– Что же... эти костюмы весьма… неплохи, – еще раз окинув Донхэ внимательным цепким взглядом и заставив юношу покраснеть еще сильнее, вынесла свой вердикт молодая графиня Ли, думая про себя о том, что единственная причина, почему эти тряпки все еще не выброшены в сточную канаву, так это красота и обаяние того, на кого они надеты, компенсирующие всю жалкость и нелепость этих провинциальных нарядов, но вывести это сокровище в свет в подобном кошмаре… Нет, Саын решительно не могла позволить этого! Ведь это будет форменный позор не только для их кузена, но и для всей их семьи! И к тому же юной графине хотелось, чтобы все их знакомые оценили, какой драгоценностью они владеют, и чтобы они возжелали их кузена так сильно, как не желали никого и ничего в своей собственной жизни, ведь обладать чем-то красивым намного приятнее, если ты знаешь, насколько сильно желанна эта красота для других.
– Я же говорила вам, что мы позаботились о внешнем виде нашего Донхэ! Когда ты ищешь невесту из хорошей семьи, ни за что нельзя позволить себе ударить лицом в грязь перед почтенным обществом, – назидательно произнесла устроившаяся в кресле и попивающая кофе жена священника, которая так же, как и молодой граф Ли, оценила всю прелесть этого напитка, а может, просто делала вид, что эта жуткая черная и горькая жидкость доставляет ей несказанное удовольствие.
– Ваша мудрость не перестает восхищать меня, Ваше Сиятельство, – восхищенно выдохнула Саын и, видя, как от ее весьма и весьма грубой лести пожилая графиня буквально расцветает на глазах, и следуя своему амплуа восторженной почитательницы, добавила: – Ах, если бы вы знали, как вы напоминаете мне мою покойную мать и как мне сейчас не хватает ее совета… – в наигранной горести тяжело вздохнула девушка, думая, что уж по кому, по кому, а по своей матушке – чопорной леди старой закалки, славившейся своим железным нравом и неукоснительной строгостью и не гнушавшейся поднимать руку на детей, она не скучает совершенно точно и даже рада тому, что в ее бурбоне в один прекрасный день самым таинственным образом оказалась смертельная доза яда, который использовал управляющий их домом для того, чтобы избавиться от грызунов, и который помог им избавиться от самой большой и жирной крысы в их доме.
– Мое милое дитя, – всплеснула руками тронутая до глубины сердца этими насквозь фальшивыми признаниями пожилая графиня, а затем прижала их к груди, со всеми своими чуткостью и любовью обращаясь к девушке: – Если вам это будет нужно, то вы всегда можете обратиться ко мне за советом. Вы даже не представляете, как я буду рада помочь вам словом или делом, моя дорогая девочка…
– Спасибо, вы даже не представляете, как много это значит для меня, Ваше Сиятельство, – опутанная шлейфом притворной благодарности и восхищения, выдохнула Саын, тоже прижимая к груди руки, но уже в следующее мгновение перешла на очень и очень деловой тон и, не дав пожилой графине, видимо, уже прямо сейчас решившей начать наставлять ее, вставить ни слова, совершенно случайно упомянула о том, что по чистейшему стечению обстоятельств их с мужем личный портной как раз сегодня приедет, чтобы снять с них мерки для новых костюмов для верховой езды, и что было бы весьма и весьма неплохо, если бы он снял мерки с Донхэ и подогнал его костюмы по размеру, ведь, кажется, их кузен несколько похудел в дороге, и что если они откажутся принять от них хотя бы такую помощь, то это смертельно обидит и молодую графиню, и ее супруга, поэтому и Донхэ, и его матери не оставалось ничего иного, кроме как согласиться с предложением деятельной жены молодого графа Ли, которая едва ли не просияла, заручившись согласием пожилой графини.
