Обрывки из тлена

Когда я вышел из машины около моего дома, то неуверенно огляделся. Всё вокруг было покрыто серовато-грязным снегом, словно смешанным с пылью старого города. Снежинки обжигали кожу рук и лица, а потом холодными каплями стекали вниз. Но, несмотря на всё это, зимний холод казался мне успокаивающим и даже мягким. Мне хотелось закрыть глаза, упасть в снег и уснуть. Почувствовать, как его ледяные объятия сковывают моё тело и тащат за собой куда-то вниз. Медленно покрывают ноги белым инеем, затем заставляют руки и губы посинеть (не задрожать, нет). Я не ощущал бы холода, снег просто бы убивал, медленно покрывая собою тело. -Ты идёшь? — окликнул меня Сашка, уже заходя в подъезд. Я ничего не ответил и направился за ним. Мы быстро поднялись по ступеням и оказались у моей двери. Тихо. Мне показалось, что даже лестница не скрипела, то ли с ужасом, то ли торжественно затихнув. И мысли, которые всё время скреблись в щелях этого старого дома, молчали и с трепетом наблюдали за нами из темноты. Даже соседи, казалось, приложившись ушами к дверям, затаили дыхание. Я открыл дверь, и мы зашли внутрь. Звук наших шагов на какое-то мгновение нарушил тишину. Потом мы начали раздеваться, совсем заполнив комнату тихим и равномерным шумом. Неожиданно в проеме кухни показался силуэт. Это была Эмили. Её зрачки были слишком сильно увеличены, а покрасневшие глаза наполнены слезами. Она сделала шаг вперёд, приоткрыв рот, чтобы что-то сказать, но не смогла и, потеряв равновесие, начала падать. Я успел подхватить её, но в моих руках она затряслась и через мгновение потеряла сознание. -Что случилось? — Сашка быстро подошёл к нам и положил руку на её лоб. Несколько секунд он сосредоточенно смотрел на её побледневшее лицо. Я крепко сжимал её в своих руках, даже не зная, что сказать. Лишь с надеждой смотря на Сашу, будто только он знал, что делать. — Она очень горячая. — совсем тихо бросил он, а потом побежал на кухню. Я со страхом взглянул на неё и оцепеневшими пальцами сжал ещё крепче, будто это могло хоть чем-то ей помочь. — Так и думал! — прозвучал приглушенный голос Саши с кухни. — Снотворное! — он выбежал обратно в коридор. — Лоразепам. -Боже. — одними губами прошептал я. — Что нам делать? — я почувствовал, как руки задрожали, а сердце противно заныло, сжимаясь изнутри. — Боже. — сказал я на этот раз уже громче. — Да что ж… -Успокойся, хорошо? — Саша попытался уловить мой взгляд. — Всё будет хорошо. Надо положить её на кровать. -Да. Надо. — закивал я головой и поднял её на руках. Когда я аккуратно положил трясущуюся в лихорадке Эмили в постель, мне на мгновение показалось, что она должна прямо сейчас непременно выздороветь, но ничего не происходило. Я присел возле неё, взял её за холодную руку и крепко сжал. -Сказали, что смогут подъехать только через два часа. — гневно прошептал Саша сквозь зубы. -Кто? — рассеянно спросил я, не отрывая глаз от Эмили, которые то резко открывались, то медленно закрывались, а потом снова. Она пыталась что-то сказать, но все её слова смешивались в непонятные стоны. -Скорая. — на нервах ответил Саша и сел рядом. — Ты же сам сказал мне её вызвать. -Да? — я отпустил её руку и провёл своей ладонью по её волосам, которые чуть загородили лицо. Такие мягкие и шелковистые. Они легко проскальзывали сквозь дрожащие пальцы. Я медленно убрал руку, привстал и отошёл назад. — Ей плохо. — прошептал я, пытаясь прийти в себя. -Сергей, возьми себя в руки. — с раздражением сказал мне Саша и схватил за локоть. Меня