My obsession

– Ваша Светлость, быть может, вы соизволите встать и уделить нам хотя бы немного внимания? – в который раз за последние пару минут поинтересовался до крайности раздраженный отец Чхве, не слишком довольный, во-первых, тем, что Его Величество, этот нахальный и не знающих никаких границ мальчишка, оторвал его от крайне важных дел, заставив бросить все и немедленно, по его первому приказу явиться в лазарет, а во-вторых, поведением герцога Ли, ведь тот, ничуть не смущенный тем фактом, что он, вообще-то, находится в окружении людей, среди которых паче того присутствуют духовные лица, возлежал в постели рядом со все еще пребывающим в беспамятстве виконтом Ли, наотрез отказываясь покидать того уже вторые сутки, столь рьяно и яростно, что отец Чхве уже начинал сомневаться в душевном здравии Его Светлости. Хотя… какая душевная болезнь? Все они прекрасно знали, что Его Светлость пребывает в полнейшем душевном здравии, пусть и немного шатком после произошедшего. Как и они все, впрочем. И что единственная болезнь, которая нынче терзает душу и сердце Его Светлости, – любовь. Но демонстрировать ее столь явно, в обществе… Даже сейчас это было не слишком приемлемо. Однако, кажется, герцога Ли мало волновали эти условности. И единственное, что имело значение для него сейчас, – это видеть, чувствовать и сжимать в своих руках каждую секунду времени, просто ощущать человека, который был… Кажется, не слишком будет сказать, что Донхэ, этот мальчишка, сейчас был всем для него. И будет. Всегда. Но… Шивон хотя бы мог сделать вид, что его, как лицо духовное, не устраивает подобное поведение и столь неподобающее проявление крайне неподобающих чувств! Хотя где-то в глубине души он и сам мечтал о чем-то подобном, но… не пристало! И кому, как не ему, следовало блюсти правила приличия?! Хотя бы на публике. – Я весь во внимании и готов слушать вас, – совершенно спокойно ответил Хёкджэ, не поднимая головы с груди мальчишки, которого мужчина обнимал на манер большой подушки – руками и ногами, так, словно и правда боялся, что он возьмет и сбежит от него или просто исчезнет, растворившись в ночной тьме очередным кошмаром, но… к величайшему облегчению мужчины, этого не происходило. Уже настолько долго, что он уже почти начал верить, что это и правда… реальность. Самая лучшая из всех тех, что только могла быть. Даже несмотря на то, что Донхэ еще ни разу за это время не открыл глаза. Но Хёкджэ знал, нет, был уверен в том, что рано или поздно он сделает это. Просто… ему нужно было еще немного времени. И все это время… Хёкджэ не собирался отступать от него ни на шаг. И поклялся больше никогда не оставлять его. Ни за что в жизни. Ведь это… это было его главной ошибкой, которую он больше не собирался допускать. Ни за что в жизни. – Быть может, вы хотя бы сядете? – до оскомины сладко и вежливо улыбнулся отец Чхве, с трудом скрывая свое раздражение. И ладно бы они были с Его Светлостью наедине, но в присутствии короля… Нет, Шивон решительно не понимал такого поведения. Даже несмотря на то, что эти двое всегда были близки. Но раньше Кюхён был просто принцем, а сейчас он – король. И это… просто ни в какие ворота! – Думаю, что никого не смутит, если я не буду этого делать, – усмехнулся Хёкджэ, с величайшей осторожностью устраиваясь поудобнее, так, чтобы не задевать ни одну из повязок на теле Донхэ, и, не сдержавшись, с иронией в голосе добавил: – А вот вам, Ваше Величество, и вам, святой отец, наверное, стоит-таки присесть, ведь, насколько я понимаю, нам предстоит очень и очень долгий разговор. И, несмотря на все раздражение, и святому отцу и Его Величеству пришлось присесть, ведь им и правда предстояла очень долгая беседа, а в ногах, как всем известно, правды нет. – Я хотел бы начать с того… Вернее, мы хотели бы начать с объяснения некоторых деталей. Для вас, Ваша Светлость, – когда все наконец-то устроились на своих места, прокашлявшись, как-то не слишком уверенно начал Кюхён, все еще снедаемый виной и чувствующий острую необходимость в том, чтобы объясниться с Его Светлостью, ведь у них с того самого момента, как Кюхён открыл