Сославшись на то, что матери Донхэ требуется хороший послеобеденный отдых и ее наверняка и без того утомили все эти примерки и вся эта суета, Саын с изяществом истинной светской львицы уговорила матушку кузена отпустить юношу в одиночестве в главный особняк усадьбы. Впрочем, сегодня они с Сонмином не собирались делать с кузеном ничего предосудительного, поэтому ему пока вряд ли стоило опасаться чего-либо, но этот ребенок все равно так очаровательно робел и краснел, будучи не в силах связать пары слов, а уж когда Саын попросила подать ей руку, чтобы опереться на нее… Надо же, она никогда и не подозревала, что человеческое лицо способно принимать столь насыщенный красный оттенок. Однако мало-помалу юноша начал привыкать к обществу встретившего их в холле кузена и его супруги, которые, обменявшись крайне многозначительными взглядами (оставшимися совершенно незамеченными для их дорогого кузена), с удовольствием провели для него экскурсию по своему дому, не без удовольствия и толики бахвальства рассказывая о воистину впечатляющем ансамбле, созданном лучшими столичными архитекторами и декораторами. Но, к большому удивлению Сонмина и Саын, их кузена интересовала вовсе не стоимость полов из редчайшего сорта темного дерева, которое было привезено специально для них из другого королевства, и лежащих на полу связанных несчастными рабами Кеванской империи ковров; более того, кажется, юношу даже не сильно впечатляла покрытая напылением из настоящего золота лепнина, расписанные вручную медальоны и вазы из тончайшего фарфора; единственное, что по-настоящему впечатляло и восхищало Донхэ, – картины. И молодой граф Ли и его супруга, обладая развитой интуицией, наблюдательностью и чуткостью, очень быстро поняли это, изящно переведя разговор в посвященное искусству русло. И – о чудо! – их кузен окончательно забыл о своем смущении, с жадностью слушая все, что они рассказывали ему о развешанных на стенах картинах, более того, он даже начал расспрашивать Сонмин и Саын о сюжетах и их создателях. Сам. И в свою очередь совершенно спокойно отвечал на вопросы кузена и его супруги, поведав о том, что он немного обучался рисованию и музыке в школе, но это весьма и весьма неподобающее занятие для будущего священника, поэтому этим занятиям уделялось куда меньше времени, чем, например, чтению Библии или богословию. Тем не менее этот внезапный приступ разговорчивости их вечно смущенного кузена был настолько удивителен, что молодая чета, не сдержавшись, обменялась удивленными взглядами. С каждой минутой этот мальчишка казался им все интереснее и интереснее, а если учесть, что разговоры с ним лились необычайно легко и приятно, то… кажется, их кузен и правда был особенным во многих смыслах этого слова. И это делало его еще более желанным и притягательным.
А уж когда Сонмин и Саын увидели его в сшитом на заказ костюме, соответствующем всем последним веяниям столичной моды, то… граф и графиня окончательно уверились в том, что в их руки попалось подлинное сокровище, которое они ни в коем случае не должны упустить и которое должны продемонстрировать всему миру. В соответствующей случаю огранке. И поэтому, даже не слушая возражений кузена, они попросили своего портного отшить ему заново полный гардероб, абсолютно все – от нижнего белья, чулок и носков и до обуви, головных уборов и костюмов для верховой езды, а когда Донхэ в очередной раз попытался что-то возразить им, что это вряд ли будет слишком уместным, и отказаться от столь щедрого подарка, Сонмин очень резко осек кузена вопросом о том, почему тот так рьяно желает нанести смертельную обиду ему и его супруге, желающим помочь ему от всего сердца, впервые демонстрируя эту сторону своего характера – жестокую, непримиримую и властную и быстро ставя на место своего кузена, который, к вящему удовольствию молодого графа Ли и его супруги, безропотно подчинился, пока даже не представляя, что это только начало на его долгом пути к полной покорности, которой они с большим удовольствием его научат. Но пока… и этого урока было достаточно, поэтому Саын тут же поспешила сменить тему, чтобы немного отвлечь мальчишку от только что полученного хлесткого, пусть и словесного удара, пообещав ему, что обязательно познакомит его со всеми своими друзьями-художниками, и… уже буквально спустя пару минут успокоившийся и расслабившийся кузен снова премило беседовал с ними и даже согласился задержаться на чашку чая, совершенно позабыв о случившемся, ну или по крайней мере сделав вид, что он забыл, хотя… это неискушенное дитя совсем не умело носить маски и играть в светские игры, и это… это была одна из самых привлекательных его граней, о которой сам мальчишка, разумеется, не имел ни малейшего представления.
***
– Графиня Ли, разрешите? – аккуратно постучавшись в двери, Сонмин практически бесшумно вошел в покои супруги, в которых, вопреки всем его ожиданиям, царили полумрак и тишина и не было никого, кроме его жены, сидящей перед туалетным столиком и медленно вынимающей инкрустированные драгоценными камнями шпильки из сложной прически.
