My obsession

Глядя на страдания главной героини на сцене, поющей таким проникновенным голосом, что от него у Донхэ все внутри буквально сжималось от тоски и боли, юноша уже в который раз за сегодняшний вечер подумал о том, что, пожалуй, герцог Ли был прав в своих суждениях о театре и что хорошие декорации, костюмы, режиссура и профессионализм актеров действительно превращают простую выдуманную историю в нечто восхитительное, в самую настоящую реальность, с головой окуная тебя в созданный лишь на сцене мир и заставляя забыть о том, что находится за его пределами. И это не могло не восхищать и поражать. Однако Донхэ бы ни за что не признал свою неправоту перед герцогом, хотя… кажется, то, что он с момента начала спектакля не нашел в себе силы ни на секунду оторвать взгляд от сцены, с восторгом наблюдая за разворачивающимися перед его взором захватывающими сценами, наверняка уже с головой выдало его. Потому что, в отличие от него самого, герцог Ли был не слишком сильно увлечен премьерой, предпочитая смотреть вовсе не на сцену, а на своего соседа по ложе, и Донхэ в который раз с момента их знакомства буквально кожей чувствовал на себе его тяжелый опаляющий взгляд едва ли не каждую секунду ровно с того самого мгновения, как поднялся занавес и в зале погас свет, поэтому… наверняка герцог Ли заметил, как сильно ему понравилась опера, ведь Донхэ настолько увлекся ею, что даже близкое присутствие герцога и его столь пристальное внимание сейчас совершенно не волновали сосредоточившегося на происходящем на сцене и искренне переживающего за героев и перипетии их судьбы юношу. Пока к обжигающему его взгляду не прибавилось кое-что еще, куда более обжигающее и материальное. Ладонь герцога на его бедре, остававшаяся на своем новом месте слишком долго, чтобы можно было счесть это прикосновение случайным. Прикосновение, заставившее юношу вздрогнуть и задрожать всем телом от внезапно сковавшего его странного липкого ужаса от осознания того, что его самые худшие предположения относительно герцога, его предпочтений и манеры поведения, а также истинных причин этой затеи с посещением премьеры и ее просмотром практически наедине начали оправдывать себя. Прямо здесь и сейчас. – Что вы себе позволяете?.. – с трудом сдерживаясь, чтобы не повысить голос, возмущенно прошептал Донхэ, резко оборачиваясь к герцогу и пытаясь убрать его руку, вот только это было не слишком простой задачей, ведь мужчина оказался на редкость силен, вцепившись в бедро юноши с такой силой, что на его коже наверняка останутся неоспоримые свидетельства чужих прикосновений. – Ничего такого ужасного, чтобы реагировать подобным образом и привлекать к нам излишнее внимание. Ваших отца и матери, кузена и его супруги в том числе, – склонившись к самому уху мальчишки, прошептал Хёкджэ, согревая бледную кожу своим обжигающим дыханием, и вопреки всем усилиям Донхэ скользя своей рукой вверх по его бедру. – Ничего ужасного?! – изумленно вскинулся Донхэ, резко отодвигаясь в сторону и потрясенно глядя на мужчину. – Да это… это… это просто…. – парень судорожно глотал воздух, пытаясь подобрать нужные слова, чтобы в красках описать герцогу, как выглядит его поведение со стороны и как ко всему этому относится он сам. – Это просто поможет тебе еще лучше прочувствовать спектакль и получить от него еще больше удовольствия, – тихонько рассмеялся Хёкджэ, чувствуя, как все это невинное мальчишеское смущение невероятно забавляет его, а ведь пройдет еще немного времени – и он сам будет молить его, стоя на коленях и хныча от жалости к самому себе, еще хотя бы об одном прикосновении. – Просто сядь ровно и наслаждайся происходящим… – Ну уж нет, ни за что! Это переходит все рамки приличия, Ваше Сиятельство! Вы совершенно не понимаете, что творите сейчас! – зло прошипел юноша, собирая все силы и буквально отдирая от себя руку герцога. – О мальчик мой, ты даже не представляешь, как хорошо я понимаю, ЧТО сейчас делаю, а вот ты… – насмешливо протянул Хёкджэ, снова собираясь вернуть свою руку на