My obsession

– Донхэ, ты не представляешь, как сильно я рада видеть и как столь же сильно мне хочется отругать тебя за то, что ты не говорил нам всей правды и так сильно перепугал нас всех! Стоило только Донхэ показаться в малой гостиной, как Саын, чувствующая себя до невозможности свободно в столь тесном кругу друзей, тут же поднялась со своего места, чтобы обнять и самым суровым тоном отчитать юношу, ведь все они до сих пор не отошли от внезапно обрушившегося на них потрясения. Лекарь Сон, которому они доверяли так сильно и которому фактически сами отдали в руки Донхэ, – и столь гнусный отравитель… Нет, это все еще никак не желало укладываться в голове снедаемой безграничным чувством вины девушки, которая под шутливой злостью и бравадой пыталась скрыть свои растерянность и стыд, ведь Саын прекрасно понимала, КТО именно несет ответственность за произошедшее. Как и ее супруг. И пусть им никто не сказал ни слова по поводу случившегося, но… здесь все было слишком очевидно и без пустых сотрясаний воздуха. – Ваше Сиятельство… – смущенно пробормотал замерший столбом посреди гостиной и позволивший себя обнять супруге кузена юноша, даже не представляя, что ему следует сказать в ответ графине, ведь все ее упреки были более чем справедливы, пусть она пока и была единственной, кто осмелился высказать их вслух, но… они и так буквально витали в воздухе. И кто бы знал, как несказанно рад был Донхэ тому, что никто не расспрашивал его, почему он не рассказал правду о своей фальшивой болезни и неутешительным диагнозе, который поставил ему лекарь Сон, однако… рано или поздно эти вопросы все же должны были прозвучать. Донхэ все ждал, пока их зададут ему родители, но мама, очевидно опасаясь за его тогда еще слишком слабое здоровье, решила пока не заводить этот разговор, однако столь же прекрасно юноша знал, что, как только его родители вернутся в столицу, им еще предстоит детальное и весьма постыдное обсуждение случившегося, так что нынешнюю беседу и упреки графини можно было считать репетицией этого разговора, и, кажется, не слишком удачной, ведь Донхэ все еще так и не смог подобрать внятных слов, чтобы объяснить истинные причины своей лжи. – Ну-ну, дорогая, зачем же так сурово? Все мы совершаем ошибки. Главное, что в этот раз все обошлось без фатальных последствий, и это просто замечательно, – немного пожурил супругу поднявшийся со своего места и ждущий своей очереди, чтобы обнять до безобразия смущенного кузена, Сонмин. – Это будет всем нам неприятным уроком, верно, Донхэ? – с улыбкой поинтересовался граф, наконец-то обнимая юношу и задерживая его в своих объятиях чуть дольше положенного, что не укрылось ни от внимательно наблюдающего за разворачивающейся сценой недовольно прищурившегося Хёкджэ, ни от взора наследного принца, чье присутствие на столь домашней неформальной встрече еще сильнее смущало Донхэ, не имеющего ни малейшего понятия, как ему следует вести себя в присутствии Его Высочества, а тут еще и эти вполне себе справедливые упреки… – Это уж точно, такой урок будет очень сложно забыть, – насмешливо фыркнул Хёкджэ и поспешил еще раз представить Кюхёна Донхэ, чтобы поскорее вырвать мальчишку из цепкой хватки сестрицы и ее супруга, которые, кажется, решились всерьез взяться за спор, увидев, что их цель уже почти оправилась от случившегося, вот только… Хёкджэ решительно не нравилось это. Настолько, что он все сильнее задумывался о том, что, возможно, действительно стоит аннулировать этот спор. Да, ему чертовски неприятно было бы засчитать поражение на свой счет и лишиться и картины, и Ветра, но… кажется, это была не такая уж и высокая цена в сравнении с той, что они все могут заплатить за эти игры. Донхэ может заплатить за их развлечения. Однако сейчас был вряд ли подходящий момент для ведения подобных бесед, поэтому, дождавшись, пока до безобразия смущенный мальчишка поприветствует насмешливо поглядывающего на него Кюхёна, Его Светлость пригласил всех присесть и приказал прислуге наконец-то подать чай, ради