– Конечно, муж мой… – Саын уже собиралась было подняться с места, чтобы подарить мужу традиционный реверанс, но тот, нахмурившись, остановил ее:
– Нет-нет, не стоит, сидите, – мягко улыбнулся граф, приближаясь к супруге, и, накрыв тонкие прохладные пальцы жены своими, спросил: – Можно я? – и, получив в ответ утвердительное:
– Конечно, – сам медленно начал одна за одной вытаскивать из густых темных волос такие красивые, но такие острые и опасные шпильки, позволяя вьющимся прядям рассыпаться по обнаженным белоснежным плечам.
– Ваше Сиятельство, вы не будете против, если сегодня ночью я останусь в ваших покоях? – разобрав прическу супруги, с завораживающей улыбкой спросил у отражения графини в зеркале Сонмин, скользя кончиками пальцев по гладкой, бархатистой коже плеча супруги.
– Я буду счастлива, муж мой, – рвано выдохнула графиня и, будучи не в силах терпеть и сдерживать себя больше ни минуты, поднялась с места, резко оборачиваясь к супругу, находя его губы, самые любимые и самые желанные, своими и разрешая ему этой ночью делать с собой все, что он пожелает, ведь с ней и только с ней Сонмин позволял себе быть осторожным, чутким, ласковым и нежным, он всегда ласкал и любил свою супругу так, как никого другого, заставляя ее покрываться сладкой россыпью мурашек и хрипло стонать, выгибаясь в такт каждому своему движению, и доставляя ей такое наслаждение, о котором пробравшийся в комнату и пристроившийся на коврике у входа обнаженный юноша в ошейнике мог только мечтать, молча глотая злые, полные подлинной ненависти и ревности слезы.
***
– Ваше Светлость! – полный недовольства, слишком громкий и слишком злой для столь позднего часа девичий голос, раздавшийся у него в кабинете едва не над самым ухом, заставил Хёкджэ недовольно поморщиться и оторвать взгляд от бумаг, которые мужчина внимательно изучал уже битый час и которые просто не могли оставить его равнодушным.
– Эмили… – растерянно протянул герцог, глядя на все еще одетую в дорожный плащ до чертиков злую белокурую девушку, чью внешность: нежное личико, изящные черты, огромные голубые глаза и белокурые локоны – вполне можно было бы назвать ангельской, если бы не гримаса, искажающая ее лицо.
– Удивлены столь поздним визитом, Ваше Светлость? А вы представляете, как я была удивлена, когда узнала о возвращении своего жениха в город из уст чужих людей?! – даже не пытаясь скрыть недовольство в голосе, бесцеремонно поинтересовалась девушка, зло глядя на немного растерявшегося герцога.
– Прости, у меня не было времени…
– Не было времени на что? На то, чтобы написать мне пару строчек или отправить посыльного? Господи, Ваше Светлость, вы могли бы хоть раз придумать более-менее убедительную отговорку? – недовольно фыркнула девушка и, зло сверкнув глазами напоследок, потуже затянула завязки плаща и собиралась уже было выйти из кабинета своего жениха, но тот, быстро поднявшись из-за стола, буквально в пару шагов настиг девушку, рывком разворачивая ее к себе:
– Эмили, ты же сама прекрасно знаешь, как много у меня сейчас проблем, и к тому же… на твоем месте я бы не стал обижаться и провоцировать меня на какие-то… ответные действия, – многозначительно усмехнулся Хёкджэ, глядя в полные восхитительной злости глаза своей невесты, которая, разумеется, сделала вид, что она совершенно не понимает, о чем сейчас идет речь.
– Ответные действия? – невинно улыбнулась Эмили, всего за пару мгновений превращаясь в того самого ангела, что направо и налево очаровывал мужские, да и женские тоже, сердца.
– Виконт Миллер, барон Корнэ, граф Чон – мне продолжить список твоих летних побед? Или мы займемся чем-то более приятным, раз ты все же здесь, да еще в такой час… – с многозначительной усмешкой протянул Хёкджэ, ловко справляясь с завязками на дорожном плаще своей невесты, и, легким жестом скинув с ее плеч темную ткань, обнажил весьма и весьма приятную своему взору картину: – Я вижу, ты подготовилась к визиту, – усмехнулся мужчина, окидывая взглядом стройную фигуру, скрытую лишь жалкими клочками заграничного кружева, которое теперь так модно называть нижним бельем, и полупрозрачной тканью пеньюара, и, подхватив довольно взвизгнувшую девушку на руки, отправился с ней в сторону своих покоев, решив, что отчеты его столичных соглядатаев никуда не денутся до завтрашнего дня, да и их неутешительное содержание… вряд ли изменится.