ее законное место, но резко соскочивший мальчишка не дал ему этого сделать, быстрым шагом направляясь к выходу из ложи и пытаясь унять сбившееся дыхание и судорожное колотящееся сердце. И что это вообще было сейчас? Донхэ не имел ни малейшего понятия, как можно описать эту безобразную сцену, но одно он знал точно: ему и правда следует держаться как можно дальше от герцога Ли, настолько, чтобы видеть его не чаще одного раза в год, да и то с расстояния пушечного выстрела. А еще, наверное, следовало рассказать о его омерзительном поведении всем им общим знакомым, ведь, судя по всему, подобное происходило не в первый раз, и Донхэ был просто обязан предупредить всех о том, что они находятся в потенциальной опасности. Вот только как? И что ему вообще делать сейчас? Уехать домой? Но будет ли это прилично, ведь еще не миновала даже и половина представления? Может, стоило пересесть в ложу кузена, к родителям? А заодно и объяснить всем истинные причины своего перемещения? Но все это было столь шокирующее и постыдно, что Донхэ даже не представлял, КАК можно рассказывать нечто подобное. Да еще и в присутствии такого количества людей. Нет, кажется, врываться в ложу кузена и пытаться что-то объяснить прямо сейчас было бы слишком неуместно и опрометчиво. Но что тогда делать? Взять экипаж и, сославшись на дурное самочувствие, уехать домой? Или, опять же объяснив свой поступок дурным самочувствием, дождаться антракта на одной из скамеек в холле? Однако ни одному из этих мучительно придумываемых на ходу планов Донхэ не было суждено осуществиться, потому что во всех них не учитывался один-единственный, но имеющий самое веское значение фактор – герцог Ли, который, как оказалось, вовсе не собирался сидеть на месте, смиренно приняв свое поражение, а, соскочив со своего сидения, бросился вслед за мальчишкой и, настигнув его, схватил судорожно размышляющего, что же ему сейчас делать, Донхэ за шиворот и, пока мальчишка не пришел в себя и не начал сопротивляться, привлекая к ним совершенно ненужное сейчас внимание, потащил его в сторону подсобных помещений, некоторые из которых уже давно вообще никем не использовались, Хёкджэ уже ни раз проверил. Убедившись, что их не видит никто, кроме зорко наблюдающего за господином Чонсу, мужчина втолкнул мальчишку в маленькую насквозь пропыленную комнатку, закрывая за собой двери и зловеще надвигаясь на замершего у противоположной стены мальчишку, который, мучительный усилием воли совладав со внезапно накатившей на него волной паники и страха, сухим, почти не дрогнувшим голосом поинтересовался: – Ваша Светлость, что вы себе позволяете? Вы пьяны? Мне кажется, вы сейчас не совсем отдаете себе отчет в своих действиях, – тщательно проговаривая каждое слово, отчеканил Донхэ, искренне надеясь, что это отрезвит явно пребывающего в не самом вменяемом состоянии мужчину, который… который, судя по всему, был способен сейчас натворить очень и очень много непростительных ошибок. – Я пьян? – хмыкнув себе под нос, иронично вскинул брови Хёкджэ, делая пару стремительных шагов навстречу мальчишке и заставив его попятиться назад, вот только путь к отступлению у Донхэ не был слишком длинным, и он едва ли не сразу уперся спиной в ледяной камень ничем не облицованных стен. – О нет, мальчик мой, я совсем не пьян, и я полностью отдаю себе отчет в своих действиях, – хищно улыбнулся Хёкджэ, медленно, но верно приближаясь к прижатому к стене и загнанному в ловушку мальчишке. – Я просто хочу закончить то, что мы начали еще на королевском балу… – многозначительно протянул мужчина, развеивая у Донхэ последние сомнения относительно той ночи и истинных причин своего поведения тогда. Как и сейчас. – Ваша Светлость… Вы же понимаете, что то, что вы делаете сейчас, – большая ошибка? У вас же есть супруга и скоро будет ребенок, и ваша репутация в обществе, вы же должны понимать… – с трудом сдерживая отчаяние, сделал последнюю попытку вразумить мужчину Донхэ, прикидывая, каково сейчас соотношение сил и его шансы с помощью собственной