В Новогоднюю ночь, можно сказать, сделал самому себе подарок. В смысле, не только себе, но только я смог оценить этот презент по достоинству, остальные от привалившего им счастья в моем лице почему-то оказались не в восторге... (Спасибо, не придушили в колыбели, хотя, по сути, и некому в тот период жизни было.) Одним словом, не было у родни ко мне ни пылкой любви, ни мало-мальской заботы об отпрыске... Моя мать, Меропа Мракс, была чародейка из старого чистокровного, но погрязшего в снобизме и самолюбовании, несмотря на нищету и вырождение, рода. Да и как еще можно понять то, что дети рождаются все более болезными кретинами, а глава семьи не желает этого замечать. Кроме того, разговаривает с прочими магами "через губу", а домочадцев заставляет дома говорить лишь на серпентарго. Причем такое положение дел длится не один год и даже не одно десятилетие, а никому и дела нет. Мамаша умерла при родах в муниципальном госпитале для бедных, успев лишь дать мне имя – Томас, по крайней мере, так решили доктор и акушерка, да думаю, она даже в предсмертном бреду продолжала звать моего беспутного папашу-магла (чтоб ему земля битым стеклом), по которому продолжала сохнуть даже после того, как он бросил ее с пузом... Он, как только приворот ослабел, о брюхатой жене-ведьме слышать не хотел, что уж говорить о ее отродье. (Так и сказал, когда я встретил его и решил выяснить, как же так вышло, что я при живом отце рос в приюте.) Но не будем о грустном. До одиннадцати лет я рос Томом Реддлом, и только когда поступил в Хогвартс, узнал свое полное имя. А уж о чародейской родне разузнал намного позже... * Гарри отчего-то показалось, что, хотя строки не способны передавать эмоции, написавший все это Том был... одним словом, Поттеру показалось, что эти воспоминания пронизаны грустью. Вряд ли, конечно, это было так, но бывший аврор невольно переносил свое отношение на похожую почти до дрожи историю собственной судьбы... Уж кто, как не он, сполна хлебнувший сиротства, мог понять боль брошенного на произвол судьбы ребенка. Желание найти близких... узнать хоть что-то о родителях... *Я всегда знал, что одарен. А еще я знал, что дар мой темный, недобрый и способен на многое. Мне еще восьми лет не исполнилось, когда я отправил на тот свет преподавателя начальных классов, обучавшего детей в приюте мисс Коул. На редкость гадкий был старикашка – с воспаленными слезящимися глазками, вечно провожавшими сальным взглядом чернявых миловидных мальчиков, входящих с остальными одноклассниками в столовую. Как-то он попытался зажать меня в коридоре, но стоило мне ощутить на виске его сбивчивое зловонное дыхание, потные ладони, пробирающиеся под школьную рубашку... не выразить словами мое состояние в тот миг (да что там, меня и сейчас передергивает от воспоминаний)... Первый магический всплеск юного мага это знаковый момент, а я тогда просто пожелал – чтобы этого слизняка не было! От слова совсем. Нигде. И магия отозвалась... Я совершенно не думал, как это произойдет, но желание стереть этого мерзавца из моего слоя реальности было слишком сильным – практически всепоглощающим! А потом, когда я смотрел, как он корчится в агонии... нет, я не наслаждался, что бы потом об этом случае не рассказывали – не верьте. Ничего подобного. Но я запомнил. И принял к сведению происходящее. * Гарри читал эти откровения и, с удивлением прислушиваясь к собственным впечатлениям, сознавал, что не может воспринимать написавшего эти мемуары человека, как Волдеморта – одержимого властью маньяка. Нет. Это был всего лишь Том – обиженный ребенок, и против воли Поттер проникался к нему... сочувствием? Пониманием? Жалостью? Впервые в душе Почетного пенсионера возникло ощущение неправильности собственных поступков, неверной оценки происходившего в то смутное, беспокойное время конца девяностых... А еще Гарри отчего-то вспомнился часто снившийся ему кошмар – маленькое, будто обожженное тельце не-мертвого младенца на вокзале Кингс-Кросс, корчащееся в судорогах на полу под скамьей и разрываемое захлебывающимися криками... Свой порыв хоть чем-то помочь, как-нибудь облегчить... "Оставь, – звучит в ушах голос Дамблдора, – ты не можешь ему помочь". Поттер послушался его, хотя уже тогда стараниями бешеной Скитер узнав много секретов белого мага, заигравшегося в Бога, чувствовал некую странность, неправильность происходящего. Это впечатление ошибки копилось где-то на задворках подсознания долгие годы, а теперь обрушилось на бывшего Аврора ведром ледяной воды. "Мерлин! Я же просто струсил! – сверкнуло молнией в мозгу. – Я ничем не лучше его родителей, предатель!" Подобные мысли причиняли боль, но были нужны, даже