чуть тряхнуло, и я резко вдохнул холодный воздух. Зима. Становится всё холоднее. Мой взгляд пал на девушку, лежащую на кровати. Эмили. -Мы должны ей помочь. — процедил я сквозь зубы, сдерживая подступающие слёзы. Но неожиданно я замер, чуть раскрыв рот, и схватил Сашку за плечи. — Подожди! Я знаю. Мы ей поможем. Мы сможем ей помочь. Мне просто… — я засуетился, оглядываясь по сторонам. Потом нашёл упаковку от таблеток, схватил её, словно что-то ценное, и прижал к себе. — Я вернусь. Ты не отходи от неё, пожалуйста. — я хотел побежать, но Сашка вновь схватил меня, но на этот раз уже испуганно. Видимо, он переживал за меня, что я сейчас не в в том состоянии, чтобы оставлять меня одного. — Я знаю, что я делаю. Прошу, Саша, пожалуйста, умоляю! Не отходи от неё. Сделай всё. Сделай всё, что будет в твоих силах, и что не будет. Прошу. — я заглянул ему в глаза, он всё ещё не отпускал меня, но уже смотрел с сомнением и небольшой тревогой. — Пожалуйста. — вновь прошептал я. Саша, что-то мысленно для себя решив, резко разжал ладонь, даже чуть оттолкнув меня от себя. Он сразу же сел к Эмили и бросил на меня последний взгляд, которым так и говорил: «Давай уже, беги!». Не теряя ни секунды, я вылетел из квартиры, затем быстро, громко стуча ботинками, спустился по бесконечной лестнице. Уже внизу я резко распахнул дверь и вырвался на улицу. Пару мгновение ушло на то, чтобы вспомнить путь, однако даже эти утерянные мгновения были слишком цены. Я бежал, слыша только хруст снега, налипавшего на обувь, и бешеный стук сердца, который разрывал собой грудную клетку. Снежинки летели в глаза и путались в волосах, но я не старался не обращать на них никакого внимания и бежал изо всех сил, всё сжимая у груди таблетки. Холодный воздух обжигал собою горло и лёгкие, которые тут же начинали щипать. Иногда мне хотелось остановится, чтобы перевести дыхание и посмотреть, не вылетели из моих рук таблетки, однако времени на остановки совсем не было. Дома, люди, машины — всё скользило мимо моих глаз, словно плёнка старого плохого кинофильма. Но, несмотря на это, я понимал, что осталось совсем недалеко. Не знаю, на что я рассчитывал: на глупый шанс, на совпадение или (что ещё глупее) на судьбу. Но это было моей последней надеждой. Я уже видел перед собой знакомый дом, без сомнений вбежал в подъезд, проскочил пару пролетов и сразу дернул за ручку квартиры. Закрыто. Я постучал, потом снова, ещё сильнее. Отбивая костяшки пальцев левой руки до крови, я стучал по чертовой двери, даже не допуская мысли, что в квартире никого нет. Там должна быть она. Ручка дернулась, и дверь чуть приоткрылась. Я хотел войти, но помешала цепочка. На меня из небольшого проёма смотрела Джесс. Её взгляд был одновременно наполнен и тихим ужасом, и ненавистью. -Умоляю, Джесс! — вскрикнул я, пытаясь открыть дверь. -Что тебе от меня нужно? — с отвращением шикнула она, чуть сморщившись, но в её глазах читался дикий испуг. Я упал на колени, одной рукой держась за дверь и взглянул на неё: -Мне нужна твоя помощь. Я умоляю тебя на коленях, помоги. — дрожащими руками я протянул ей таблетки. Она сначала с недоверием покосилась на меня, но потом всё же взяла их. -Лоразепам? — неуверенно прочитала она, а потом нахмурилась. — Ты их пил? -Нет, не я. Прошу. — грудь будто сдавливали изнутри, а слёзы вновь наполняли глаза. — Она умирает. Я должен ей помочь. Ты понимаешь, я должен. Я виноват, это я виноват перед ней. Виноват перед тобой. Перед всеми. — я закрыл рот ладонью, не в силах сдерживать