которого они, собственно, все здесь и собрались. Ничего не значащие беседы, тепло и уют общения с близкими людьми, горячие напитки и вкусные десерты – именно то, что нужно для того, чтобы скрасить вечер и не грустить в столь жуткую погоду. И даже Донхэ мало-помалу втянулся в беседу и, перестав стесняться, с удовольствием слушал о том, как Саын с хихиканьем пересказывает последние светские сплетни, а Кюхён, Сонмин и Хёкджэ обсуждают приближающееся открытие охотничьего сезона, но… далеко не все их разговоры сегодня были столь легки и приятны. – Кстати, я все забываю спросить, а что все-таки произошло с лекарем Соном? Полицейское управление нашло его или все еще нет? – этот неожиданный вопрос Кюхёна после совершенно ненавязчивой беседы об очередном недавно вышедшем, но уже успевшем наделать шуму в столице литературном романе, прозвучал громом среди ясного неба. – Что-что? – изумленно переспросила Саын, сбитая с толку столь стремительной сменой темы, и рассеянно посмотрела на мужа. – Насколько я знаю, этого прохвоста все еще не поймали. Да, Ваша Светлость? – Сонмин многозначительно посмотрел на совершенно спокойно прислушивающегося к разговору Хёкджэ, которого куда сильнее тревожил не тот факт, что полиция все еще ведет очень тщательное расследование по делу лекаря, а реакция Донхэ на эти новости. И какой черт дернул Кюхёна обсуждать это сейчас? Ведь все присутствующие, кроме изумленно хлопающего глазами мальчишки, прекрасно знали, что полицейскому управлению вряд ли удастся отыскать лекаря Сона и воздать ему по заслугам. – Да, – спокойно кивнул Хёкджэ, исподволь разглядывая напряженно вслушивающегося в каждое его слово мальчишку. – Я, честно говоря, думаю, что его уже давно нет в стране и что нашим доблестным стражам порядка вряд ли удастся сделать хоть что-нибудь в этот раз, – недовольно поморщился мужчина и, глядя прямо в полные какого-то слишком уж сильного страха глаза резко обернувшегося к нему Донхэ, добавил: – Однако все случившееся стало хорошим уроком и для него, так что будем надеяться на то, что он больше не посмеет делать нечто подобное… – Да уж, это точно. На его месте… я бы тоже не стал, – насмешливо фыркнул Кюхён, одновременно с Сонмином награждая Хёкджэ еще одним столь многозначительным взглядом, что он не укрылся даже от немного ошеломленного такими новостями Донхэ, внутри которого начали зарождаться не очень хорошие догадки и подозрения, ведь последними, кто видел лекаря Сона, были он сам и герцог Ли и его люди, и… могло ли это что-то значить? Что-то, что знали и герцог Ли, и его кузен, и Его Высочество, но не знал Донхэ?.. Или ему просто показалось, и он не слишком верно истолковал все эти взгляды. – Я бы тоже, – скривил губы в усмешке Сонмин, но, заметив, как задумчиво нахмурился его кузен, явно пытающийся сейчас понять истинную подоплеку этого разговора, тут же поспешил сменить тему и увести беседу со столь зыбкой почвы: – Кстати, Донхэ, мы же с Ее Сиятельством совершенно забыли о том, что привезли тебе подарок, – широко улыбнулся граф и, подозвав к себе одного из лакеев, попросил принести запакованный в простую коричневую бумагу объемный сверток, который они с супругой привезли с собой и в котором оказалось то, что заставило вспыхнуть глаза Донхэ неподдельным восторгом, а его руки – задрожать от предвкушения, – альбом и огромный набор кистей, красок и карандашей, о которых юноша прежде не мог и мечтать. Ему было так неловко принимать все это, ведь он прекрасно знал, как дорого может стоить подобный подарок, но Сонмин с Саын, разумеется, настояли на том, что это самое малое, что они могут сделать для него, чтобы загладить свою вину за эту жуткую историю с лекарем. И Донхэ, конечно же, едва-едва сдерживая совершенно детский и неподдельный восторг, принял этот подарок, уже предвкушая, как спустя столько времени наконец-то снова возьмет в руки карандаш. Правда, сначала ему, не находящему себе места от волнения и смущения, пришлось рассказать Его Высочеству и Его Светлости о своем пагубном