физической силы выбраться из сложившегося расклада и сбежать от герцога, пока тот не совершил что-то действительно непоправимое для них обоих, и стараясь пока не думать ни о чем больше, ведь у него впереди будет еще множество бессонных ночей, чтобы осмыслить случившееся, а пока… пока нужно было сделать все, чтобы у него не стало еще больше поводов для этих самых бессонных ночей. – Я понимаю. Как и понимаю то, что мне плевать на все это, – искривив губы еще в одной хищной ухмылке, сделал последний шаг вперед мужчина, наконец-то вжимая едва ли не дрожащего от ужаса мальчишку своим телом в стену и чувствуя, как по коже пробегает приятная волна теплых и полных предвкушения мурашек. – Какое это все может иметь значение, когда мы здесь? Один на один. И когда я могу сделать вот так? – усмехнувшись, Хёкджэ, не отрывая взгляда от огромных карих глаз мальчишки, в которых плескался невероятно будоражащий совершенно искренний страх, медленно коснулся его дрожащих губ своими, с удовольствием отмечая про себя, что их вкус совсем не изменился, и смакуя каждое мгновение этого мимолетного поцелуя. – Ваша Светлость, я в последний раз предупреждаю вас, что если вы сейчас не остановитесь, то я буду вынужден сделать все произошедшее достоянием общественности… – еще раз попытался воззвать к голосу разума Донхэ, с отчаянием думая о том, какой же жуткий грех он совершил, раз Бог посылает на него подобные кары, или... это просто испытание силы его духа и силы его веры, которые он должен либо преодолеть, либо... Додумать эту мысль Донхэ не дал тихий смех герцога Ли, который совершенно бесцеремонно перебил его: – Достоянием общественности? – насмешливо вскинул брови Хёкджэ. – Ну попробуй. Я думаю, это будет очень забавно. Провинциальный дворянин из обедневшего рода приезжает в столицу, чтобы найти себе невесту, а заодно решает заработать немного денег, попытавшись совратить наследника одного из крупнейших и богатейших родов страны и шантажировать его фактом огласки. Герцог Ли и все его заслуги перед страной, а также наличие законной жены и безупречная репутация против слов виконта, о котором никто никогда прежде не слышал? О боже, на что только не пойдут люди, чтобы заработать денег, – в притворном ужасе закатил глаза Хёкджэ, ловко справляясь пальцами с пуговицами на пиджаке ошеломленно смотрящего на него юноши. – Ужасная история, да? – тяжело вздохнув, насмешливо посмотрел на мальчишку мужчина и, быстро расправившись с пиджаком, скользнул пальцами к золотой булавке, украшенной россыпью маленьких рубинов и скалывающей скользкую ткань шелкового шейного платка. – Вы не посмеете… – Не посмею? Еще как посмею. И, поверь, если твоей дорогой общественности придется выбирать верную сторону, то… она будет отнюдь не твоей. Ты, конечно, можешь попытаться доказать свою правоту, вот только вряд ли хоть кто-нибудь поверит тебе. Да если и поверят, то найти супругу и получить место в хорошем приходе после такого скандала будет очень и очень проблематично, – почти с нежностью прошептал Хёкджэ, избавляя мальчишку от шейного платка и с вожделением глядя на тонкую длинную шею с выступающими венами и кадыком, который так и просил, чтобы его прикусили, оставляя на нем след своей страсти. – А уж каким ударом это станет для твоих бедных родителей. Такое огромное грязное пятно на репутации. – Дрожащие от предвкушения пальцы мужчины бережно коснулись верхней пуговицы на воротнике глухо застегнутой рубашки мальчишки, аккуратно и решительно начиная избавлять его и от этого, такого не нужного сейчас предмета одежды. – Думаю, что это затронет даже твоего кузена и его супругу. Полное игнорирование со стороны приличного общества. Когда ты так молод и живешь в столице – это большой удар. А если это еще происходит и не по твоей собственной вине… – подарив мальчишке мягкую улыбку, мужчина мягко, одну за одной расстегивал маленькие перламутровые пуговицы, оголяя белоснежную, покрытую мурашками кожу и с трудом сдерживая в себе желание коснуться ее как можно скорее.