My obsession

О балах, устраиваемых королевской семьей Аарона, говорили все, всегда и везде, ведь каждый гость этих воистину грандиозных торжеств просто не мог не остаться не впечатленным теми пышностью и роскошью, блеском, изяществом и красотой, с которыми были обставлены все публичные мероприятия в королевском дворце, ведь ими неизменно занимались лучшие из распорядителей торжеств. Ежегодно более пяти миллионов золотых из королевской казны тратились на самых лучших поваров, самые лучшие угощения, вина и закуски, а также на самых лучших музыкантов, танцовщиц и шутов, призванных развлекать сотни знатнейших гостей с самого вечера и до самого утра. Однако еще больше денег просто взлетали в воздух тысячами разноцветных залпов ярчайших фейерверков, которые не могли оставить равнодушными даже самые черствые и равнодушные сердца. Но куда было тратам королевской семьи до тех, что позволяли себе лучшие из лучших ее подданных: роскошные украшения и наряды, новые экипажи, запряженные племенными жеребцами именитых пород, прически и макияж – на все это тратилось такое количество средств, что сложи их всех и пожертвуй короне, то их страна избавилась бы от необходимости собирать налоги и пополнять казну ближайшие… сто лет? Но кому какое могло быть до этого дело, когда можно было потратить эти деньги на новое платье, диадему или белоснежного жеребца, предназначенные лишь для того, чтобы приковывать к себе взгляды всех присутствующих – восхищенные, завистливые или вообще полные ненависти – не имело значения. И молодые граф и графиня Ли в совершенстве освоили это искусство, с упоением наслаждаясь всеобщим вниманием. Они, пользуясь привилегиями близких друзей не только самых влиятельных семейств и людей в Аароне, но и самого короля и в особенности его сына, как всегда прибыли на бал просто-таки с непозволительным опозданием в полтора часа и всего за тридцать минут до появления венценосных особ, что уже вызвало недовольный ропот среди старшего поколения, однако… все правила приличия были соблюдены, а мнение этих старых перечников меньше всего волновало молодую чету, которая после громкого представления королевским камердинером чинно спускалась по огромной лестнице в бальную залу, позволяя всем присутствующим до мельчайших подробностей рассмотреть и изучить свои наряды, ведь простым смертным определенно было на что посмотреть. Все столичные модницы едва ли не скончались на месте от зависти, увидев роскошное темно-синее, переливающееся тысячей пришитых вручную и создающих иллюзию ночного неба бриллиантов пышное платье герцогини – настолько целомудренное, что его можно было бы назвать почти чопорным, но лишь издалека. Стоило только рассмотреть его поближе и увидеть, что все оно сшито из тончайшего и нежнейшего заграничного кружева, так мягко облегающего и подчеркивающего все женские формы, что ни о какой чопорности не могло идти и речи – графиня Ли, как всегда, была верхом утонченности, женственности, изящности и желанности, а с умом подобранная к столь великолепному платью диадема, сияющая в сложной прическе всеми оттенками натуральных сапфиров и бриллиантов, лишь еще больше приближала облик девушки, восхищающей многих своими вкусом и красотой, к королевскому. И ее супруг, одетый в костюм из темно-синего шелка в тон платью жены, ничем не уступал своей супруге в изяществе и красоте, в который раз подтверждая молву о том, что их союз и их пара – лучшие, что были созданы за последние 10 лет в столице. Король и королева светской жизни – в шутку за глаза и в глаза их уже давно звали так, вот только в этой шутке… не было даже доли шутки. Они действительно были законодателями моды, и не только среди столичной аристократии, и заслуженно носили это звание, гордясь им и стараясь соответствовать изо всех сил. Вот только граф и графиня Ли поразили всех своих знакомых и друзей сегодня не только своим, как всегда до невозможности эффектным и привлекающим всеобщее внимание, появлением, но и тем фактом, что они появились на балу в обществе никому не известного до восхищения красивого юноши, собравшего едва ли не больше восхищенных взглядов, чем его благодетели, а уж какое количество дам всех возрастов и степеней знатности желали быть представлены ему… Родители Донхэ не могли и мечтать о столь блистательном успехе своего сына, у ног которого были все дамские (и, будем откровенны, не только дамские) сердца в этот вечер. А вот сам Донхэ был весьма и весьма смущен и поражен этим всеобщим вниманием, прикованным к его персоне, причем смущен и поражен не в самом лучшем смысле этих слов. Юноше было жутко неудобно и неловко в этом презентованном ему кузеном и его супругой костюме