Обрывки из тлена

Покинув Джесс, я пошёл туда, куда ещё собирался идти после разговора с Эмили. Конечно, я всё ещё отговаривал себя в мыслях, подбирал ненужные аргументы и вёл с собою бессмысленный спор. Однако Эмили была права: когда я проснулся в больнице с амнезией, то помнил лишь одну вещь. Адрес важной для меня квартиры под номером 50 В. Я не был уверен, кто там находится и живёт, поэтому не смел туда заходить. В моменты отчаяния я лишь бродил под окнами этого дома и курил сигареты, в тревожном волнении что-то шепча. А потом сбегал, словно последний трус, боясь узнать о своём прошлом что-то ещё, боясь столкнуться с тёмной комнатой и почувствовать холодную руку на своём плече. Сейчас же, после разговора с Джесс, я понимал, что моё положение безвыходно. Сколько бы я не бегал и не пытался бы забыть квартиру, сколько бы не продолжал сидеть в четырёх стенах — всё равно мне когда-нибудь придётся зайти туда и узнать. Добрался я на метро совсем быстро. И поезд проносился мимо станций с невиданной скоростью, и люди бегали вокруг меня на улице, когда я неслышно и медленно ступал по асфальту. И, казалось, что они толкали меня за плечи, торопя и подгоняя. Они задевали мои руки и спотыкались о мои ноги, пытаясь ускорить мой шаг, однако с моим приближением к роковой квартире, шаги сокращались, становясь всё меньше. И сердце стучало чётко и ровно, словно отбивая похоронный марш. И дыхание было на удивление спокойным и равномерным. Только мысли в голове метались, ударяясь о стенки черепа с грохотом и искрами. Хотелось ударить себя по лицу, отталкивая назад, затем по груди, чтобы согнуться и упасть. Но ноги нехотя продолжали идти вперёд, а грудь тихо подниматься и так же опускать вниз. Узнав знакомую улицу, я невольно вздрогнул, но заставил себя идти. Моё самочувствие после неизвестного содержимого укола Джесс ещё не пришло в норму. Дорога впереди иногда неожиданно начинала извиваться или мутнеть, а руки и ноги порою отнимались, переставая меня слушаться. Но сейчас мне это было совсем неважно. Я подошёл к знакомой многоэтажке. Красное солнце разлилось на горизонте, переходя в ярко-оранжевый и смешиваясь с тёмно-голубым. Окна здания хищно сверкали, а этажи уходили в небеса длинной и нескончаемой лестницей. И я помнил эту лестницу ещё в тот вечер, когда полицейские машины и скорая помощь окружили многоэтажку. Я смотрел, как забирают маменьку, которая вырывалась из рук полицейских и пыталась их укусить. Её чёрные волосы загораживали искаженное от злости лицо, облитое Анькиной кровью. Я закрывал глаза, слышал истеричные выкрики маменьки, её рычание и шипение, и мне начинало казаться, что она вырвалась из рук полицейских и уже бежит ко мне. Поэтому я вскрикивал, резко открывал глаза и в упор, почти не моргая, смотрел как извивается в их руках маменька. Дяди хотели увести меня внутрь скорой машины, но я не мог уйти, потому что боялся потерять маменьку из виду. Я начинал плакать и сопротивляться, не отрывая взгляда, а они с усилием пытались меня успокоить и затащить в скорую. Я брыкался и бил их, ни в коем случае не закрывая глаз, пытался вырваться и в то же время цепляясь за их руки. Я боялся, что руки меня отпустят и я останусь один, но я также страшился перестать видеть маменьку. Мне казалось, что как только я закрою глаза, то она вырвется от полицейских, кинется ко мне, схватит за волосы, поднесёт совсем близко к своему лицу, посмотрит на меня своими безумными глазами и потащит в комнату к мёртвой Аньке. Я кричал дядям отпустите, но с силой впивался в их руки, боясь, что они меня покинут… Через какое-то время дядя Боря добился того, чтобы усыновить меня, и я вновь вернулся на родину. Однако было уже поздно. Я потихоньку отдалялся от всего, что было мне близко. Я больше не ходил в родной лес, я не говорил с дядей Борей и не играл с другом Сашкой. В какой-то момент вся моя жизнь мне снова осточертела настолько, что я сбежал из дома. Лил сильный дождь, на небе сверкали молнии, словно трещины на моём потолке. Я бежал по мокрой траве, то и дело падая в грязь, тяжело дыша и крича от боли и ненависти ко всему. Мне казалось, что моё прошлое, мой злой рок, преследует меня по пятам, желая нагнать и расправиться окончательно. И изо всех сил, плача и крича, я пытался выжить, убегая