My obsession

– Ваша Светлость… Но как же?.. – совсем позабыв о неформальном обращении, Донхэ растерянно смотрел на Его Светлость, все еще не веря в реальность происходящего, но… кажется, все это было правдой. Поход на ярмарку, храм, знакомство с настоятелем Чхве и его предложение… Остаться послушником при главном храме? В католическом храме? Донхэ даже пришлось незаметно ущипнуть себя за запястье, чтобы убедиться, что это не сон, ведь еще месяц назад он был бы готов умереть от счастья, получив подобное предложение от столь известного и значимого в их кругах человека, но сейчас… Это было как-то совсем неуместно? Или не вовремя? В любом случае это предложение было словно обухом по голове, и Донхэ все еще не мог до конца поверить в него… Он – и послушник? В главном храме? Школьные учителя рекомендовали его? Почему вдруг он? Почему именно сейчас? Это счастливое стечение обстоятельств? Божественное провидение? Или все же чей-то хорошо продуманный план? Но тогда чей? И зачем вообще все это? Эти обрывки вопросов, фраз настоятеля Чхве, его собственных мыслей и невысказанных слов крутились в голове изо всех сил пытающегося понять происходящее юноши, никак не желая складываться в единую картину и словно нарочно все сильнее и сильнее запутывая и раня его. Но куда сильнее Донхэ пугали сроки, озвученные настоятелем, который сейчас, понимая, что им с герцогом Ли требуется чуть больше уединения для приватной беседы, терпеливо ждал их в стороне. – Мне нужно остаться здесь?.. Прямо сегодня?.. Сейчас?.. – как бы Донхэ ни старался скрывать собственную растерянность и ту бурю эмоций, что сейчас захлестывали его, однако… в его голосе прозвучало столько отчаяния и неподдельного недоумения, что у Хёкджэ просто не могло не сжаться сердце, но все, что он мог сейчас, – лишь четко следовать уже давно продуманному и обговоренному с Шивоном плану и делать вид, что он совершенно не замечает того жаркого болезненного пламени, что медленно, но верно начинало разгораться у него внутри, уже очень скоро грозя превратиться в настоящий пожар и сжечь его дотла. – Да, – с почти безмятежной улыбой кивнул Хёкджэ, глядя на Донхэ с таким восторгом, словно в этот самый момент исполнялась его собственная мечта, хотя… безопасность мальчишки была одним из самых главных желаний Хёкджэ, и оно действительно прямо здесь и сейчас воплощалось в жизнь, и по-хорошему Хёкджэ следовало чувствовать себя теперь по-настоящему счастливым, даже несмотря на то, что это было одно из самых невыносимых его желаний. До боли. Но… его актерская игра и умение владеть собой все еще были слишком хороши, и он с легкостью скрывал это, делая вид, что все настолько прекрасно, насколько это вообще может быть. – Когда тебе еще выдастся такая великолепная возможность? – вопросительно вскинул брови мужчина, даря хмурящемуся и не спешащему вновь вступать в диалог и говорить хоть что-то мальчишке еще один пристальный вопросительный взгляд: – Помнишь, ты как-то говорил мне за ужином, что это… это же твоя мечта? Да? – Да, но… – робко начал Донхэ, судорожго пытаясь найти слова, чтобы постараться хоть как-то возразить Его Светлости и объяснить ему, что он не готов принять столь важное решение сейчас, вот так вот, в отчаянной спешке и совершенно не осознавая последствий, вернее… прекрасно осознавая их, но не желая принимать. По крайней мере в этот самый момент. Слишком неожиданно. Слишком быстро. Слишком не вовремя. Однако, кажется, Его Светлость вовсе не собирался предоставлять Донхэ такую роскошную возможность – спокойно обдумать это предложение и принять взвешенное решение, а немного резко, даже почти грубо перебил юношу, прибегая к запрещенному, но крайне действенному приему: – К тому же твои родители… Представь, как они будут гордиться, когда узнают, кем предложили стать их сыну и где, – мгновенно решившись на эту маленькую ложь, ободряюще улыбнулся мальчишке Хёкджэ, видя, как тот дернулся от этих