My obsession

Что Хёкджэ еще всегда нравилось в охоте, так это ее последняя, самая неформальная часть, больше похожая на древние ритуалы первобытных людей и лесных племен, чем на светскую вечеринку. Она неизменно начиналась вместе с разгорающимся на небе закатом и вспыхивающим то тут, то там пламенем огромных костров, а также с отъездом самых именитых и бдительных гостей, позволяющим всем оставшимся на заключительную часть празднества сделать облегченный выдох, расслабиться и наконец-то получать удовольствие от того, что происходит вокруг них: дамы избавлялись от неудобных шляпок и туфель, выбирая более удобную обувь, пока их горничные ослабляли шнуровку туго затянутых корсетов; мужчины, посмеиваясь и закуривая первую за день сигару, избавлялись от запонок, неудобных шейных платков, а кто-то даже от пиджаков, пока слуги свежевали отстреленную добычу и мариновали ее, чтобы зажарить прямо здесь и сейчас на открытом огне; открывались бочонки с не самым дорогим, но по особенному вкусным элем и вином, подаваемых в особых тяжелых кубках, которые делали вкус напитков еще более неповторимым, а разговоры – менее чопорными и куда более живыми и откровенными, чем когда-либо. Они все вели себя немного проще и легче в эту ночь, не чураясь помогать слугам и даже делиться едой и напитками с ними, не боясь рассказывать маленькие, ничего не значащие секреты и быть откровенными в своих суждениях, ведь то, что происходило сейчас, навсегда оставалось в этом вечере и только здесь. Сегодня они были почти дикарями, чтобы завтра снова стать теми, кем привыкли их видеть окружающие – приличным обществом, у которого где-то глубоко внутри была спрятана своя, совершенно особенная, немного дикарская суть, части которой они просто позволяли сейчас вырваться наружу, немного ослабив такой привычный и жизненно необходимый самоконтроль и чуть приоткрыв всегда надежно спрятанные за масками лица. – Идем, – отыскав в разношерстой толпе раскрасневшегося встрепанного мальчишку, в чьих глазах так притягательно плясали отблески разгорающихся костров, Хёкджэ, так и не решившийся нарушить уединение Донхэ там, на краю поляны, во время молитвы, взял мальчишку за руку, то ли приказывая, то ли моля его следовать за собой, и просто, без объяснений, совершенно бесцеремонно украл его у его собеседников – очередной пожилой пары, по непонятным причинам решившей остаться до конца. Интересно, почему Донхэ так любят те, кому уже давно далеко за пятьдесят? Или он просто единственный, кому хватает кротости и терпения, чтобы общаться с ними? – Ваша Светлость, н-н-но куда? – попытался было спросить мальчишка, однако резко остановившийся и обернувшийся к нему герцог Ли, который наградил Донхэ слишком красноречивым и слишком опаляющим взглядом черных в подступающих сумерках глаз, пресек все его вопросы и возражения на корню: – Т-с-с, просто молчи и позволь мне вести тебя, – тихонько шикнул на Донхэ мужчина и, не дав ему больше сказать ни слова, снова взял его за слишком холодную ладонь и едва ли не потащил к месту, где должна будет начаться самая неформальная и самая приятная часть сегодняшнего вечера. Туда, где их уже ждала подвешенная за четыре лапы над землей, но все еще не освежеванная туша добычи, едва не стоившей Хёкджэ его жизни. Остекленевшие, похожие на черную смолу глаза медведя, в которых плясали отблески пламени, как и в глазах всех собравшихся сейчас вокруг туши людей, уже не выражали ни единой эмоции, но все еще выглядели странно зловещими, особенно вкупе со все еще покрытыми остатками крови и пены внушительными клыками в распахнутой в беззвучном рыке пасти. Сильный и опасный противник. Невероятно красивый хищник, которому сегодня было суждено пасть от его, Хёкджэ, руки. При мысли о том, что все могло быть иначе, мужчину пробрала странная дрожь, ведь среди всех этих людей только сам Хёкджэ знал, как близко он был к той грани, которая спокойно могла поменять их местами, но… сегодня судьба распорядилась иначе, и, значит, им следует хорошенько отпраздновать это. Выпустив из своей руки ледяные пальцы безвольно следующего за ним мальчишки и взглядом попросив с ужасом взирающего на тушу медведя Донхэ никуда не исчезать, Хёкджэ принял из рук баронета Майера острый охотничий кинжал, чтобы нарочито медленно и картинно перерезать горло уже мертвому врагу, завершая ритуал отнятия чужой жизни. Конечно, раньше это делали с еще не остывшим телом зверя, но… сейчас эти обычаи не имели такого значения, как в прошлом, и главное – лишь соблюсти установленные предками традиции, и именно за этим они все здесь и собрались. Обмакнув пальцы в уже остывшую, густую и неприятно пахнущую псиной и чем-то металлическим кровь, Хёкджэ под громкие довольные крики, улюлюканье и аплодисменты толпы, забывшей обо всех этикетах, правилах приличия и своей молчаливой и безэмоциональной чопорности, нарисовал себе кровью поверженного врага на лбу и щеках по три полосы – мощнейших оберега от злых духов, по преданиям их предков. Эх, если бы только кровь убитого медведя помогла им избавиться от маркиза Кима! Да что уж там, Хёкджэ бы даже с удовольствием вышел с ним на бой, один на один, без оружия и задушил бы эту мразь голыми руками, но дуэли, увы, запретили законом еще шесть лет назад, а убить эту сволочь просто так… Что-то подсказывало Хёкджэ, что смерть маркиза Кима может доставить им куда больше