сквозь тёмный и заросший острыми ветвями лес. Неожиданно я вышел к большому дому с развалившимися стенами. Молния сверкнула в небе, заставив сердце пропустить удар и на секунду осветив ужасную постройку с изуродованными углами и разбитыми окнами. С заплесневелыми стенами и серыми листьями, что накрыли собою часть площадки. Это был тот самый дом, стены и колонны которого мы оплетали летними цветами. Тот самый дом, который был для меня родным. Отцовский дом. Я помню, как дядя Боря вернул меня домой. Полностью мокрого, в слезах и грязи. С разодранной кожей на лице, плечах и щеках. Трясущегося и испуганного. -Что ты натворил, Сергей? Да что с тобой не так?! — кричал на меня дядя Боря, но, вновь посмотрев на меня, рыдающего в углу, он смягчился и тяжело вздохнул. — Прошу, Серёж, успокойся. -Папа? — в комнату зашёл Саша. — Что происходит? — он изумленно посмотрел на меня. — Что ты сделал, Сергей? -Ничего, Саш, не обращай внимания. Мы разберемся сами. — устало произнёс дядя Боря. -Нет, папа. — настойчиво ответил тот и зло взглянул на меня. — Прекрати вести себя так! Когда ты переехал к нам семь лет назад, я был очень рад. Я думал, что теперь буду жить со своим лучшим другом вместе, и всё будет хорошо, но от тебя нам только одни проблемы. -Саша! -вскрикнул его отец. -Отец плачет по ночам и не спит. Ведь он мучается и переживает. А за кого переживает? За тебя! За того, кто даже ни разу ему не сказал спасибо. А ведь папа не молодеет, и сил у него не становится больше. Ему плохо, разве ты не видишь? Разве не замечаешь седину в его волосах и его глубокие морщины на лбу? -Саша! -Да ты чёртов эгоист! Ясно тебе, сволочь? Ненавижу… Ты ведь испортил всю нашу жизнь! — в гневе кричал Сашка. -Александр! Тихо! — яростно крикнул дядя Боря и стукнул по столу. — Ты не имеешь право говорить такие слова! -Он такой же долбанный псих, как и его мамаша! -Так, хватит! — дядя Боря вскочил со стула и подошёл к сыну. Он размахнулся и резко ударил его по губам. Сашка не дрогнул, но пошатнулся от силы удара. Кожа на его лице мгновенно покраснела. — Не смей! Никогда больше не смей. — строго наказал он, смотря прямо ему в глаза. — Ты не можешь говорить такие слова, а вот Сергей может вести себя так, как ведёт. Я должен был забрать его от матери. Я не должен был допустить, чтобы его увезли к ней. Его отец понадеялся на меня, попросил меня спасти своего сына. Но я не справился. И я тоже виноват в том, кто он есть. Но он есть тот, кто есть. Тебе ясно? — грозно спросил дядя Боря, и Сашка без злости или огорчения кивнул. -Простите. — тихо прошептал я сквозь слёзы, сжимаясь в углу. — Простите меня все, я не хотел. — я обнял себя и спрятал голову в колени. Мой голос был хриплым и высоким, а тело дрожало от холода и страха. — Я уйду, я вас не буду мучить. Прошу, простите меня. -Перестань, Серёж. — я еще никогда не слышал столько отчаяния и боли в голове дяди Бори. — Не стоит. -Я вернусь домой, только отпустите меня. Или нет… Я снова сбегу… -Тебе надо успокоиться. — тихо сказал дядя Боря. — Я заварю тебе ромашкового чаю. — он посмотрел на Сашку. — Проследи за ним, пожалуйста, пока я буду на кухне. Дядя Боря ушёл, и я слушал его тяжёлые шаги по кухне. Они почему-то успокаивали меня, заставляя сердце биться спокойнее. Всё это время Сашка не отрывал от меня взгляда, смотря с ненавистью и дикой злостью. -Через три года, когда нам будет восемнадцать, ты уедешь. — прошептал он, чётко выговаривая каждое слово. — Ты не посмеешь больше мучить моего отца. Он и так несёт бремя, которое было приготовлено не для него. -Я не виноват, просто маменька… -Шизофреник. — громко шепнул он. -Где Настя? — я осмотрелся по сторонам, пытаясь её отыскать. -Чудила, её здесь нет. Сейчас осень, а она приезжает сюда только летом. — фыркнул Сашка. -Так её нет? — удивленно спросил я и заплакал. Только её взгляд и её прикосновения могли успокоить меня. -Она в Питере. — ответил он уже более спокойно. -Но она мне нужна. — слёзы стекали по моему расцарапанному лицу. — Я хочу видеть её, я хочу почувствовать её кожу. Мне её не хватает. Она мне сказала, что защитит меня от маменьки. Где Настя? Она не могла бросить меня! -Тихо. — с жалостью и некой горечью в голосе ответил Саша и прикрыл лицо руками. Он отвернулся от меня, не в силах испытывать