слёзы и хватаясь другой рукой за стены и пол, будто они могли мне и помочь и удержать здесь, однако мысли в голове начинали путаться лишь больше. -Успокойся. — Джесс смягчилась и присела на корточки. Она просунула руку в проём и положила её на мою щёку. — Ты же весь трясёшься и такой ледяной. — она стряхнула снег с моих волос. — Объясни мне спокойно, что произошло? -Эмили. Помнишь Эмили? Она приходила со мной на курсы. — Джесс кивнула мне в ответ. — Ей плохо… Я должен ей помочь, понимаешь? -Это она выпила? — строго спросила Джесс, приподнимая другой рукой таблетки. — Ты знаешь дозу? Сколько таблеток она приняла? -Нет. — судорожно замотал я головой, продолжая плакать, а потом ухватился за тёплую руку Джесс, которая всё ещё прикасалась к моей щеке. — Прости меня, пожалуйста. Если хочешь, ты можешь меня убить. Да. Убей меня. Как хочешь убей, но только Эмили помоги. Пожалуйста. — было сложно произносить слова, голос срывался и совсем осип из-за ледяного воздуха. — Убей меня, если хочешь, прямо сейчас. -Больной. — вздрогнула Джесс, видимо, вспоминая прошлую нашу встречу. — Конечно я тебя не убью. — она убрала руку и с жалостью взглянула на меня. — Я пойду к ней, а ты останешься здесь, хорошо? -Нет, я должен пойти… -Останься. — перебила меня Джесс. — Мне не нужно потом ещё и тебя спасать. Если ты снова будешь бегать по улице в такое холод в расстегнутом пальто, то сляжешь с воспалением лёгких, если чего не хуже. — она встала и сняла цепочку. Дверь открылась, но почему-то я уже не мог встать. Все силы, с которыми я бежал сюда, куда-то пропали. Тело почти не слушалось меня, и только с помощью Джесс я дошёл до кровати, а потом сел на скрипучий пружинистый матрас, который сразу провалился подой мной. -Спасибо. — прошептал я ей. — Прости меня за всё, прошу. Она посмотрела в мои глаза, но я совсем не разобрал её взгляда. То ли сожаление, то ли злость, то ли печаль наполняли его. А может ничего и не было, и всё мне только показалось. Так или иначе, Джесс быстро накрыла меня колючим пледом, который пах чем-то старым и неприятным, затем быстро взяла что-то из своей аптечки и убежала. Только сейчас я почувствовал, как тело охватил лютый холод. Меня сильно затрясло, с лица тёк пот. Одеяло совсем не помогало, но я сжимал его в руках, как можно сильнее. Зубы стучали, и нервная дрожь переходила от одной части тела в другую. Так продолжалось бесконечно долго, пока я не провалился в сон. Снилось мне что-то непонятное. Отец, который сидел в плетеном кресле, но только не на беседке на даче, а почему-то на курсе вместе с доктором Шерон. Они о чём-то тревожно шептались, иногда поглядывали на меня, словно я не мог заметить их взгляды, и начинали ещё сильнее что-то обсуждать. А я послушно сидел, ожидая окончания их разговора, понимая, что так нужно, что я не имею право их прервать, только сидеть с виноватым лицом и молчать. Сцену прервал незнакомый мужчина, его лицо было закрыто полями чёрной шляпы, и как бы я не силился разглядеть хоть какую-то его черту, тень загораживала и глаза, и нос, и губы, даже подбородок. Он зачем-то отдал отцу белое платьице. И уже втроем они взглянули на меня. Я опустил взгляд и увидел, что руки мои были в крови. Но это никак не смутило меня. Я сделал лишь ещё более виноватый вид, а отец покачал головой, затем он почему-то сказал, что я опаздываю на поезд. И я заслышал гудок отъезжающего поезда. Настя стояла у окна, барабаня по нему и пытаясь привлёчь моё внимание. Она одними губами говорила мне что-то. «Тогда