проблем, чем его жалкое существование на этой планете, поэтому пока им следовало с этим помедлить. До устранения нежелательных последствий его гибели, но вот потом… Хёкджэ действительно с удовольствием размазал бы по своему лицу кровь этого ублюдка, ну или полюбовался на его казнь с первого ряда зрительских трибун, однако пока все, что он мог, – наслаждаться результатами охоты и лишь мечтать о том, что рано или поздно наступит тот прекрасный день, когда в этом мире станет на одну лицемерную мразь и на одну ходячую проблему меньше. Хищно улыбнувшись, Хёкджэ поманил к себе пальцем сменившую пышное платье на простые мужские брюки и кружевную рубашку, а сложную прическу – на заплетенную и уложенную вокруг головы косу сестру, чтобы нанести защитный рисунок и на ее лицо. – Когда ты, по уши перемазанный в крови, улыбаешься вот так, то это не может не пугать, – подойдя к брату, тихонько прошептала Саын, думая, что ее брат сейчас и правда выглядит несколько пугающе, но это ничуть не мешало ей все еще злиться на него. Девушке не было стыдно даже за устроенную сцену, ведь она… и правда переживала за этого безрассудного идиота и совсем не собиралась скрывать всю близость своих отношений с братом, ну… хотя бы их некоторую часть. Как и то, что Хёкджэ придется просить прощения и давать обещание вести себя благоразумно еще сотню раз, прежде чем она хотя бы подумает о том, чтобы простить его. – Значит, пусть боятся, – усмешка на лице герцога Ли стала еще шире и куда зловещей, а сам он, снова обмакнув пальцы в крови, бережно нанес оберег и на лицо сестры, обещая изо всех своих сил до конца защищать ее и мысленно прося у нее прощения за все то, от чего уже не смог спасти. – Значит, пусть боятся, – с усмешкой кивнула брату Саын, повторяя их старую детскую присказку, которая столько лет утешала их с Хёкджэ по ночам, когда они вдвоем мечтали о том дне, когда наконец-то смогут обрести покой и свободу, и, не сдержавшись, всего на пару секунд обняла брата, благодаря его за то, что он исполнил все свои обещания и что он все еще рядом с ней и защищает ее, а затем уступила место своему супругу, чтобы тот, получив свой защитный рисунок, в свою очередь уступил место следующему желающему, после которого будет еще один. И еще. И еще. К тому моменту, когда все желающие получить оберег, нанесенный сиятельной дланью герцога Ли, иссякли, пальцы и запястье мужчины уже успели занеметь от многочисленных однообразных движений, а улыбка на его лице превратилась в нечто напоминающее хищный оскал, но, слава Богу, ритуал был почти закончен, и большинство присутствующих уже отправились наслаждаться подогретым вином с пряностями (в которое некоторые господа с особо изощренными вкусами добавили немного крови убитых животных, чтобы получить не только защиту от убитого врага, но и забрать всю его силу) и легкими закусками в ожидании, пока приготовится на открытом огне свежеподстреленная дичь, непринужденными разговорами у костра и не слишком изящной, но определенно соответствующей настроению музыке, исполняемой популярным среди простых людей струнным квартетом. Отпустив последнего человека, не побрезговавшего запачкать свое лицо в медвежьей крови, Хёкджэ едва-едва сдержал облегченный выдох, но… кажется, он забыл еще про одного желающего, который все это время так и стоял рядом с мужчиной, как он того просил, и широко распахнутыми глазами завороженно наблюдал за происходящим. – Иди сюда, – решив, что его конечность способна выдержать еще один раз, Хёкджэ поманил к себе перемазанными кровью пальцами мальчишку и, дождавшись, пока тот подойдет к нему, аккуратно, с величайшей нежностью нанес кровавый защитный рисунок и на его лицо: – Не знаю, позволяет твоя вера нечто подобное или нет, но наши предки считали, что кровь убитого врага – лучшая защита от злых сил, а тебе она нужна как никому другому… – зачем-то решил объяснить мальчишке мужчина. – Почему? – хриплым после долгого молчания голосом неожиданно спросил Донхэ, заставляя Хёкджэ удивленно вскинуть брови, ведь он думал, что этот упрямый ребенок решил дать обет молчания или все еще обижается на него неизвестно за что. – Что – почему? – насмешливо переспросил Хёкджэ, вытирая руки расторопно поданным кем-то из камердинеров влажным полотенцем. – Почему мне – как никому другому? По-моему, сегодня эта самая защита была нужна именно вам… – неожиданно зло и недовольно фыркнул мальчишка, который выглядел сейчас настолько забавно, что Хёкджэ едва-едва сдержал смех. И как чья-то злость может быть настолько очаровательной? – Потому что я, в отличие от некоторых, способен постоять за себя самостоятельно, а кое-кто, пробыв в столице всего пару месяцев, умудрился собрать на свою голову столько неприятностей, сколько я бы не смог за всю жизнь, – тихонько рассмеялся Хёкджэ и, видя, как начинает белеть от злости стоящий напротив него мальчишка, тут же поспешил разрядить обстановку: – Ну же, не серчай, лучше пойдем, я познакомлю тебя кое с кем очень интересным, – широко улыбнулся мужчина, хватая Донхэ за ледяные пальцы и думая о том, что, прежде чем познакомить его с владельцем крупнейшей частной картинной галереи в Арвее и по совместительству профессором Академии изящных искусств, следует найти для него плащ потеплее и бокал подогретого вина, ведь очередная болезнь совершенно точно не входила в их планы на самое ближайшее будущее.