ко мне жалость. Слишком зол он был на меня в тот момент из-за отца. — Она не бросила. Она вернётся. — неуверенно сказал он, пожимая плечами. Ему было совсем непривычно разговаривать со мной в таком виде, он всегда уходил или избегал общения со мной, когда случались приступы. Он понимал, что я болен и во время приступов был похож на маленького ребёнка, но Саша всё равно никак не мог привыкнуть ко мне такому. К другой части меня. -А Настя защитит Аньку? — с надеждой спросил я. Сашка вздрогнул всем телом и бросил испуганный взгляд на меня. Зная то, что я видел смерть Аньки своими глазами, и помня, как все мы вместе сидели за столом и поминали её, этот вопрос казался Саше диким и запретным. -Да, защитит. — сказал он не своим голосом. -Это хорошо. — закивал я и даже немного улыбнулся. Царапины на лице и теле болели от любого движения. — Теперь всё будет хорошо, ведь так? Всё будет хорошо… Воспоминания всплыли в моей голове одним мгновением, ярким и быстротечным. Сейчас я вновь стоял напротив огромной многоэтажки, покинутый своим прошлым и оставленный один на один с настоящим. Я вошёл внутрь дома и стал подниматься по лестнице. С каждым этажом я шёл всё медленнее, но, казалось, лестница укорачивалась мне на зло, приближая к квартире 50 В. Мне послышались истошные крики Аньки позади, и я резко обернулся. Но лестница молчала. Надо было подняться, бежать теперь некуда. Неожиданно я покачнулся, чуть не упав и в последний момент ухватившись за перила. Всё ещё действовал наркотик, который мне вколола Джесс. Интересно, как она там сейчас? Вдруг ей стало хуже? Может, мне стоит вернуться и проверить… Сам себя обманываю. Причем так глупо и бесстыже. Отступать назад бессмысленно, поэтому я должен идти вперёд. Пара пролётов и передо мной предстала железная чёрная дверь без номера или звонка. Никто его сюда так и не повесил. И надо стучать в дверь. Мне уже не сбежать. Неуверенный и тихий стук, но его, к сожалению или счастью, услышали. Кто-то за дверью, спустя пару секунд, закопошился. Я задержал дыхание, не в силах вздохнуть. Послышалось, как скрипнул старый замок (до сих пор не починили). И дверь медленно открылась предо мной. На меня смотрела красивая девушка лет двадцати. У неё были длинные чёрные волосы, чуть блестящие у корней, её тёмные серые глаза, похожие на мои, с удивлением были обращены ко мне. Розовые губки были чуть приоткрыты, а идеальное лицо со светлой кожей показалось мне худее, чем тогда, когда я видел его в последний раз. -Ева? — прошептал я, чуть пошатнувшись. -Сергей? — она возмущенно подняла брови, широко раскрыв глаза и сжав губы, а потом неожиданно нахмурилась и с яростью собралась захлопнуть дверь. -Прошу! — бессильно вскрикнул я. -Чего тебе нужно? — она приоткрыла дверь и оперлась плечом о дверной проём. — Тебя не было целый год. -Ты жива. Ты всегда была жива… — беззвучно прошептал я одними губами. -Мне надо мыть маму, так что либо говори мне, зачем ты пришёл, либо уходи. — еще сильнее нахмурилась она. Я лишь улыбнулся, не веря в то, что вижу её перед собой, а потом резко бросился к ней и обнял. Она хотела сначала оттолкнуться от неожиданности, но потом застыла, совсем ничего не понимая. -Ты что творишь? -Я так тебя люблю, моя сестричка. Так по тебе соскучился. — я сжимал её худые и острые плечи. -Ладно, хорошо. — она кивнула. — Проходи. Ева прервала объятия и прошла внутрь, не забыв закрыть за нами дверь. Несколько мгновений я осматривал квартиру. Старый диван с ободранной обшивкой, на котором когда-то лежала Анька после того, как мама избивала её слишком сильно. Я омывал раны сестры и гладил по её горячей голове, всё время повторяя, что всё будет хорошо, и дядя Боря нас скоро заберёт. А она не плакала, только смотрела в потолок бессмысленным взглядом и с силой сжимала мою руку, словно это последнее, что у неё есть, за что она ещё может зацепиться. -Ты чего стоишь? — прервала мои воспоминания Ева. Она вышла из кухни с мокрыми кружками в руках. -Она там? — низким голосом спросил я, а Ева просто кивнула и вернулась на кухню. Я сделал шаг вперёд и замер. На бетоне на углу, за которым находилась ванная комната, сквозь ободранные обои виднелись царапины от моих ногтей, когда мама тащила меня в комнату, а я пытался сопротивляться. Анька лишь говорила