...love is evil It's a version of perversion that is only for the lucky people The Pretty Reckless
Апрель 2015 Ингрэм иногда представлял себе этот телефон: он лежал, соединённый проводом с пауэрбанком, как пациент с системой жизнеобеспечения. Они оба – телефон и аккумулятор – находились в идеально ровной, идеально тёмной металлической ячейке. Раз в сутки телефон просыпался, и на стенках из нержавеющей стали отражался свет его экрана и подсвеченных кнопок. Через пять минут телефон засыпал. Снова наступала полная темнота. Иногда, но очень и очень редко, эти пять минут жизни телефона бывали чуть разнообразнее: он получал сообщение и тут же пересылал его дальше, а потом снова возвращался к темноте и тишине. Телефон принадлежал Ингрэму. Он лично закрыл его в сейфе цюрихского банка – не с первого раза найдя такой, где бы устойчиво принимался сигнал, – но когда Ингрэм думал о нём, телефон представлялся замаскировавшимся под безобидный «филипс» взрывным устройством, опасным, непредсказуемым, готовым в любую секунду рвануть. Джордан, когда всё это началось – или, вернее, когда закончилось, – предлагал уничтожить сим-карту вместе с телефоном. Тогда телефон находился в Нью-Йорке: конечно, Ингрэм не держал его при себе, но он был легко доступен, хотя уже и тогда был настроен пересылать сообщения. Пройдя через несколько этапов переадресации, которая запутала бы любого, сообщение превращалось в имейл. Если это было эсэмэс-сообщение, Ингрэм его читал, если сообщение в голосовой почте – прослушивал файл. Тогда, ещё до того, как телефон перекочевал в Цюрих, Ингрэм даже разговаривал с людьми на другой стороне, но редко. Гораздо чаще разговоры вели его подчинённые – с подчинёнными тех людей, пользуясь самыми обычными телефонами, решая самые обычные вопросы. Особый телефон был для особых случаев. Ингрэм не знал, кем они были, те люди на самом верху. Никогда не знал. Сейчас он не знал даже, живы они или нет. Он считал, что они мертвы – после всего, что случилось. Джордан считал, что такие сволочи слишком умны, чтобы позволить себя вот так убить, но от телефона всё равно посоветовал избавиться, в том числе, из-за ФБР. Ингрэм его оставил: те люди знали, как его найти и без этого телефона, но он не знал, как найти их, потому что все остальные… все те обычные люди, говорившие когда-то по обычным телефонам, все те звенья сложной цепи, исчезли, пропали, рассеялись. Некоторые из них были мертвы. Это он знал точно. Ему достаточно было сохранить номер, тот единственный, на который он с этого телефона звонил. Набрать он его мог откуда угодно, но это было частью их уговора – звонить именно с этого номера на тот. Возможно, звонок с другого просто проигнорируют. Ингрэм звонил и отправлял сообщения много раз в течение первых трёх месяцев и ни разу не получил ответа. Джордан говорил, что это нормально. Стандартная практика – залечь на дно, не выходить на контакт. После того, что произошло, – это первое, что сделает человек с выучкой подобной той, что была у самого Джордана. – А что он сделает потом, через полгода или через год? – спрашивал Ингрэм. – Я не знаю. Протоколы существуют для экстренных ситуаций, когда нет времени думать и нужно действовать быстро. Потом может быть всё что угодно. Не думаю, что мы в состоянии предсказать их действия. Ингрэма всегда озадачивало это странное, нелогичное сочетание фатализма и упорства в Джордане. Любой, кто плохо его знал, услышав эту фразу, решил бы, что он сдаётся и собирается ждать у моря погоды. На самом деле Джордан уже продумал десятки сценариев и разработал ответные меры для каждого. Но в нём было и то, чего не понимал Ингрэм. Ингрэм ненавидел врагов и ненавидел соперников; Джордан, кажется, не умел ненавидеть. К слабым он относился с равнодушным презрением, к сильным – с уважением. Ингрэму казалось, что когда Джордан говорил: «Не думаю, что мы в состоянии предсказать их