винного цвета (вместе еще с сотней других отшитых специально для него вещей, которые Донхэ пришлось принять под давлением сразу с двух сторон – кузена и его супруги, которые клялись и божились, что смертельно обидятся, если Донхэ не примет их подарок, подготовленный от чистого сердца, и, что удивительно, от своих родителей, решивших, что негоже разбрасываться подобными роскошными подношениями), и дело было вовсе даже не в его цвете, стоимости и количестве вышивки золотой нитью и мелкими черными камушками на лацканах и рукавах сюртука, а в том, что согласно всем правилам столичной моды у этого костюма были вовсе не брюки, а… пышные почти достающие до колен бриджи, под которые, разумеется, надевались шелковые белоснежные чулки, и это заставляло Донхэ чувствовать себя если не по-девчачьи, то уж точно едва ли не наполовину раздетым, а если прибавить к этому напомаженные, слегка подкрученные и зачем-то все равно убранные в низкий хвост волосы, обилие всех этих бантиков и рюшек на рубашке и на жилете, то… Интересно, и кто тут невеста на выданье? Хотя, безусловно, наряд Донхэ был вовсе не так взыскателен, как роскошные платья всех тем дам, что были ему представлены за этот вечер. Юноше показалось, что их было куда больше сотни, однако Сонмин и Саын, решившие, что круг общения их дорогого кузена должен быть очень узким и в высшей степени элитарным, представили его всего трем десяткам человек, среди которых было всего двенадцать женщин, и ни одна из них не подходила на роль будущей супруги провинциального священника. Но это было пока и к лучшему, ведь Сонмин и Саын пока вовсе не собирались заниматься устройством будущего своего кузена, настолько очаровательного в своей неподдельной вежливости и смущении, что это заметили все, абсолютно все. И поэтому вокруг несчастного юноши практически весь вечер кружились целые стайки дам разной степени знатности, с удовольствием ведущие с ним неловкие беседы без особого смысла, пытаясь выведать побольше информации о нем: кто он, из какой семьи, каково его состояние и его ежегодный доход, хотя… по поводу последнего большинство из них сделало ошибочные выводы, увидев дорогой, пошитый по последней моде костюм и узнав, что этот юноша – очаровательный родственник графа и графини Ли, чья состоятельность уже давно не вызывала в обществе ни у кого ни малейших сомнений. К величайшему удивлению Сонмина и Саын, исподволь наблюдающим за своим кузеном со стороны, тот вел себя просто безукоризненно, пусть и без присущей светским повесам легкости, но все же поддерживая бурлящие и кипящие вокруг него беседы и оказывая окружающим его дамам соответствующие случаю знаки внимания, да что уж там, он даже весьма и весьма недурно станцевал пару вальсов и один фокстрот с теми отчаянными и позволившими себе неслыханную дерзость девушками, что решились сами пригласить его, умудрившись поставить в до невозможности неловкое положение и самих себя, и своего будущего партнера по танцу, вынужденного ответить согласием, дабы не усугублять и без того не самое лучшее положение и поведение дам. Убедившись, что их подопечный, оказывается, совсем недурно ведет себя в обществе и совершенно не нуждается в их внимании и защите, Сонмин и Саын позволили себе отказаться от гиперопеки и немного развлечься: пара танцев, пара разговоров с нужными людьми за парой бокалов шампанского – и граф и графиня Ли оказались вовлечены в привычную яркую круговерть празднества, совершенно забыв о своем кузене и даже не заметив, что он умудрился куда-то исчезнуть на целых два часа, впрочем… кто следит на подобных мероприятиях за лицами и временем, ведь те ускользают сквозь затянутые в ткань шелковых или кружевных перчаток пальцы едва ли не быстрее летящих с потолка конфетти…

***

Удивительно, но наблюдать за кружащими по бальной зале в вальсе парами оказалось намного приятнее с верхней, опоясывающей зал галереи, чем танцевать самому. А может, Донхэ настолько устал от шума, знакомств и такого огромного количества незнакомых и желающих пообщаться с ним людей вокруг, что просто был рад некоторой иллюзии уединения, что подарил ему этот невзрачный темный уголок, позволяющий юноше наблюдать за всем тем, что происходит внизу, будучи при этом надежно скрытым от всех любопытных взоров. Нет, Донхэ, конечно, предполагал, что на столичном балу ему придется куда сложнее, чем на школьных вечеринках или еженедельных пятничных званых ужинах в родительском доме, на которых из года в год собирались одни и те же люди, но чтобы настолько… Слишком много людей, слишком много имен, слишком много лиц и разговоров. Если бы Донхэ спросили сейчас хотя бы одно имя из тех, что называли ему