мне терпеть, что лучше промолчать и пойти с ней добровольно. Сначала я так и делал, когда мама чуть ударяла меня или шлепала по губам, но с каждым днём становилось всё хуже. Под конец дошло до того, что её утаскивания в темноту превратились в настоящие побои с тяжелыми ранами, а пару раз было даже, что с переломами. Весь этот дом, прогнивший воспоминаниями, сейчас был передо мной. И крики вырывались из-под пыли, и кровь текла из расщелин плинтуса, и старый запах этих гнилых стен стоял в носу и впитывался в одежду. Я завернул за угол и вошёл в кухню. На инвалидном кресле сидела совсем старая женщина с седыми сухими волосами, которые скомканными клочьями свисали с головы. Кожа её была больная и жёлтая, губы высохшие и полопавшиеся. Я не побоялся заглянуть в её глаза. И те глаза, которые когда-то сверкали безумием и гневом, сейчас почему-то потухли и даже высохли. Волосы поседели, а большая их часть выпала, оголив кривую и уродливую голову. Руки с почерневшими ногтями безжизненно лежали, а из-под кожи выпирали голубые толстые вены. Бледная ночнушка висела на её худом истерзанном временем теле, а плед прикрывал таз и ноги. Морщинистое лицо не выражало ничего, а с её рта текли коричневатые слюни. Ева салфеткой вытерла их, а потом аккуратно поправила плед на ногах. Взгляд её тёмно-серых глаз вопросительно остановился на мне, а я лишь смотрел на маму. -Что ты молчишь? — спросила Ева. — Ты так странно себя ведёшь. Ты что?.. Ты плачешь? Я замотал головой, поспешно вытирая слёзы, и шагнул назад, но оступился и упал. Я чувствовал, как сжималось моё сердце, как всё, что было, всплывало перед моими глазами и копьями врезалось в память. -Люблю тебя, Сережка. — мама лежала рядом со мной на кровати и гладила по голове. — Прости меня. Я не хотела тебя бить, прости… — шептала она, плача вместе со мной. — Я так перед тобой виновата, я виновата и прошу тебя меня простить. Боже, да что же я за мать… Серёж, я больше никогда… Слышишь? Я никогда вас больше не обижу. Я обещаю. Только прости меня, пожалуйста. Прости. И помню, как она говорила мне так снова и снова, каждый раз после тёмной комнаты. Только слова становились всё короче, всё сбивчивее и непонятней. В конце концов её извинения переросли в просто какой-то непонятный и бессвязный шепот… -Мы должны спасти маму. — шептала Анька, сидя в углу и всё так же бессмысленно смотря в никуда. — Это не её грехи, и она не должна за них платить. Так Боженька говорил. — она обнимала свои разодранные коленки. — В этом нет её вины, просто с ней случилась беда. Ей не повезло, как может не повезти любому из нас. Но эта болезнь пройдёт, Серёж. Вот увидишь, всё наладится. Она снова будет с нами гулять, будет нас обнимать. — красные и опухшие глаза сестренки наполнились слезами. — Она нас любит, Серёж, она нас правда любит. И она будет нас целовать, она будет нам рассказывать сказки. — что-то громыхнуло на кухне, и мы с Анькой дернулись, зажимаясь в угол. Я беззвучно заплакал, впиваясь маленькими пальчиками в руку Аньки, а она успокаивающе погладила меня по голове. Сестренка так верила в то, что всё будет хорошо. Верила даже сильнее, чем наш отец. И больше я нигде и никогда не встречал такой чистой и девственной веры, исходящей от маленького детского сердечка. Сердечка, которого эта самая вера и погубила навечно. Я понял, что Анька умерла быстро, так как после хруста её визг мгновенно прекратился, а дыхание затихло. Ей было больно, но совсем недолго. Быть может, она даже и не поняла, что произошло в тот вечер в той самой тёмной комнате. Она, наверное, так и не знает, что сделала с ней мать. -Ты употреблял наркотики? — вырвала меня из воспоминаний Ева. Я писал Еве письма из своей родины каждую неделю. Не все, конечно, доходили, и не все она читала. Многие она сминала, рвала, жгла на заднем дворе детского дома, с удовлетворением смотря, как огонь съедает мои неровные каракули. Ева была обижена на меня и на отца. -Я в порядке. — ответил я, и Ева помогла мне приподняться. -Слушай, если тебе что-то надо, если тебе нужны деньги или какие-то вещи, то уходи. — строго обозначила она. — У нас с мамой ничего нет, и мы сами собираем последние гроши. Да и я уже сто лет не была на улице, только дом и работа. Поэтому можешь сразу уйти. -Почему ты… почему ты