пешком дойдёшь» — разобрал я. И она уехала, а я пошёл бродить не зная, в какую сторону точно идти. Какой-то прохожий, быстро пробегавший мимо меня, снял с меня пальто и скрылся за поворот. Я хотел побежать за ним, но почувствовал, как мороз резко охватил меня. Стало очень холодно. Неожиданно кто-то потряс меня за плечо. Но не по-дружески, а как-то вяло и словно с отвращением. Я с неохотой приоткрыл глаза и понял, что кто-то тряс меня не во сне, а наяву. Передо мной стоял мужчина в чёрной шляпе, на которой горкой лежал белоснежный снег. -Где Джесс? — чётко спрашивал он меня. — Где Джесс? -Она ушла. — промямлил я, всё ещё не отойдя от сна. Незнакомец ухмыльнулся, подошёл к столу, повернувшись ко мне спиной, затем вынул из кармана деньги и брезгливо кинул их на стол: -Передашь ей, что это за пятницу. — он чуть приподнял голову, словно что-то припоминая. — И я приду к ней в субботу с другом, но цена останется та же. Без каких-либо оговорок. Не дождавшись какого-либо ответа или знака, что я его услышал, он быстро покинул квартиру, негромко хлопнув дверью. Я привстал, пытаясь понять, где я и что сейчас произошло. В моём сознание всплыли последние события с Сашкой, Эмили и Джесс. Я огляделся зачем-то, словно проверяя, точно ли я что не перепутал, а затем вздрогнул, всё ещё чувствуя холод. Только сейчас я понял, что Джесс оставила меня здесь не только из-за того, что я мог заболеть. Она понимала, что мне нельзя видеть умирающую Эмили. Это может окончательно выбить меня из колеи и свести с ума. Однако и неведение убивало меня так же. Совсем неожиданно я услышал шаги за дверью. Но они явно были не незнакомца, ведь его были тяжелыми и громкими. А эти шажки совсем наоборот — легкими и тихими. Кажется, я их узнал. Когда я шёл к двери, чтобы отворить её, сердце стучало всё быстрее и больнее. Дрожь в холодных руках увеличивалась. Я не мог поверить в то, что это она. Но почему-то все мысли в моей голове так и твердили, так и кричали о том, что это она. Когда я резко дернул за ручку и отворил дверь, то увидел, как край белого платьица мелькнул где-то уже вдалеке. Мелькнул совсем быстро, но в то же время с той небольшой скоростью, чтобы успеть его рассмотреть. Я сразу же выбежал в подъезд за ней, но было слишком темно, чтобы увидеть хоть что-то, поэтому я бессмысленно натыкался на кривые стены и лестницы, ведущие наверх и вниз. Несколько минут я ещё бродил по тёмным коридорам старого ветхого дома, а потом подумал, что потерял её, что ей снова удалось убежать, обдурив меня, однако увидев дверь в квартиру Джесс, я сразу же всё понял. Она не могла быть нигде иначе, кроме как здесь. Я глупец, если не додумался до этого раньше. да и как вообще можно было тратить столько времени в пустых коридорах, когда всё так понятно? Я медленно отворил дверь, из который выбежал какое-то время назад. Послышался тихий скрип, и цепочка звякнула, стукнув о дерево. В середине полуосвещенной комнаты ко мне спиной стояла девочка. Она сжимала что-то в своих руках, однако мне не было видно что. Её острые плечики были приподняты, а гладкие беленькие волосики с желтовато-розовым оттенком ложились на ровную спинку. -Аня? — тихо спросил я дрожащим голосом. Она слегка дернулась, услышав меня, а затем стала медленно поворачивать голову. На её длинной шее виднелись красные синяки, иногда переходящие в грязно-желтый и голубые цвета, которые оставил я. Глаза почему-то побелели, как у её матери, но искорка (та самая чёрная искорка) до сих пор виднелась в них. Её вид