пристрастии к рисункам и о том, что отец совсем не одобряет это увлечение, по его мнению, слишком праздное и не слишком богоугодное, поэтому рисование в их семье находится не то чтобы под строжайшим запретом, но и не поощрялось. От слова «совсем». – Пагубное пристрастие? Праздное и не богоугодное занятие? По-моему, рисунок – одно из самых невинных пристрастий, если выбирать из списка всех возможных, – услышав смущенные объяснения мальчишки, недовольно фыркнул Кюхён, искренне поражаясь узости мышления и твердолобости некоторых людей. Хотя… если подумать, представители духовенства никогда не славились широтой своих взглядов. Да что уж там… Прежде чем обсуждать других, ему в первую очередь стоило посмотреть на своего собственного отца, чьи взгляды были, наверное, еще куда более консервативными и ограниченными, чем взгляды родителей Донхэ. – Это уж точно, – многозначительно усмехнулся Сонмин, понимая, что большинство присутствующих в этой комнате прекрасно знают, каково истинное значение словосочетания «пагубное пристрастие» и сколь жгучее удовольствие эти самые пристрастия могут доставить. – И если так рассуждать, то как тогда быть с иконописью? Это же вроде как и рисование? И не богоугодное занятие? – никак не мог успокоиться почему-то очень сильно задетый этим вопросом Кюхён, которого, впрочем, очень быстро осадил Хёкджэ, не желающий слышать в своем доме теологических и нравственных споров. По крайней мере, не сегодня и не с мальчишкой, который явно не был готов дать разгневанному принцу отпор. Да и вообще, кажется, не слишком собирался защищать своих родителей. – Ладно-ладно, все, я больше не буду, – прекрасно поняв намек Его Светлости о том, что он несколько переходит рамки и сдавшись, в знак капитуляции поднял руки вверх Кюхён. И, чувствуя, что ему хоть как-то стоит объяснить свою гневную вспышку, добавил: – Меня просто невыносимо раздражает все это. Особенно когда понимаешь, сколько талантов было зарыто в землю из-за всех этих совершенно глупых предрассудков и навязанных догм. А что если ты – подлинный талант и твои картины могли бы веками вдохновлять людей на что-то хорошее, а ты не нарисуешь их, потому что тебе запретил твой отец? Разве это правильно? – Кюхён вопросительно посмотрел на мальчишку, понимая, что, кажется, его капитуляция не удалась. – О, я не думаю, что я… – начал было Донхэ, но распаленная словами принца Саын перебила его: – А ведь так и есть. Я видела его рисунки, и они… Поверьте, они намного лучшего того, что мы видим на всех наших вернисажах! – горячо поддержала Кюхёна девушка и, не дав уже собравшемуся что-то возразить ей Донхэ, вставить ни слова, наградила юношу недовольным взглядом: – Только не надо возражать, Донхэ. Твоя мама показывала мне твои альбомы, и я достаточно хорошо разбираюсь в живописи и графике, чтобы дать им трезвую оценку. Они действительно хороши. Да и вообще, разве справедливо хоть кому-то запрещать то, что ему нравится?.. – возмущенно фыркнула девушка. – Ну знаешь, тут с какой стороны посмотреть: кому-то нравится рисовать, а кому-то – убивать людей, – насмешливо посмотрел на жену Сонмин. – Ну или травить их... – Ну ладно, заниматься чем-то законным, – с легкостью парировала выпад супруга Саын, начиная один из тех споров, что они могли вести долгими часами, получая огромное удовольствие от самого процесса и от его результата, ведь это было одним из их самых любимых развлечений, отвлекающих от плохих мыслей и плохой погоды, а также от жуткого предчувствия надвигающихся очень и очень больших перемен, которое так или иначе было у каждого из тех, кто присутствовал в этой комнате и невольно оказался связанный тайной, но очень значимой круговой порукой. Даже Донхэ, пока еще не представляющий, в насколько рискованную и сложную игру он умудрился попасть вопреки собственной воле и желанию. И речь здесь шла вовсе не о споре, а о чем-то куда более масштабном и опасном. Смертельно опасной угрозе, которая уже нависла над ними всеми и вот-вот была готова обрушиться на их головы.