живешь с ней? — я трясущейся рукой указал на маму, высохшую и всё умирающую. Она была больше похожа на безжизненное тело, обернутое желтым пергаментом, с клочком седых волос, торчащих из макушки. — Ты ведь знаешь, что она совершила преступление, и заботишься о ней… — я схватился руками за голову. — И у тебя нет желания воткнуть ей в сердце нож? Нет желания оставить в ванной, наполненной водой… -Заткнись! — перебила она меня и её лицо исказила гримаса злости. — Если ты пришёл сюда, чтобы снова завести этот отвратный разговор, то уходи! -Не смей меня выгонять! — хриплым голосом крикнул я. — Она убийца! Она мучитель! -Ты не знаешь, какое горе ей выпало на жизнь. Ты был на другом материке, когда мама вышла из психиатрической больницы, не имеющая права даже видеться со своими детьми. Она искала нас по всем детским домам, а когда нашла меня, то всё ходила к забору по вечерам, просовывала руку сквозь решётку и трогала моё лицо, гладила меня ладонью по щекам, кончиками пальцев водила по волосам и всё плакала и плакала. Извинялась, проклинала себя, обещала, что сделает всё возможное, чтобы вернуть нас к ней обратно, чтобы вернуться домой. С каждым разом её прикосновения были горячее и возлюбленнее, но руки становились всё тоньше, всё шершавее и слабее. И в мороз мама приходила в одной шерстяной накидке, ничего не говорила, лишь закрывала глаза, брала меня за руку и стояла так с час или два, пока её рука не становилась ледяной, а волосы и ресницы не покрывались инеем. И каждый раз она рассказывала мне всякие истории и сказки, и всё обещала, что в один день она меня заберёт, и мы будем жить с тобой на квартире долго и счастливо, что она вернёт тебя… и всё тебе скажет. Мама всё говорила, как будет перед тобой извиняться, как будет тебя любить, как скажет тебе всё, что раньше не могла. Но с каждым разом, как она приходила к забору на заднем дворе детского дома, я понимала, что все эти мечты неисполнимы. И вот однажды, стоя около забора и проклиная себя, мама упала на землю без сознания и так и не проснулась. — Ева пошатнулась от эмоций, наполняющих её, и сжала кулачки, грозно смотря на меня. — Вы с отцом во всём виноваты. Он бросил маму, а ты сбежал вместе с ним. -Отец пытался спасти меня от этого уродища. Но, к сожалению, ему не удалось. И если бы она умерла ещё давным давно, то ничего бы не случилось. Она сделала меня таким… -О, только не вини её в своих проблемах! — Ева с ненавистью взмахнула руками. — Ты снова хочешь обвинить её в смерти своей дочери Ани? Ты ведь понимаешь, что сам не уследил за дочкой? Настя оставила тебя с ней всего лишь на день, а ты пошёл куда-то шляться, оставив годовалого ребенка в квартире одного с открытым балконом. -Заткнись! — я почувствовал, как слёзы потекли по моим горячим щекам. — Замолкни! -И где же ты был? Где ты был в это время? -Я не помню… Я совсем не помню. — шептал я, задыхаясь. — Наступил октябрь у нашего двора… -И началось! — всплеснула она руками. — Ты испортил жизнь нашей матери, ты испортил жизнь Насте, испортил жизнь мне. -Ты не знаешь! — крикнул я на неё и шагнул вперёд. — Ты не можешь так говорить! Эта женщина, наша мать, она убийца. -Всё это было случайностью. Анька умерла по несчастному случаю… -Хоть здесь не ври! — я вытер слёзы, которые щекотали шею. — Полиция установила убийство, психиатры поставили ей шизофрению… -Дай кое-что вспомнить… Как и тебе! — всплеснула она руками, с ненавистью смотря мне прямо в глаза. — Может, и ты тогда убил свою дочку? -Да заткнись ты! — я сжал пальцы в волосах и я отчаянием бросился вперёд, опускаясь на пол. — Зачем ты говоришь мне это? -А что ты ожидал после своих слов? Ты спрашивал меня, почему я не убью человека, единственного, которого я люблю всем сердцем? -Ты совсем ничего не понимаешь. — замотал я головой. — Это не отец испортил жизнь всем нам, это мать убила каждого из нас. Ты можешь сколько угодно врать сама себе, забиваясь в углу этой квартиры и твердя, что поступаешь правильно. Однако это не так, и ты должна понимать. Быть может, мама изменилась после лечебницы, но какой бы она не стала, ей никогда не удастся заплатить за все свои старые грехи. Тебе не хватало родных в детском доме, я понимаю, честно. И тут нашлась мать, которая отдаёт всю душу и сердце, которая грезит