слов, словно от пощечины, но… мужчина снова сделал вид, что не заметил этого. – Но… это же католическая церковь, а не протестантская… – не слишком уверенно попытался было возразить Донхэ, прекрасно понимая, насколько слаб этот аргумент, ведь католичество уже давно было столь обширно и влиятельно в их стране, да и во всем мире, и так сильно вплелось в их быт и подчинило себе другие верования, что различия между ними почти стерлись, и даже его школа и большая часть учителей принадлежали скорее католичеству, чем протестантству, но тем не менее… – Какое это имеет значение? – с улыбкой перебил Донхэ мужчина и, вновь не позволив мальчишке возразить, продолжил: – По крайней мере, и твой отец, и твои школьные учителя, и настоятель Чхве считают именно так: самое главное – это твоя вера, а та форма, в которую ты ее облачишь… Помнишь, ты мне сам говорил, что это совершенно не важно? – Хёкджэ с улыбкой озвучивал окончательно растерявшемуся и запутавшемуся в чужих словах и собственных мыслях мальчишке его же убеждения и аргументы, произнося свою уже давно приготовленную и продуманную речь, хотя… на самом деле все это были лишь пустые слова, призванные только затем, чтобы хоть как-то заполнить эту внезапно повисшую между ними гнетущую тишину, ведь… все уже было и так решено. И мнение Донхэ в этот раз, увы, не имело совершенно никакого значения. – К тому же ты… ты больше не сможешь оставаться в моем доме, – нарочито холодно отрезал мужчина и, старательно делая вид, что он все еще не видит этих полных жгучей обиды, недоумения и боли взглядов, почти равнодушно пояснил, отрезая для Донхэ самые главные пути к отступлению: – Я уезжаю завтра. На месяц, два, а может быть, даже на три, так что… Будет весьма неловко, если ты будешь гостем в чужом доме в отсутствие хозяина, да? – Хёкджэ вопросительно посмотрел на Донхэ, но тот, кажется, не был готов отвечать на заданные ему вопросы, отчаянно пытаясь осознать, ЧТО именно ему сейчас говорит герцог Ли и зачем… зачем он делает все это. – Да и возвращаться в дом родителей тебе нет резона, особенно сейчас, когда расследование Комиссии по нравственности и этот неприятный судебный процесс все еще не закончены. Я писал твоему отцу, и он выразил свое полнейшее согласие по этому поводу, и еще… кажется, он был больше, чем просто рад приглашению отца Чхве и твоему будущему назначению, так что все, что я сказал тебе сейчас, не пустые слова. Это действительно ПРАВИЛЬНЫЙ выбор, – с нажимом произнес мужчина, награждая словно съежившегося и уменьшившегося в размерах мальчишку пронзительным тяжелым взглядом и искренне надеясь на то, что они обойдутся без пустых споров и душераздирающих сцен, но все, на что сейчас хватило сил у Донхэ, – лишь глухо переспросить: – Писали отцу? – чувствуя, как звонким гулом отдается каждый удар сердца в той болезненной пустоте, что сейчас до краев заполняла его, успев за каких-то пару десятков секунд вытеснить из Донхэ все его чувства, сомнения, слова, страхи и мысли и… не оставив ничего, кроме одной страшной истины, которая рухнула сейчас на него сбивающей с ног ужасающей лавиной. – Да, прости, что я опередил тебя. Понимаю, тебе хотелось бы сообщить столь радостные новости родителям самому, но… Я подумал, что будет лучше получить их разрешение и заручиться их поддержкой, – немного виновато улыбнулся Хёкджэ, не решаясь сейчас даже смотреть Донхэ в глаза, ведь теперь они оба прекрасно понимали, ЧТО Хёкджэ делает. Уже сделал. С ними. С Донхэ. – И они… разрешили? Остаться здесь? Сегодня? – зачем-то переспросил Донхэ, чувствуя, что еще немного – и дрожащие ноги откажутся держать его, и он рухнет прямо здесь, на до блеска натертый мраморный пол с золотыми прожилками, но вряд ли даже это сможет привести его в чувство и позволить ему до конца понять, что же здесь происходит… на самом деле. – Да, мы думаем, что это будет самый лучший вариант, – Хёкджэ выдавил из себя еще одну до отвращения бодрую