герцогу правду о виконте Ли, все еще не было шанса поговорить об этом, и… Кюхён просто должен был сделать это. Объяснить Его Светлости, почему он не рассказал ему всю правду сразу же, как только узнал о ней. Черт бы побрал эти благие намерения и заботу, которые еще никогда и никого не доводили до добра! – Это каких же? – насмешливо поинтересовался Хёкджэ, уже подозревая, о чем может пойти речь. И… его проницательность и в этот раз не подвела его. Разумеется, и Его Величество и отец Чхве практически хором начали рассказывать ему о произошедшем с Донхэ, вернее, почему они сочли необходимым не рассказывать Хёкджэ о том, что человек, в котором сейчас была заключена вся его жизнь, человек, скорбь по которому почти уничтожила его, единственный человек, который все еще представлял для него какую-либо ценность в этом мире… Так вот, и Кюхён и Шивон сейчас отчаянно пытались оправдаться перед ним и объяснить ему, почему же они не сказали, что этот самый человек лежит всего в паре метров от него. Пусть не слишком здоровый, но все еще живой. Да, они говорили что-то о том, что не хотели лишний раз тревожить его и давать ложных надежд, ведь состояние Донхэ все еще было слишком тяжелым. Все эти ожоги, увечья, истощение и чахотка – слишком неподходящая смесь для жизни. Но Донхэ все еще был жив. Вопреки всему. И лишь это имело значение. А не все эти слова и витиеватые объяснения и извинения, которые сейчас были для Хёкджэ лишь пустым набором звуков – не более. И не значили для него ровным счетом ничего. Все, что должно было случиться, уже случилось. И этого было не изменить. Никакими словами. И единственное, что по-настоящему имело значение сейчас, – то, что Донхэ должен был открыть глаза. Рано или поздно. Хёкджэ знал это и до дрожи боялся пропустить этот момент. А все остальное… он с удовольствием послал бы к черту. Если бы ему позволило воспитание. Но он все еще был гордым обладателем своего титула и должен был соблюдать правила приличия или хотя бы создавать иллюзию, что соблюдает их. И посылать к черту первых лиц королевства, пусть даже связанных с тобой кровными узами, ну никак не вписывалось в эти рамки. Поэтому, внимательно выслушав все объяснения и извинения Его Величества и отца Чхве (который, оказывается, пытался сообщить ему о Донхэ раньше, но… всему действительно свое время), Хёкджэ заверил этих двоих в том, что он все прекрасно понимает и ничуть не обижен на них и что на их месте он поступил бы ровно так же, и с трудом сдержал облегченный вздох, когда Его Величество наконец-то сменил тему и приступил к обсуждению празднований в честь своей коронации и победы над северным войском, которые должны были состояться через три недели, когда все нанесенные столице повреждения, а также перебои с поставкой провизии наконец-то будут окончательно устранены. Вполуха слушая рассуждения Его Величества и отца Чхве о том, что уставшему от потрясений народу нужен хороший праздник, но им не стоит тратить на него слишком много средств, Хёкджэ с удивлением понял, что он и правда совершенно не злится на Кюхёна. Да и вообще ни на кого. Он был настолько безмятежно спокоен и почти счастлив сейчас, и уже никто и ничто не могли поколебать его душевного равновесия. Осталось только дождаться, пока лежащий рядом с ним и мирно дышащий мальчишка откроет глаза, и тогда… тогда все точно будет просто идеально. Внезапно окончательно отвлекшийся от рассуждений Его Величества, Хёкджэ уловил в журчащем где-то далеко-далеко на заднем плане потоке королевской речи собственное имя и, чуть приподнявшись и вопросительно глядя на продолжающего с жаром рассуждать о каком-то Совете короля, хрипло поинтересовался: – Что-что? – с головой выдавая собственную невнимательность и получая в ответ два полных укоризны взгляда. – Вы снова не слышали, вернее, не слушали меня, да, Ваша Светлость? – недовольно фыркнул ничуть не удивленный столь пренебрежительным отношением к собственной персоне король, который уже привык к тому, что в последнее время Его Светлость по большей части отсутствует в этом бренном мире, но все еще не оставлял надежд на то, что рано или