тобой и падает перед тобой на колени, как перед образом. Но она не достойна ни твоих коленей, ни моих. — я выдохнул. — Ева, прости меня за то, что не был с тобой в тяжелый момент. Я должен был сделать всё, чтобы забрать тебя на родину… -Это твоя родина, Сергей, не моя. — угрюмо мотнула она головой. — И это моя семья, не твоя. — она подняла свой печальный взгляд. Я замер и услышал её тихое и ровное дыхание. — Сергей, я знаю, что тебе было тяжело перенести смерть сестры в детстве, развод родителей, вечные поездки… -Ты продолжаешь не понимать. Ева, ты говоришь не те вещи в не то время. Я пытался тебе объяснить, что каждая вещь в этой квартире пропитана насквозь страданиями, страхом и ненавистью. Всё это место — мемориал в память мучениям Ани, в память её доброте, состраданию и жертвенности. И если мать так сожалела о содеянном, как ты говоришь, то это место будет самым лучшим наказанием для неё. Пускай она смотрит на стены и вспоминает, смотрит на полы и терзается в мучениях, пускай… -Да пошёл ты. — без эмоций прервала меня Ева и подошла к маме. По сухой и морщинистой коже старушки текла одна сверкающая слеза. Сестра аккуратно провела тонким пальчиком по щеке, поймав слезу, потом моргнула и с ужасом вздрогнула. Мать не шевельнулась, а её пустой взгляд всё ещё был направлен в никуда. — Ты это добивался, да? Для этого ты пришёл сюда? — сказала она низким голосом. — Ты жалкий человек, Сергей, с такой же жалкой и никчемной жизнью. Настолько слабый, что пришёл сюда за получением чувства собственной важности в этом мире. Но твоё действие лишь ещё больше опустило тебя вниз. -Ты не права… -Да хватит всё отрицать! — резко вскрикнула она, а я вздрогнул от неожиданности. — Ты всё стоишь здесь и мотаешь головой как полоумный. А я тебе пытаюсь донести лишь одну единственную вещь. Перестань обвинять в своих бедах других! — она глубоко вздохнула, переводя дыхание. — Ты думаешь, что я тебя ненавижу… Знаешь, а так и есть! Ненавижу тебя и твоего отца, с которым вы уехали в другую страну, бросив нас с мамой и Аней. Бросив нас совсем одних в этой огромной стране, в нищите, в боли, печали и… в обиде. -Прости меня, Ева. — я опустил голову. — Ты не везде права, и многие твои слова совсем далеки от истины, но то, что ты сказала сейчас, было правдой. Отец должен был остаться с мамой и помочь ей в трудную минуту. Это и хотела Анька всю свою жизнь. Однако папа не смог вытерпеть, не смог помочь, а осознал всю свою ошибку, кажется, лишь оказавшись на смертном одре. И я понимаю твою обиду, честно. У тебя есть полное право злиться на меня, и твои праведные крики мною заслужены. Но в это же время ты совсем не права. Я был там, я всё помню, словно это было вчера, и эти воспоминания преследуют меня до сих пор. Как моё наказание, как мой злой рок. И если ты можешь судить отца за то, что он тебя оставил, то ты не можешь защищать мать, так как не видела, что она делала со мной и с Анькой. Ты говорила, что ненавидишь меня, так знай, что я ненавижу её. — я посмотрел в пустые глаза матери с немного пожелтевшим белком. — Я ненавижу её всем сердцем и всей душой. И если бы мне дали право на месть, то я убил бы её. Без какого-либо удовольствия, нет, мне не было бы приятно. Но моя душа была бы успокоена… кровь за кровь… -Прекрати. — пошатнулась Ева и кинулась вперёд, оттолкнув меня от матери. Я почувствовал её холодные дрожащие руки на своей груди. Её грозный и гневный взгляд что-то искал на моём лице. Слёзы застыли в глазах сестры, но она не плакала, сдерживая себя. А её щеки чуть покраснели, выделяясь на бледном лице. — Уходи из моего дома! И не возвращайся! Не возвращайся! Никогда! -Она всё равно умрёт когда-нибудь, только жалко, что не познает, каково это умереть от руки того, кого ты любишь всем сердцем. -Да пошёл ты! Пошёл ты! — она пыталась вытолкнуть меня из комнаты всеми силами, заламывая локти и пихая меня плечом. -Пускай она молится Богам, чтобы они забрали её жизнь прежде, чем это сделаю я. -Не смей ей угрожать! — Ева не выдержала и заплакала, повернувшись ко мне спиной и чуть согнувшись. Я слышал, как она тихо всхлипывала и пыталась успокоить себя, сжимая кулаки. Спустя пару мгновений, после того, как ей удалось успокоить своё буйное сердце, она выпрямилась и вытерла слёзы. -Повернись. -Я не