улыбку, но тут же резко посерьезнел и, сделав стремительный шаг навстречу Донхэ и оказавшись с ним буквально лицом к лицу, наконец-то решился посмотреть мальчишке в глаза: – И еще… – нервно сглотнув, начал мужчина, стараясь не захлебнуться в шквале недоумения, злости, обиды и горечи, внезапно обрушившихся на него вместе со взглядом Донхэ: – После того, как ты станешь послушником и потом примешь сан… Я не думаю, что нам следует видеться, – рвано выдохнул Хёкджэ, стараясь не обращать внимания ни на Донхэ, который выглядел так, словно Хёкджэ прямо сейчас воткнул ему кинжал в живот, ни на собственные чувства, буквально вопящие о том, что сейчас он совершает самую ужасную ошибку в своей жизни, но… разум Хёкджэ был уверен в обратном, и Хёкджэ был склонен сейчас согласиться с ним, а не с тем совершенно нерациональным и эмоциональным всплеском, что охватывал его всякий раз в присутствии мальчишки, да даже при мысли о нем! – Я имею в виду, что нам лучше вообще больше не видеться и забыть об этом знакомстве. Так правда лучше. Для всех. И для тебя, и для меня, – зачем-то повторил Хёкджэ в надежде получить хоть какую-то реакцию на свои слова, но стоило только Донхэ вновь поднять на него взгляд и дрожащим, сиплым от волнения голосом начать: – Ваша Светлость… – как мужчина снова перебил его, не в силах остановить тот фонтан слов, что с боем и болью буквально прорывался у него изнутри: – Стой! Не говори ничего! – внезапно подняв палец и совершенно позабыв о том, что у их разговора есть не слишком желательный свидетель, Хёкджэ прижал его к распахнутым губам мальчишки, словно боясь, что, стоит ему услышать от Донхэ еще хоть слово – и все те логичные доводы, что он так старательно выстраивал в последние дни, осыплются прахом разрушенного собственными руками и словами счастья. – Нам правда лучше не общаться. Ты – один из лучших людей, что я знал, но… разница между нами слишком велика. И наша дружба… она невозможна, понимаешь? Я – герцог Ли, один из самых богатых и влиятельных людей в Аароне. И ты? Провинциальный виконт? Церковный служитель? Это даже на словах звучит как шутка из плохой комедийной пьесы, так что… – нахмурившись до боли в переносице, с плохо скрываемой горечью в голосе протянул Хёкджэ, не веря ни в единое сказанное слово, но надеясь, что Донхэ поверит в них. И в то, что он готов променять мальчишку на благоприятное общественное мнение и уже давно устаревшие этикетные шаблоны. – Нам и правда лучше больше не видеться и забыть про то, что мы знали друг друга. Навсегда. – Но… – снова попытался было вклиниться в разрушительно болезненный монолог Его Светлости Донхэ, однако мужчина вновь не позволил ему сделать этого: – Тебе уже пора. Отец Чхве заждался тебя, – едва заметно поджав губы, Хёкджэ кивнул стоящему поодаль настоятелю, рядом с которым тут же, словно по мановению палочки появились два рослых послушника в темно-синих монашеских подрясниках. – Я сегодня же напишу твоим родителям, и сообщу, что ты принял решение остаться в храме, и прикажу прислуге собрать твои вещи и завтра утром передать их тебе сюда, – глядя на приближающихся к ним мужчин, как можно равнодушнее попытался сказать Хёкджэ, но дрожащий голос выдавал его истинные чувства с головой, впрочем, сейчас это уже почти не имело значения, как и одинокая слезинка, соскользнувшая вниз по слишком бледной щеке стоящего все еще слишком близко к нему мальчишки, чье сердце он разбил на сотни мелких острых осколков прямо здесь и сейчас – в надежде, что это сохранит ему его жизнь. – Не пиши мне и не пытайся найти меня. А я не буду искать тебя. И тогда… тогда все будет хорошо. И… я был рад знать тебя, и мне жаль, что все сложилось именно так, – едва-едва сдерживая внезапно подкативший к горлу ком, слабо улыбнулся мужчина, даря свою последнюю улыбку Донхэ, и едва-едва сдержал то ли обреченный, то ли облегченный стон, когда стремительно подошедший к ним настоятель Чхве приложил к