почти не изменился с прошлого раза, только мертвенно-холодный цвет лица напоминал мне с болью, что я натворил, в чем я виновен. В то же время, губки Ани чуть набухли и покраснели: нижняя стала даже чуть отвисать вниз, когда верхняя немного приподнялась к носу. -Аня? — я шагнул к ней, но не смел приблизиться ещё. — Как ты меня нашла? -Я за тебя беспокоилась. — чуть хрипло произнесла она, всё ещё стоя вполоборота, а мышцы на её шее натянулись и чуть вздулись. — Я боялась, что ты заболеешь. -Ну что ты, нет. Конечно нет. — я глупо улыбнулся, но потом почему-то нахмурился. — Не заболею… -Хорошо. — она кивнула, не переставая смотреть в мои глаза, словно ожидая от меня каких-то слов, каких-то особенных и таких важных слов. -Ты ждешь извинений? — аккуратно спросил я. Тени на её лице сменились, медленно проскользив по тонкой коже из белого фарфора. — Ну что ж, тогда прости меня. Прошу прости. Я виноват перед тобой… -Да, виноват. — резко отрезала она и отвернулась, сжимая что-то в своих руках ещё крепче. -Я не хотел, правда, всё получилось случайно, я был не в себе. Ты ведь понимаешь? Ты ведь можешь меня понять? — я шагнул еще ближе и почему-то вздрогнул, когда она медленно опустила голову на своё плечо, не моргая, смотря своими черными глазами прямо на меня… не верила — Поверь мне, прошу! Я знаю, что это сложно. Но иногда бывают моменты, когда я не понимаю, где реальность, а где вымысел… — неожиданно я прервался, слушая, как быстро стучит моё сердце. Все мысли, что так ярко горели в голове, потухли. — Ты же… Боже. — одними губами прошептал я. — Какой же я глупец. О, глупец! Да как же я посмел забыть, что ты не Аня. Ты лишь часть моего больного подсознания. -Нет! — она резко развернулась ко мне, нахмурив бровки, и я увидел что в своих руках она усердно сжимала какую-то фотографию, сминая её концы и изгибая в разные стороны потертую бумагу, но, несмотря на это, было видно, что фотография очень важна для Ани, как ничто другое в этот момент. — Я настоящая! — она ударила воздух кулаками и с усилием нахмурила брови. -Нет, не настоящая! -Так ведь стою перед тобой! — она развела руки и уверенно шагнула вперёд. Мышцы на её лице задрожали, а голова пару раз дернулась вправо. — Да как посмел… — она резко вздохнула кислород в сжимающуюся от восклицаний грудь. — Как ты посмел меня обвинять? — она всхлипнула, а на её бледном лице стали проступать багровые пятна. Она всё сильнее сжимала кулаки, а её озлобленный взгляд, наполненный прожигающей изнутри обидой, метался из стороны в сторону, но каждую секунду останавливался на мне. — Если уж и начнём искать виновного, то им окажешься ты! Ты убил меня! Убил. Мне было страшно, я дрожала, а темнота наступала перед глазами. Я видела только твоё больное лицо в последний момент. Злое лицо. Нехорошее. Я чувствовала… — она задыхалась своими же словами, жадно глотая воздух и всё больше краснея, всё больше напрягая голос и сдерживая слёзы. — Я чувствовала твои мерзкие руки на своей шее. Они всё сжимали и сжимали. Было так больно. — она на мгновение опустила голову, чтобы справиться со своими чувствами, а потом резко подняла её, посмотрев на меня сверху вниз. — Ты виноват. Ты во всё этом виноват! -Прошу тебя, не надо. — я хотел протянуть к ней руку, но почему-то лишь отступил назад. — Чего ты добиваешься? Зачем явилась перед мной? -Ты виновен. Ты объявляешься виновным. — не своим голосом сквозь зубы процедила она. — В своих деяниях. В убийстве. Ты — больной человек. Плохой человек. — каждая часть её