хочу на тебя смотреть. — раздраженно ответила она. -Сейчас я разговариваю с тобой. Будь добра повернуться ко мне лицом! — злобно крикнул я, и Ева вздрогнула. Она чуть вжала голову в плечи, но не послушала меня, оставшись стоять так, как стояла. — Этот монстр, которого ты покрываешь и защищаешь, когда-нибудь воткнёт нож в спину и тебе. Ты можешь и дальше продолжать вытирать ей слюни и чего-то ждать, но можешь решить всё намного проще и стать свободной. Даже умирая, она успела связать цепями и тебя, однако жизнь твоя ещё не испорчена, а разум чист. И если ты не решишь эту проблему, то её решу я. Жёстко и незамедлительно. -Что? — Ева сжалась, обнимая себя руками, а грозный голосок её стал внезапно высоким и испуганным. -Убийство? -Освобождение. -Нет. — бессильно шепнула она и закрыла ладонями уши. — Не говори такое больше, прошу! Я обязана ей, и ты не знаешь всей правды. -Как и ты. — я положил руку на её плечо и почувствовал, как она дрожит, словно маленький зайчонок. -Ты не мой брат. — с ужасом проронила Ева и отодвинулась от меня, словно обжегшись о мою руку. Повернувшись лицом, она заглянула ко мне в глаза, но сразу же отвела свой взгляд. — Нет, уходи. — она замотала головой, смотря в пол. — Уходи немедленно. — какая-то её часть вновь взяла верх, победив испуг, и злость отобразилась на побледневшем лице. — Зря я впустила тебя в свой дом, надеясь, что ты изменился. Не знаю, где ты пропадал весь год, однако это время никак не изменило ни тебя, ни твою жалкую душонку. Ты всё так же загибаешься и продолжаешь тонуть в прошлом. Да будет так! -Прошлое мучает меня лишь потому что моя мать сидит в соседней комнате живая… -А, может, лишь потому что твоя дочь мертва? — на её лбу появилась глубокая складка, а голос прозвучал слишком холодно. — И на самом деле тебе не нужно мщение, ты совсем не хочешь убивать мать, а хочешь наказать себя. Ты хочешь, чтобы тебя поймали за убийство. Ведь так, да? Возможно, ты и сам не уверен в этом, но глубоко в душе ты понимаешь, что портишь жизнь тем, кто тебя любит. У тебя не остается другого выхода кроме как искать наказания. -Да что ты знаешь… — невнятно промямлил я. -Я многое знаю. — с уверенностью закивала она. — У меня до сих пор хранятся твои невнятные и неразборчивые письма. — она бросилась на кухню и через пару мгновений вернулась с небольшой коробкой в руках. Там лежали какие-то старые фотографии и чуть пожелтевшие письма. — Ты только почитай их. Нет, ты почитай! — она выхватила пару десятков бумажек, исписанных со всех сторон, и жадно впилась в них взглядом. — Из тёмной комнаты течёт кровь, и она всё ближе и ближе ко мне. Беги, Ева, прошу тебя, беги. Тихий лес шепчет мне предупреждение. Всё скоро… — она взяла другое. — Луна следит за мной и что-то явно заговаривает против. Дядя Боря мне не верит, и говорит, что такого не может быть. Но почему тогда она всё время светит в мою комнату. Я закрываю окна на ставни, но она пробивается даже сквозь них и всё светит и светит… — она в ярости подняла на меня свой взгляд и резко кинула эти письма мне в лицо. Они поднялись вверх, пару из них несильно ударились о мою грудь и лицо, а потом письма медленно опустились вниз, кружась в воздухе. — Думаешь, мне было приятно читать эти письма? Приятно осознавать, что единственный из моих родных, кто остался в живых, это брат-шизофреник? -Я не хотел тебя пугать… -Уйди отсюда, сволочь. Просто уйди уже! В комнате повисло молчание. Я чувствовал, как от всех эмоций и чувств, наполняющих меня изнутри, дрожала тело. Я не хотел ничего сказать, не хотел ничего сделать, лишь просто стоял, смотря в красные от слёз глаза Евы и на её покрасневшее от гнева лицо. Такое родное мне лицо, которое я любил всем сердцем, которое хотел предупредить, но, к сожаленью, мне не удалось. Луна уже давно следила и за ней, словно всевидящая и непостижимая. Всматриваясь в каждую морщинку и складочку и с интересом наблюдая за каждым движением, будто оно было ей совсем незнакомо. Я развернулся, медленно выдохнув, и вышел из квартиры под номером «50В». Когда я спускался по лестнице, то слышал, как топот начинал потихоньку отставать от моих шагов, оставаясь где-то наверху и только через пару мгновений нагоняя меня, однако всё равно оставаясь за спиной. -Ева была права, читая