поздно все вернется на круги своя, и именно поэтому он собирался предложить своему брату кое-что, что могло бы подойти лишь ему: – Я просто сказал, что приказы о вашем назначении главным королевским советником и главой Малого и Большого королевских советов уже почти готовы, и мы все надеемся на ваше скорейшее выздоровление и на то, что вы как можно раньше приступите к своим новым обязанностям... – Новым обязанностям? Главный королевский советник? – удивленно вскинув брови, с плохо скрытым не то недоверием, не то недовольством в голосе перебил Его Величество Хёкджэ, от изумления даже севший на кровати и с трудом сдержавший стон после острой вспышки боли, внезапно обжегшей недавно разошедшуюся и только-только начавшую вновь заживать рану на животе. – Да, мы посовещались и решили, что никто лучше вас не справится с этим… – осторожно подтвердил Кюхён, ожидавший не совсем такой реакции на свои слова. Вернее, совсем не такой. – О нет, боюсь, вам придется поискать на эти должности более подходящего кандидата, Ваше Величество, – отрицательно покачал головой Хёкджэ и, видя, как на лице короля появляется смесь каких-то совершенно детских обиды и недоумения, с трудом сдержал улыбку. – Как так? Вы?.. – не в силах больше выдавить из себя ни слова, изумленно спросил Кюхён, переводя недоуменный взгляд с герцога на отца Чхве, который, кажется, был огорошен ответом Его Светлости не меньше самого короля. – Я, то есть мы не планируем оставаться жить в столице. Как только Дон… виконт Ли поправится и будет в состоянии выдержать дорогу, мы отправимся в наши южные владения, – совершенно спокойно пояснил Хёкджэ, ничуть не сомневаясь в этом своем уже давно принятом решении, в отличие от Его Величества и отца Чхве, которые, судя по всему, не поверили ни единому его слову и вознамерились всеми правдами и неправдами отговорить его, ничуть не понимая тщетности всех своих усилий. Ведь Хёкджэ уже и правда не интересовали ни власть, ни богатство, ни титулы, ни все эти политические интриги и игры, его уже не интересовали эта страна и ее дальнейшая судьба, ведь он и так принес на их алтарь слишком много жертв и заслужил полноценный отдых от всего этого. Просто возможность пожить в тишине, мире и покое. Вдалеке от всего, что когда-то так нравилось ему и так захватывало его, а теперь… теперь не вызывало ничего, кроме глухой тоски и раздражения. Хёкджэ действительно отдал Аарону слишком много и просто… устал от происходящего. И заслужил немного отдыха. А быть может, и много. И уже ничто не могло изменить принятое им решение. И Шивон и Кюхён, старательно пытающиеся уговорить Хёкджэ остаться, вскоре поняли это, однако отец Чхве, все еще никак не смирившийся со столь значимой потерей на политическом игровом поле Аарона, попытался зайти с другой стороны, вкрадчивым мягким голосом уточнив у Его Светлости: – Вы так уверенно говорите об отъезде, но согласится ли с вашим решением виконт Ли? Быть может, он и не планирует никакой поездки на Юг, а хочет остаться жить в столице? – сладко улыбнулся мужчина, надеясь, что хотя бы это немного поколеблет решимость Его Светлости, однако его вопросы не произвели на герцога Ли ровным счетом никакого впечатления. – Не думаю, – отрицательно покачал головой Хёкджэ, недовольно поджимая губы и чувствуя, что этот разговор понемногу начинает раздражать его. – Вы уверены? – не сдержав насмешливого фырканья, поинтересовался Шивон, словно решивший сегодня испытать на прочность всю глубину терпения и силы воли Хёкджэ. – Более чем, – спокойно кивнул мужчина, искреннее надеясь на то, что уже все понявший Кюхён сейчас пресечет это безобразие, но тот почему-то не спешил вмешиваться в их беседу. – А я бы на вашем месте все же рассмотрел некоторые варианты… – начал было отец Чхве, но его внезапно перебил хриплый, низкий, до боли знакомый им всем голос, внезапно раздавшийся прямо над ухом Хёкджэ: – А я бы не стал. Мы уедем. Как только у нас появится такая возможность, – голос, который сейчас не ожидал услышать никто из них и от которого Хёкджэ захотелось расплакаться. Наконец-то. Он так ждал. И… вопреки всему дождался.