действия», он восхищался соперником и испытывал интерес сродни научному. Для него всё это было похоже на игру в шахматы, и он в душе радовался, что нашёл достойного противника; Ингрэма же в это время терзали страх и ненависть. Хотя тех людей нельзя было назвать противниками; они были скорее очень опасными партнёрами. Когда они исчезли, Джордан посоветовал: – Уничтожь сим-карту. Они свяжутся с тобой, если потребуется. И если, конечно, живы. А если они мертвы, и их телефон попал не в те руки, звонки могут стать уликой. Ингрэм был согласен с тем, что держать телефон при себе, тем более работающим, было опасно. Он увёз его в Швейцарию и запер в сейфе. Ему казалось, что рано или поздно кто-нибудь выйдет на связь. У них были веские причины сделать это. Ингрэм часто приезжал по делам в Цуг и обычно прилетал в Цюрих – ближайший к Цугу аэропорт в Эммене был военным, с очень небольшими квотами на посадку гражданских самолётов, – так что он мог регулярно проверять сейф и заменять пауэрбанк на новый. Кроме Ингрэма никто не знал, где находится телефон, даже Джордан. Иногда Ингрэм отправлял сообщения сам, но в ответ точно так же ничего не приходило. Существование телефона было раздражающим и мрачным напоминанием, как быстро всё может кончиться. Он запер его в сейфе в декабре две тысячи двенадцатого года, и первое сообщение не от оператора пришло в июле две тысячи четырнадцатого, незадолго до встречи с Тейтом. Сообщение пришло не с того номера, но отправителю определённо было кое-что известно. По крайней мере сумма была указана правильная. С этого дня телефон стал источником угрозы. Джордан вычислил тех, кто отправлял сообщения, – как он и подозревал, это были не те люди. Сам факт того, что их сумели быстро найти, говорил о том, что это были не те. С этого момента общаться через тот номер не имело смысла: они знали друг друга в лицо; однако на телефон всё равно время от времени приходили сообщения, скорее как дань традиции. Они выводили Ингрэма из себя, как сегодняшнее, к примеру: «Эти деньги тебе не принадлежат. Тебя ждут крупные неприятности, если не вернешь». Ингрэм решил, что если так продолжится, он уничтожит сим-карту и телефон в декабре. Три года – достаточный срок. Но что делать с чужими деньгами, он пока не знал. Хранить? В конце концов это то, что делают банки. Ингрэм закрыл страницу в браузере, где был открыт имейл с текстом сообщения. Он подумал, не переслать ли его Джордану, но решил, что это не имеет смысла – текст был, можно сказать, стандартным. Ничего нового и интересного для Джордана. Проблемами им грозили уже несколько месяцев, и, судя по всему, неприятностей стоило ждать в Кавамбе. Что ж, по крайней мере они знали, откуда ждать удар. На экране высветилось уведомление: «Ланч от С. До события 2 часа». «Сотбис» за четыре дня до аукциона устраивал ланч для постоянных покупателей, где можно было вблизи рассмотреть самые интересные лоты. Ингрэм не получил бы приглашения обычным путём: он покупал регулярно, но в основном небольшие и не фантастически дорогие вещи. Он любил мелочи, которые хранили память о людях, которые пользовались ими каждый день: фарфор, столовое серебро, перламутровые ложечки для икры, табакерки, цепочки для часов, унизанные брелоками, письменные приборы. Приглашение прислали Клэр: ту интересовала живопись, и три четверти купленного уходило в дар нью-йоркским музеям. Ингрэм взял свой телефон и, встав из-за стола и подойдя к стеклянной стене, обрывавшейся на тридцать этажей вниз, набрал Клэр. – Привет. Мы не договорились вчера. Приезжаем по отдельности или мне за тобой заехать? – Как хочешь, – ответила Клэр. – Но мне было бы приятнее, если бы мы приехали вместе. – Я тогда заеду через час. – Хорошо, буду готова. Вы, кстати, не собираетесь в Хэмптонс? – Нет, не думали пока. Ты собираешься? – Да, я подумала, не открыть ли сезон. Вы с Тейтом точно не поедете? Если нет, я бы пригласила