маленького тельца тряслась от эмоций, которые наполняли её внутри. -И ты моё наказание? — я сделал ещё один шаг назад, спиною упираясь в стену. — Что ж… Ладно! Но только беда в том, что ты — слишком слабое наказание для меня. Ты ведь даже не знаешь, что ещё я наделал. Какие поступки (мерзкие и нарушающие законы нравственности, и даже законы человечности) я совершил. — я опустился по стенке вниз и присел на холодный бетонный пол. Аня проследила за мной взглядом, не шевелясь. Она внимательно ждала моих слов. — Ты глупо обвиняешь меня в убийстве тебя. Тебя! Ненастоящей девчушки, лишь образа. Когда на самом деле я убил живого человека. Убил свою дочь. И наказания мне удалось избежать. Преступник на свободе, в праве ходить, существовать и даже жить. Что ты скажешь теперь на это? Что ты будешь говорить человеку, убившего свою собственную дочь. Какие слова ты сможешь сказать ему? Какие посмеешь? По-настоящему виновному. — она молча смотрела на меня, даже забыв о фотографии в руке. — Вот, я перед тобою на полу, ты можешь обвинить меня и наказать. Ты можешь сделать всё, что только хочешь. Смысл справедливости сейчас исказился и зависит только от тебя. Так что ты сделаешь? Какого наказания я по-твоему заслуживаю? Насколько сильно моя душа покрыта виной? — она молчала, совсем не двигаясь, иногда казалось, что даже не дыша. — И кто по-правде виноват? — я зачем-то взглянул на свои руки, будто там должен был быть ответ. — Кто же виноват во всём этом? -А как думаешь ты? — неожиданно спросила Аня. — Кто положил начало этой длинной истории, погубившей жизни многих? Кто толкнул первую домино, стоявшую в ряду других, наполненных отчаянием, болью и смертью?.. — она сделала паузу и проговорила следующие слова слишком чётко. -Кто виноват? Я поднял на неё взгляд. Что-то больно кольнуло внутри, и я в отчаянии сжал губы. Аня стояла в паре метров от меня, смотря снисходительно, но с долей поддержки, будто она вернулась уже не для того, чтобы наказать меня, а для того, чтобы объяснить что-то очень простое и такое важное. Однако я не понимал. -Я знаю, какую фотографию ты сжимаешь в своих руках. — я не узнал свой голос, он был слишком насыщен грустью и безысходностью и наполнял тем же воздух в комнате, делая его ещё холоднее. — Этой фотографии нет. -Но я ведь её держу! — хотела возразить она. -Не глупи. Не притворяйся. — прыснул я, горько рассмеявшись. — Это её ты прятала в коробке? Эту самую фотографию? -Да. — закивала она уверенно, бережно разравнивая смятые концы. -Но ведь её не существует. Настя разорвала это фото и сожгла на моих глазах. -Но зачем? — с грустью вскрикнула Аня и, ещё больше расправив фотографию, принялась её рассматривать, цепляясь взглядом за каждую вещь. — Вы здесь такие счастливые. -Вот именно. — я прикрыл глаза рукой, а затем потер лоб. — Мы были счастливыми. -На ней Настя улыбается и так нежно тебя обнимает. — её щечки чуть покраснели. — И тут ваша Анечка смеется. -Это счастливое фото приносило Насте слишком много боли. -Но как? — в непонимании Аня подняла на меня взгляд. Она снова стала похожа на обычную семилетнюю девочку. — Как что-то счастливое и доброе может приносить боль? Я не ответил ей, лишь тихо усмехнувшись и опустив голову. Тупая боль засела внутри. та самая боль, которая возвращалась в сердце с новой силой и напоминала о себе всё громче. Настя с её глупыми надеждами, но слишком сильной верой в счастливое будущее, чтобы посмеяться над ней. Сестра, свято уверенная в виновность отца и меня во всех её