***
– Ну же, дитя мое, не плачьте, расставаться с мирской жизнью всегда тяжко, но подумайте, какое прекрасное и светлое будущее ждет вас. Не цепляйтесь за прошлое и за свои воспоминания, а подумайте о Нем, о своей вере и о том, как ей суждено расцвести в этих стенах, и что отныне уже никто и ничто не сможет потревожить вас, – чуть приобняв за дрожащие плечи их нового послушника, совсем юного еще мальчика, все утешал и утешал его пожилой сухопарый настоятель, уже привыкший, что не всем, далеко не всем путь к Богу дается легко, но… все их послушники рано или поздно понимают, какая честь и какое счастье выпали на их долю, и с радостью принимают свою новую судьбу. – Я-я-я з-з-знаю, – дрожащим голосом выдавил из себя юный послушник, уже сменивший свою одежду на пока еще непривычный и неудобный темно-синий подрясник, сшитый из удивительно грубой и неудобной ткани, и едва-едва сдержался, чтобы в который раз за сегодняшний день не коснуться обритой его новыми братьями еще утром головы. – Вот и прекрасно, дитя мое, будьте стойким – и вам еще воздастся по заслугами. А все эти вещи – лишь шелуха, вы чуть позже сами поймете, что они лишь тяготили вас, – еще крепче обняв юношу и прекрасно понимая, сколь тяжел для его юного и ранимого сердца такой шаг, настоятель пренебрежительно махнул рукой на яркое пламя, в котором медленно, но верно, лист за листом, письмо за письмом, книга за книгой, вещь за вещью сгорало то, что связывало парнишку с его прошлым, абсолютно все, что было прислано ему из дому сегодня утром, разве что… кроме одного-единственного скомканного автопортрета, бережно вытащенного одним мужчиной из корзины для мусора и теперь отправляющегося вместе с ним в долгое путешествие по стране, но молча плачущий юноша не имел ни малейшего представления об этом, чувствуя, что в этом огне сгорают не только его вещи, его воспоминания и прошлая жизнь, но и он сам, все его чувства и мысли, но самое главное – его надсадно ноющее сердце, обугливаясь и покрываясь прогорклой черной коркой.***
– …за все выявленные нарушения действующего законодательства и норм чести и морали приговорены уполномоченным представителем Комиссии по нравственности и именем Его Величества к смертной казни через повешение. Приговор обжалованию не подлежит и должен быть приведен в исполнение немедленно, без права на отсрочку, последнее слово и последнюю просьбу, – глухо прокашлявшись, закончил зачитывать смертный приговор радостно гудящей толпе пожилой следователь Комиссии по нравственности, самыми примечательными чертами которого были огромный, выступающий далеко вперед самого мужчины живот и узкие белесые близко посаженные глаза, придающие ему поразительное сходство с жирной крысой, что в огромных количествах водились в тюремных подвалах, в которых Ее Сиятельство графиня Ли была вынуждена провести последние дни своей не такой уж долгой жизни вместе с супругом. Впрочем… такая мелочь уже не могла испугать эту проявившую небывалую силу и стойкость женщину, которая даже сейчас, на смертном помосте на площади позора, стоя на колченогом табурете с петлей на шее, вела себя куда достойнее своего рыдающего и извергающего наружу то мольбы, то проклятья супруга. Ее Сиятельство смело смотрела в глаза и следователю, и безумной толпе жаждущих крови и зрелищ людей, многие из которых еще пару недель назад называли себя их добрыми друзьями и хорошими знакомыми, а сейчас с довольными криками плевались в графа и графиню и кидались в них тухлыми яйцами, заплесневелыми хлебными корками и тухлыми помидорами. Графиня Ли спокойно смотрела и в глаза палачу, который, получив после зачтения приговора утвердительный кивок от следователя, с легкостью выбил такой же колченогий табурет из-под ног ее как-то по-поросячьи взвизгнувшего супруга, а затем… затем подошел и к ней, чтобы лишить и ее опоры под ногами и жизни, вот только Ее Сиятельству не было страшно. Совсем. И почти не было обидно. Да, их наказание не было заслуженным, но они с мужем прожили достойную жизнь и воспитали прекрасного сына, который, к величайшему облегчению графини, был в полной безопасности сейчас – она была уверена в этом, ведь ей обещал сам герцог Ли, а он был из тех людей, что не бросают своих слов на ветер. Поэтому все, что оставалось Ее Сиятельству,– лишь молиться за их счастье, благополучие и долгую жизнь – сына и его нового покровителя, которому придется хотя бы на чуть-чуть заменить Донхэ его так глупо пострадавших за чужие ошибки родителей, а также надеяться на то, что ее последнее послание все-таки доберется до сына и сделает его боль от столь серьезной потери в столь юном возрасте чуть меньше, а его скорбь – чуть легче, ведь на его пути предстоит еще так много испытаний, горя и страданий, и меньше всего Ее Сиятельству хотелось становиться еще одной незаживающей кровоточащей раной на его нежном и хрупком сердце.***
– Ваше Высочество, Ваше Высочество… – робко постучавшись в двери кабинета наследного принца, который все еще бодрствовал в столь поздний час, и получив разрешение войти, юный, бледный как смерть и младший камердинер осторожно просочился в ярко освещенное множеством свечей помещение, не решаясь даже поднять взгляда на сидящего за массивным дубовом столом и хмуро изучающего какие-то бумаги Его Высочества. – Что случилось? Вы что-то хотели? – когда пауза затянулась уже до неприличия, наконец-то раздраженно поинтересовался Кюхён, обычно очень вежливо относившийся и к прислуге, но сегодня его настроение было… слишком мрачным, чтобы он терпел чужие робость и ошибки. – Ваше Высочество, старший камердинер и господин лекарь отправили меня к вам, чтобы я сообщил, что та госпожа… – младший камердинер сделал паузу и, нервно сглотнув, продолжил, искренне надеясь на то, что Его Высочество понимает, о какой госпоже идет речь, и что это не очередная идиотская шутка старших, которые в последнее время слишком полюбили издеваться над младшей прислугой, особенно над провинциальными мальчишками, еще не слишком вписавшимися в ритм дворцовой жизни.– Она окончательно пришла в себя. Но состояние ее рассудка оставляет желать лучшего, – парень едва сдержался, чтобы не поморщиться, вспомнив, как эта странная девушка перебудила своими истошными криками едва ли не всю дневную смену и чуть не довела до сердечного приступа пожилую повариху, как обычно решившую отведать на сон грядущий рюмочку-другую вишневого ликера. Честно говоря, большая часть прислуги до сих пор не понимала, почему эта уличная бродяжка должна жить у них и почему они должны заботиться о ней и покрывать ее, но… судя по тому, как, услышав эту новость, Его Высочество соскочил с места и едва ли не бегом бросился на их этаж, то… правы были господин лекарь и старший камердинер, говоря, что это очень важный для принца человек и что им следует помочь сохранить Его Высочеству его секрет. Совсем не маленький, очень шумный и изрядно мешающий им всем секрет, который, надсадно хрипя и царапая пальцами сломанных рук по накрахмаленным белоснежным простыням, пытался сообщить им всем очень и очень важные вести, но, увы, так и не сумел.КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