знакомую с дочерью. Они с Аннабель ходят в один класс. – Честно, Клэр, мы пока ещё не думали. Ради разнообразия можно приехать. Но, наверное, только на один день. – Если что, в субботу Джейка не будет. Он собирался взять одну из машин и уехать в Монтичелло, у него заказан трек. Она намекала на то, что если они с Тейтом всё же приедут, им лучше выбрать субботу. Она не могла не заметить, что муж не жаловал Тейта, и наоборот. – Буду иметь в виду, и давай обсудим это потом. У меня сейчас дела. Положив трубку, Ингрэм сел в кресло и посмотрел на оставленные на титульном листе меморандума пометки. Покачав головой, он нажал кнопку на интеркоме: – Зайди ко мне. Ханна появилась через десять секунд. Ингрэм протянул ей меморандум: – В шредер, – у него в кабинете был свой, но он не любил шум и вообще лишние телодвижения, так что пользовался им только для тех бумаг, которые даже Ханне нельзя было показывать до того, как сотрёшь в бумажную пыль. – А Кушнеру передай, что я жду от него новую версию завтра. Эта – полное дерьмо. Это не те условия, которые мы обговаривали. Ханна забрала бумаги и добавила: – Вы просили сообщить, когда вернётся Броган. Он только что приехал. – Пригласи. Когда Ханна впустила Брогана, Ингрэм разговаривал по телефону с лондонским офисом. Он, не переставая говорить, указал Брогану на диван, а когда закончил, сразу спросил: – Ты встретился с ним? Поговорил? Только давай быстрее. Он сел на кресло напротив Брогана и побарабанил пальцами по подлокотнику. Лицо у Брогана было недовольно-неподвижным. Ингрэм знал, что Броган очень даже неглуп, но подумал, что, возможно, всё же переоценил его способности и к Палмеру следовало бы отправить кого-то другого. Только кого? Ортис на это дело годился ещё меньше. С Джордана хватило поездки в Венецию. – Он начал сразу задавать вопросы, – сказал Броган. – Я, понятно, молчал, и задавал в ответ свои. – И что он сказал? – Ничего конкретного. Смысл такой, что вы правильно поняли, не всё так просто, но это очень важный вопрос, который можно обсуждать только лично с вами. Ингрэм удивлённо и недовольно поднял брови и, презрительно выгнув верхнюю губу, процедил: – Что там может быть важного? – Я так понял, что деньги. – И что? Обговорил бы с ним сумму. – Я попытался вывести его на эту тему. Он как-то замялся, заговорил про деликатный вопрос и опять всё свернул к личной беседе. Ингрэм махнул Брогану рукой: – Можешь идти. Наверное, Броган на самом деле для этого не годился. Никакого желания опять встречаться с Палмером у Ингрэма не было, но получалось так, что придётся. Он подозревал, что Тейта должно было что-то удерживать. Вернее, он был в этом уверен. Тейт не просто так тянул с ответом. Выбор между тем, что мог дать Тейту он, и работой в эскорте был очевиден. Никто в здравом уме не выберет второе. Ингрэму казалось, что он сумел сделать Тейта счастливым, и тот даже сам об этом говорил, – Ингрэм и представить себе раньше не мог, что его будут так радовать не собственные чувства, а счастье другого человека. И даже если бы Тейт не был счастлив, даже если бы это были типичные отношения богатого мужчины и мальчика на содержании, вроде тех, что были у Тейта со Спектером, то и тогда Тейт вряд ли бы долго колебался. А Ингрэма устроило бы и это: если бы Тейт просто купился на его положение и деньги. Как ни крути и какие бы мотивы Тейтом ни двигали, симпатия или корысть, он бы в любом случае должен был выбрать постоянные отношения, но его что-то останавливало. Ингрэм хотел знать, что именно. Ещё осенью, когда у Тейта были другие клиенты, Ингрэм спросил, не заставляют ли его. Ингрэм не очень много знал об этом бизнесе, но иногда особенно шумные разоблачения в прессе долетали и до него. Он слышал о каких-то ранчо, где держали нелегально приехавших в страну девушек, слышал, что проституток подсаживали на наркотики, после чего им только и оставалось, что отрабатывать