сегодня, то он вряд ли бы смог вспомнить, не говоря о том, чтобы соотнести этот бессмысленный набор букв с реальным человеком. Да что уж там… казалось, еще немного – и он умудрился бы забыть свое собственное имя, но слава богу, что ему далось сбежать, хотя бы ненадолго, и отдохнуть от всей этой головокружительной и очень утомительной суеты, пусть и совсем чуть-чуть, ведь уже буквально спустя пять минут за спиной Донхэ раздался мужской, низкий и полный насмешки голос: – Вообще-то, это мое тайное место, – заставивший юношу вздрогнуть и резко обернуться к насмешливо смотрящему на него темноволосому мужчине в ярко-алом костюме, настолько ослепительном в своем цвете и россыпи настоящих рубинов, что от него слезились глаза. – Что-что? – растерянно спросил Донхэ, исподволь разглядывая незнакомца: его поджарую фигуру, от которой, даже несмотря на изящность наряда, так и веяло силой; красивые мужественные черты лица, слишком острые, словно высеченные из мрамора скулы; яркие, живые глаза, сейчас со смешливым любопытством разглядывающие его; изящно сплетенный платиновый обруч с россыпью бриллиантов и рубинов, прижимающий коротко стриженные, наверняка жесткие волосы, который был то ли данью столичной моде и любви к дорогим украшениям, то ли и правда что-то значил. – Я говорю: какая досада, мое тайное место раскрыто и занято. Вами, – со смешком пояснил мужчина, без стеснения разглядывая юношу и заставляя того чувствовать себя до невозможности неловко. – Простите, я не знал. Я сейчас же уйду… – окончательно растерявшись и смутившись, начал лепетать Донхэ, заставляя мужчину в голос рассмеяться. Громко и со вкусом. – Это вы простите меня за неуместную шутку, – отсмеявшись, поспешил извиниться перед юношей мужчина. – Но вы так очаровательно смутились, что я не мог удержаться, – виновато развел руками он и, выдержав должную паузу, поинтересовался: – Но неужели этот бал настолько надоел вам, что вы вынуждены прятаться здесь, чтобы переждать его? – Нет-нет-нет, что вы, он ничуть мне не надоел, просто я немного устал и решил отдохнуть, но уже скоро присоединюсь к своим друзьям, – подумав, что игнорировать странного незнакомца и его вопросы было бы не очень вежливо, попытался как можно холоднее и равнодушнее ответить Донхэ, надеясь, что его собеседник по тону поймет, что эта беседа не слишком уместна, однако, кажется, его манера речи больше была похожа на растерянный лепет, а его собеседнику, кажется, было совершенно плевать на уместность этой беседы: – Так у вас много друзей здесь, да? – без малейшего стеснения поинтересовался он, понемногу начиная раздражать Донхэ. – Простите, но мы с вами представлены друг другу? – возмущенно вскинул брови юноша, прекрасно зная, что такие вопросы, да еще в таком фамильярном тоне, не позволено задавать даже близким друзьями, что уж говорить про первых встречных незнакомцев, как бы знатны те ни были. – Нет, но разве в этом нет своей прелести? Вы не знаете меня, я не знаю вас, и между нами нет никаких условностей и ограничений – разве это не интересно? – усмехнулся мужчина, делая резкий шаг навстречу юноше и оказываясь с ним нос к носу, так близко, что Донхэ с легкостью рассмотрел светло-золотые отблески в глубине темно-карих глаз. – И мы можем говорить и делать все, что нам пожелается сейчас… – едва слышно выдохнул он, согревая губы растерявшегося юноши своим дыханием, который только и смог, что возмущенно начать: – Что вы себе позволяете?.. – Но незнакомец совершенно бесцеремонно взял и накрыл теплые, так приглашающе распахнутые губы юноши, столь прекрасного и притягательного в своем недовольстве, своими, холодными и жесткими, пытаясь втянуть в его в этот дикий, неуместный и невозможный поцелуй и срывая себе пару секунд головокружительного растерянного удовольствия, прежде чем ошеломленный столь стремительным и непредсказуемым развитием событий мальчишка пришел в себя и изо всех сил оттолкнул незнакомца, который, получив свое, даже не пытался удержать его и, не собираясь слушать возмущенного лепета своей красной от головы и до пяток жертвы, отвесил вновь растерявшемуся юноше изящный поклон в благодарность за поцелуй, а затем, вдоволь насладившись его потрясенным видом, с тихим смехом удалился, оставляя свою потрясенную жертву, в ушах которой еще долго звучали эти зловещие переливы чужого смеха, в полном растерянности одиночестве. Да, такой первый бал и такое первое знакомство определенно должны запомниться, ведь уж что-что, а незабываемые впечатления Его Светлость умел создавать лучше всех, а ведь это только начало долгой и увлекательной игры, и этот смущенный мальчишка даже не представляет, что еще ждет его впереди…