письма. — шептал я. — Была права. Я неожиданно остановился, почему-то подумав, что одно из писем, которое кинула в меня Ева, зацепилось за моё плечо или спину. Я посмотрел на плечи — всё пусто. Пришлось снять пальто, чтобы оглядеть его сзади, но там тоже ничего не было. «Наверное, письмо упало с меня, когда я спускался». Однако, пробежав пару пролетов вверх и вниз, я ничего не нашёл. «Вероятно, его кто-то мог забрать отсюда». Я подошёл к краю перил и чуть нагнулся, смотря на десяток пролетов внизу. Неожиданно на третьем или четвёртом мелькнуло что-то светло-бежевое. Я не понял сначала и нахмурился, внимательно вглядываясь. Что-то мелькнуло уже на втором этаже, на первом, а потом исчезло. «Аня!» — мелькнуло у меня в голове — «Это её беленькое платьице мелькало в темноте.»- я побежал вниз, пропуская ступени и держась за такие хлипкие железные перила, качающиеся от каждого моего прикосновения. Я всё думал, как же она нашла меня здесь, как же забрала письмо, и почему ничего мне не сказала. Что же такого произошло с ней в прежнюю нашу встречу? -Моя бедная Аня, о моя бедная Аня! — с тревогой шептал я, вырываясь на улицу и оглядываясь. Вокруг темно, фонари еле-еле прорываются сквозь чёрный туман, и лишь сквозь облака подглядывает хитрая луна, Ани нигде нет. Нет ни топота маленьких ног, ни мелькающего белого платьица, ни высокого хриплого голоска. — К чёрту! — кричу я и понимаю, что плачу. — К чёрту всё это! Чего вы от меня хотите? Чего вы все хотите?! — падаю на холодную землю, тело пробирает дрожь, а слёзы всё текут, обжигая лицо. — Я больше не могу. Я устал. Я просто устал. — обнимаю себя руками, чувствуя, как холод пронизывает ноги, а затем и грудь. Закрываю глаза, мокрые ресницы на них слипаются. -А когда ты вернешься? — со страхом и надеждой шепчу я, смотря в ярко-зеленые глаза моей Насти, моей Настенки, в которых, словно искорки, сверкали желтые пятнышки. -Следующим летом, глупышка. — она улыбнулась так по-доброму и обняла меня, нежно поцеловав в щёку. — Учёба в следующем году закончится, и мы с тобой будем совсем свободны, как и хотели. Помнишь? — она засмеялась прямо мне в ухо и снова поцеловала. Её губы были тёплыми и очень мягкими, чем-то напоминающие мне тополиный пух весною. -Не уезжай. — я крепче обнимаю её, отчего улыбка на её лице пропадает, а в глазах появляется холод, такой же пронизывающий холод. Она поняла всё, что я хотел и не хотел вложить в эти слова. -Даже не думай об этом. — строго шепчет она, но я слышу страх в её голосе. — Всё будет хорошо. В этом году с тобой ничего не случится. Ты сможешь справиться без меня. Слышишь? -Не смогу. — я печально покачал головой и стыдливо отвёл взгляд. Неожиданно Настя совсем крепко обняла меня, прижавшись так сильно, словно прощалась навсегда. Тепло от её тела в мгновение согрело меня. Её нежные руки чуть притрагивались к моей шее, немного щекоча. — Я люблю тебя. -А я тебя. — по-детски ответила она, не разрывая объятий и утыкаясь носом в мою шею. Её горячее и взволнованное дыхание обожгло мою кожу. -А когда будем свадьбу играть? — детским голосом спросил я, усмехнувшись. -Как мы еще пять лет назад запланировали, когда нам двенадцать было. — она отодвинулась от меня и улыбнулась. — Вот приеду, и семнадцатого октября следующего года сыграем. -А потом наделаем детишек. — еще пуще улыбнулся я. -Да хоть целую стаю. — засмеялась Настя. — Но первая будет девочка! -Нет, мальчик. -А вот и нет! Первая родится девочка. — наигранно нахмурилась Настя и поджала губы. -Тогда назовём её Аней. Улыбка медленно исчезла с лица Насти. Она вздрогнула, и в её глазах на мгновение мелькнул тот страх, который поглощал её ещё в начале. Затем она вновь улыбнулась, но эта улыбка была уже наполнена жалостью и печалью. -Хорошо. — Настя быстро поцеловала меня в щёку, без слов схватила чемодан и побежала к поезду. Жёлтое летнее платье развевал ветер, оно немного путалось в ногах Насти. Толстый коричневый чемодан медленно катился за ней, а белая шляпа с широкими полями всё слетала с её головы под порывами лёгкого ветерка. Она запрыгнула в поезд, затащила за собой чемодан., поправив растрепавшиеся светло-коричневые волосы, и случайно пересеклась со мной взглядом. Затем улыбнулась, что-то сказала мне одними губами, но я её понял и ответил. -Люблю.