бедах. Мать, решившая исход моей судьбы. Анечка и Анька, перед могилами которых я обязан преклонять колени. Всё это сейчас казалось какой-то жестокой и совсем несмешной шуткой. -Так что же?.. — Аня не закончила и с грустью взглянула на фото, будто оно неожиданно стало для неё противным, и каждое лицо, каждая улыбка, словно острым ножом, резало её сердце. -Сжечь. — я медленно кивнул. — Мы должны её снова сжечь. -Нет. — она замотала головой, но не смогла больше смотреть на фотографию, поэтому снова чуть помяла её, пряча в бумажных складках горькие улыбки, порождающие боль. — Твоя Настя сделала это в прошлый раз, и ни к чему хорошему это не привело. -Так что же ты предлагаешь? — мой вопрос заставил её на мгновение задуматься. -Наказать виновного. — строгость и хладнокровие вновь промелькнули между словами и эхом отразились в её глазах. -Ты хочешь послать меня на эшафот? Хочешь, чтобы я заплатил? — слёзы почему-то полились по щекам, а саднящая боль внутри переросла в сдавливающее чувство, которое не позволяло мне вздохнуть полной грудью. — Так значит, ты будешь моим палачом, будешь стоять с топором над моей головой, но лицо твоё будет не скрыто? Ведь тебе незачем. Правосудие (испорченное правосудие) в твоих руках. Так что ты молчишь? Почему ты… О, нет… Я ведь опять сглупил. Опять не догадался. — я схватился руками за голову и резко вскочил с пола, с ужасом озираясь на Аню. Слёзы всё ещё текли по моим щекам, но к сдавливающему чувству внутри присоединился ещё и страх от осознания того, что всё это время хотела сказать Аня. — Не я — виновный, и суд — не мой. Не так ли? Ты всё ещё палач, но не мой. -Найти виновного и наказать. — повторила вновь она. -Тогда зачем тебе я? — я нащупывал руками стену позади себя и пытался зацепиться хоть за какой-то её выступ. Я уже почти полностью понимал Аню, но страх, застилающий серым туманом душу, не позволял мне этого признать. — Я знаю, что тоже виновен, но в других грехах, и заплачу я позже. Не сейчас. Мой час придет потом. И палачом моим будешь не ты. Так для чего же ты говоришь мне все эти слова? Для чего все эти разговоры о виновных и о наказаниях?.. — я вздрогнул всем телом, а потом попытался убрать руку от стены, чтобы вытереть слёзы, но не смог. Тело полностью окоченело. — Потому что я и есть твоё оружие. — осипшим голосом прошептал я, боясь оторвать от Ани взгляд. — Я буду топором в твоих руках. Ооо, как это безжалостно! Безжалостно и беспощадно. — сквозь зубы процедил я, гневно смотря на её серьёзное лицо. Смотря на то, как она аккуратно сложила ручки, на то, как неожиданно в ней всё стало чисто, гладко, но слишком серо. И волосы, и лицо, и одежда: всё это потускнело и потеряло последние цвета. — Так вот, для чего ты здесь? Наказать виновного моими руками. И кто же он? Над кем сегодня совершиться твоё правосудие? Несколько секунд Аня всё так же молча смотрела на меня пустыми глазами, а затем тихо развернулась и медленными, совсем короткими шагами начала уходить. -Не моё правосудие. — Она чуть развернула голову и пересеклась со мной холодным и неживым взглядом. Совсем пустым, без какого-либо блика. И только потом я понял, смотря в её глаза, что это был ничей иной взгляд, как мой. — Это правосудие твоё. И ты давно сам знаешь, кто виновный. Разве не ты, ложась каждый день и смотря в белый потолок, думаешь, из-за кого ты оказался здесь? Разве не ты, считаешь точку невозврата, после которой всё пошло не так? — она горько улыбнулась. — Ты и сам это давно знаешь. Ты знаешь, кто виновный, и