обнаженной шее Донхэ два пальца, находя нужную точку и всего за пару мгновений лишая того сознания, сейчас лишь тяготящего его, и, подхватив на руки мгновенно обмякшее тело закатившего глаза и начавшего оседать на пол мальчишки, передал его в руки одного из послушников с тихим, но вполне ясным приказом: – Отнесите юношу в его келью и позаботьтесь, чтобы до утра никто не беспокоил его сон, – а затем обернулся к Его Светлости и, не сдержав кривой, полной сарказма улыбки, многозначительно протянул: – Какое трогательное прощание, – явно давая понять герцогу, что его любовная связь с этим юношей слишком очевидна, однако… сохранение ее в тайне тоже станет уплатой старого долга. Теперь вполне справедливой и уж точно окончательной. – Неужели и правда нужно было лишать его сознания? – недовольно нахмурился Хёкджэ, едва-едва сдерживая в себе отчаянное желание броситься вслед за этими мужчинами, уносящими пребывающего в спасительном забытьи Донхэ все дальше и дальше от него, и пойти на попятную, вернуть Донхэ, сказать ему, что все эти слова были ложью, лишь злым наваждением – не более и что он готов встать на колени, лишиться всего своего богатства и титула, да даже головы, лишь бы Донхэ остался рядом с ним. Навсегда. И лишь с ним. Несмотря ни на что. Но… Молчаливые послушники слишком быстро скрылись из виду, канув в один из многочисленных коридоров, в которые был воспрещен вход простым людям. И Донхэ растворился вместе с ними. А Хёкджэ… Хёкджэ всегда считал себя человеком, четко следующим принятым решениям и выполняющим данное слово. Даже если эти обещания – правильные, пусть и болезненные, – были даны самому себе. Так что… пути назад не было. Теперь уж точно. – Так будет лучше. Прежде всего для него самого. Иногда телу нужен отдых, чтобы разум мог справиться с потрясением. Не переживайте, Ваша Светлость, мы делаем это далеко не в первый раз и знаем, как следует вести себя. Не он первый, и не он последний, – со снисходительной улыбкой поспешил успокоить Его Светлость Шивон, действительно знающий, что уж лучше вынужденный покой и здравый рассудок, чем нервный срыв и многочасовая истерика, ведь они и правда уже проходили это не раз, принимая в свои ряды тех, кто пока не желал в них оказаться, но со временем… они умели внушать людям нужные желания и ценности и учить их подчиняться своим правилам, и этот мальчик не будет исключением и очень скоро станет одним из самых лучших и примерных послушников. – Я просто надеюсь на то, что вы знаете, что делаете, и сдержите данное мне слово, – все еще глядя на тот коридор, в котором скрылись несущие мальчишку послушники, глухо пробормотал Хёкджэ под аккомпанемент оглушительного грохота собственного сердца в ушах, который, слава богу, сейчас заглушал все его остальные мысли и чувства, но мужчина прекрасно понимал, что ему еще придется расплатиться за это решение собственной болью. Сполна. Но… порою самые правильные решения даются нам слишком сложно, словно сама судьба берет с нас предварительную плату за благополучный исход событий. И Хёкджэ, разумеется, был готов заплатить эту цену. Сполна. За жизнь и безопасность этого мальчишки. – Не переживайте, Ваша Светлость, все будет сделано лучшим образом. Мы позаботимся о нем, – чуть смягчив улыбку, тут же поспешил заверить герцога Ли Шивон, даже не думавший о том, чтобы нарушить свои обязательства, просто… представления о самом лучшем образе у них с Его Светлостью могли существенно различаться, впрочем герцог Ли уже вряд ли узнает об этом. – Мы позаботимся о мальчике. Я позабочусь, – с нажимом произнес мужчина, пристально глядя на, кажется, совершенно не слушающего его и думающего о чем-то своем герцога, и решил, что им пора завершать этот разговор, да и вообще порядком затянувшуюся встречу: – А сейчас… Думаю, что вам пора покинуть храм, Ваша Светлость, иначе мы можем привлечь ненужное внимание к вашему визиту. А оно нам сейчас ох как не нужно, ведь так?