необходимы, предательство, словно заноза, сидело в мозгу, превращаясь в чудовищный нарыв! И осознание совершенной ошибки вскрывало этот гнойник... "«Оставь его» – конечно, директор! Чудесный совет! Уж вам-то не привыкать оставлять младенцев на произвол судьбы!" – от злости на собственную глупость и легковерие у Поттера задрожали руки, и ветер от выброса стихийной магии пробежал по комнате... Такого давно не происходило. И Гарри немного отвлекся от эмоциональных переживаний, подавляя выброс. Еще жертв и разрушений не хватало. Успокоившись, он продолжил читать... *Много чего еще было... Но своими умениями я пользовался с осторожностью. Мне казалось, что объем моих сил очень мал и может окончательно иссякнуть, а остаться безоружным мне не хотелось. Но понемногу я свои способности старался развивать... Нет, никаких кошек или собак (против них я и сейчас ничего не имею), но ведь есть такая мерзость, как пауки, мухи, двухвостки! Да, им пришлось пострадать, во имя моего просвещения.* Прочтя это и буквально почувствовав в слове "пауки" неприкрытое отвращение и гадливость, Гарри покачал головой, удивляясь сходству антипатий (скорее всего, переходящей в арахнофобию) между своим лучшим другом и главным врагом. *...Правда, был один кролик, на котором я пытался проводить опыты по ментальному подчинению... Но создание это было зловредное и пакостное. Те, кто не имеет опыта общения с этими грызунами, считают их безобидными пушистыми ушастиками... (Что ж, не стану переубеждать, а куплю маленького крольчонка и подарю одному из этих гринписовцев. А потом заключу с остальными пари, через сколько времени этот несознательный невежа сбежит из дома. И стану богат!) Характер у ручных кроликов хуже чем у сиамских котов – обгаженные тапочки, одежда, изгрызенная мебель, съеденные комнатные цветы, шерсть на обивке мебели, а также различные мелкие травмы: укусы, царапины и нервные расстройства... и это еще не все пакости. Вот в этом случае я действительно получил моральное удовлетворение! (Сдохни, тварь!!!)* Возможно, Поттера шокировало бы мстительное удовольствие, с которым Том писал о задушенном питомце другого ребенка, но собственный опыт общения с принадлежавшем тетушке Мардж бульдогом по кличке Злыдень... в общем, Гарри вполне мог понять такую неприязнь... *А потом в мою жизнь ворвался высокий рыжеволосый, экстравагантно одетый мужчина. Альбус Дамблдор. Профессор и преподаватель магической трансфигурации в Школе Чародейства и Волшебства – Хогвартсе... А вместе с ним Магический Мир Британии. Письмо с приглашением стать студентом и билетом на алый Хогвартс-экспресс, отходящий от платформы 9 и 3/4. (Кстати, до сих пор не могу понять маловразумительное название, писали бы уже 9.75!) Антипатия между мной и Дамблдором возникла сразу. Уж не знаю, какой реакции он от меня ждал, рассказывая то, о чем я и без него догадывался... но восторженных воплей не было. Я был довольно сдержан, даже когда он продемонстрировал заклинание "Инсендио" и поджег мой шкаф. Сказать по совести – тоскливо мне было. В приюте не до жиру, начинаешь ценить те немногие вещи, что удалось скопить, выменять, а порой и украсть, так что желание треснуть по тупой рыжей башке, додумавшейся устроить это идиотское аутодафе, было сдержать чрезвычайно трудно. Правда, желание узнать о Магическом Мире побольше, а уж тем более поступить в школу магов, открывало новые горизонты для сироты, и я сдержался. Но затаился. Уже тогда я умел быть терпеливым, ждать, а главное, думать. И делать выводы. Делать выводы и наблюдать. Я не обольщаюсь и не говорю, что был добрым, нежным агнцем. Нет. Я был злобным, мстительным и уже тогда властолюбивым гаденышем, но умным, а такое слово как всепрощение читал лишь в словарях. Да и обелять себя – значит нагло врать. Я промышлял мелкими кражами и в достаточной мере поднаторел в этом, за всю жизнь лишь раз попавшись. Я не стеснялся заниматься шантажом, плести интриги, пробиваться наверх... (Ну а что еще я мог делать, если требовалось выжить?) Только тот, кто действительно знает, что это такое – быть НИКЕМ, понимает, насколько важно пробиться в жизни и стать человеком, который что-то значит, и, соответственно, решает хоть что-то... * Глаза Гарри словно засыпало раскаленной солью... Да, не стоило так зачитываться в его состоянии и с его проблемами по здоровью. Пытаясь унять жжение, Поттер, подняв очки, потер глаза пальцами, но стало лишь хуже. Отложив мемуары Тома, мужчина вытащил из-под спины подушку, мешавшую лечь, и, превозмогая боль в раздраженных глазах, попытался уснуть. Вскоре стало легче и бывший аврор, видимо, задремал, поскольку момент, когда провалился в глубокий сон, как в яму, он пропустил...