сам желаешь наказать его. — она нахмурилась. — Кто испортил твою жизнь? Кто лишил тебя счастливого будущего? Кто же настоящий убийца?! -Ты говоришь о моей матери? — мой голос стал звучать жёстче и всё больше походил интонацией на Аню. -Это ты о ней сказал. Не я. — она шагнула вперёд. -Постой, ты уходишь? Вот так просто уходишь? Оставив меня наедине со всеми этими мыслями, со всеми словами, сказанными в этой комнате. Ты не посмеешь! Остановись! -Я вернусь, когда это будет нужно. — она сделала ещё один шаг от меня. -Прийти сюда, сказать мне всё это, сказать, что я должен покарать свою мать, а потом просто уйти? — я чувствовал, как задыхался от возмущение всё больше, смотря на спокойное лицо Ани. — По-твоему это в порядке вещей? Ты знаешь, что я давно копил гнев, обиду и боль на всё, что со мной сделала жизнь. Я ведь не делал ничего плохого, только родился в этом чертовом мире. В чем повинен ребёнок, только появившийся на свет? В чем он повинен, когда ещё даже не знает слова «вины»? И когда его душу очернили, избили и исцарапали, когда ребёнка заставляли смотреть на каждодневную боль, когда ребёнку приходилось видеть смерть родного человека от рук другого… После всего этого именно его (и никого другого) пытаются сделать виноватым. А за что? Скажите мне, за что? Видимо, я один что-то не понимаю, какую-то простую истину? — я развел руки, будто ожидая, что кто-то мне сейчас ответит, однако в комнате стояла тишина. — Какая же простая вещь скрывается от меня на самом видном месте? А я, словно слепой и глухой, тыкаю пальцами в воздух и даже не думаю, что стоит лишь шагнуть, и вот она истина, прямо передо мной. Да без разницы! Не имеет смысла! И знаешь, почему? Потому что мир такой, потому что невиновные страдают, а виноватые живут. Живут и продолжают жить, довольствуясь своей неприкосновенностью. И кто же их накажет, кто восстановит давно потерянный порядок во всём мире? Да никто. Нет такого человека. И единственное, что могу сделать я, это восстановить справедливость только в своём случае. И, знаешь, этого уже будет достаточно… Я долго, слишком долго, сидел в своей квартире и молчал. Хотя нет… Я молчал с самого детства, когда ещё был непорочным ребенком с только начинающей подгнивать душой, а может даже и душой целой, нетронутой. И раньше я ведь думал, что виноват я сам, но корень всех проблем не во мне, и бог с ним, даже не в моём молчании. Не-е-ет. Дело в том, с кого всё началось. Ты была права. С того, кто опрокинул первую домино, что запустила цепь других событий. Ты видишь? И мы знаем, мы все знаем, кто это сделал. Моя мать виновна. Ты хотела, чтобы я произнёс это вслух, чтобы я признал это? Я признаю это! Я повторю снова, что признаю вину своей матери. О боже, сколько лет, сколько сжатой в груди боли, сколько несказанных слов, которые разрезали тело изнутри, сколько сумасшедших мыслей, терзающих разум и убивающих его! О, сколько лет! Казалось бы, что уже всё утеряно, и поздно изменять, но нет! Виновные остаются виновными на всю жизнь. И если они ходят по этой земле и дышат одним и тем же воздухом с несчастными невиновными людьми, то их участь определена. Они не останутся без наказания. О-о-о, не должны. Пускай это останется незамеченным, но я восстановлю хоть и извращенную, давно забытую, но справедливость. И пускай та истина, спрятанная где-то на самом видном месте прямо передо мной там и остаётся. Ведь я вправе наказать своего обидчика? Мучителя? Того, кто полностью изменил мою жизнь? Моего собственного Бога?..