долги за героин, но Тейт принадлежал к совсем иной категории шлюх. Его никто не держал запертым в доме, он не употреблял наркотики, долг за учёбу не был космически велик – и у него было ещё двадцать лет, чтобы за него рассчитаться, но, вполне вероятно, на Тейта давили другим, менее очевидным способом. Тейт ответил, что Палмер его не заставляет, и он не слышал, чтобы принуждали других. Невозможно было заставить девушку или молодого человека оказывать услуги на том уровне, какого ожидали клиенты Палмера. Даже если некоторые из них – судя по кратким рассказам Тейта – не требовали многого, этих людей вряд ли можно было обмануть. Страх, неприязнь, ненависть к работе всё равно прорывались бы. Палмер не разрешал своим подопечным даже брать слишком много часов, если это не был долгосрочный контракт, – чтобы они не выглядели уставшими, потухшими и незаинтересованными; тем более он не стал бы кого-то принуждать. Он не нанимал тех, кто испытывал отвращение к работе или к себе – из-за того, чем приходилось заниматься. «Угрызения совести не дают делать работу хорошо, – сказал как-то Тейт. – Палмер не возьмёт к себе такого. Это то же самое, что нанять хирурга, у которого руки начинают трястись от вида крови. Как думаешь, хорошо он сделает операцию?» Однако если Тейт начал работать на Палмера добровольно, обстоятельства позднее могли сложиться так, что выйти из бизнеса он не мог. Ведь даже если предположить, что Тейт не имел ничего против работы в эскорте, он не мог не видеть выгод нового положения. Ингрэм ожидал, что это Тейт будет намекать ему на постоянные отношения, но тот молчал. Скорее всего, его что-то удерживало. Должно было что-то удерживать. Он отправил Брогана выяснить, что именно, но тот не смог. Ингрэм взял телефон и начал изучать своё расписание на ближайшие два дня: нужно было найти как минимум час и выяснить наконец, что нужно сделать, чтобы забрать Тейта себе. От того, как это прозвучало в мыслях – «забрать Тейта себе», Ингрэму сделалось невероятно хорошо, почти физически хорошо. Он чувствовал где-то в груди и в животе теплоту, упругую плотность и силу этих слов. Теплота была опьяняющей. Она понравилась Ингрэму, у неё был особенный привкус. Ингрэм боялся, не исчезнет ли он, этот терпкий и беспокойный привкус, что делал их отношения напряжёнными, хрупкими, болезненно-волнующими. Он опасался, что если сделает то, чего так давно хочет – окончательно уберёт из жизни Тейта других мужчин, то вместе с ними уйдёт то особое, что выделяло Тейта среди всех остальных. Он ревновал, злился и сравнивал в уме, но эта ревность – возможно – доставляла ему мучительное и извращённое удовольствие и заставляла хотеть Тейта сильнее и острее. В этом Ингрэм не был уверен. Он не мог разложить любовь к Тейту на составляющие. Она была сильной и определённой. Он еще никогда не был так уверен, что именно любит другого человека. Это было не одно только желание: он любил. Ему становилось легко и хорошо от одного лишь присутствия Тейта рядом; Ингрэм был доволен своей жизнью, но Тейт добавлял в неё свет и с ним нечто особенное, чего долгие годы не хватало для того, чтобы придать этой удачно сложившейся жизни завершенность. Ингрэму нравилось всё в Тейте – даже сомнительное прошлое. Оно вызывало ревность, но не отталкивало. Оно притягивало вопреки здравому смыслу.***
Прямо напротив окна остановилось такси, и Тейт, поставив чашку на стол, стал ждать, кто из него выйдет. По времени это как раз должен был быть Палмер. В этой кофейне Тейт время от времени работал над заключительным проектом, но тогда он садился за столик в глубине зала: днём движение людей и машин по улице слишком отвлекало. Сейчас же ноутбук был в сумке, а на тарелке перед Тейтом лежал бэйгл с сыром и лососем. Тейт пришёл в кофейню чуть раньше назначенного и не стал дожидаться Палмера, потому что ещё не завтракал и был голоден. В доме Ингрэма он даже поесть по-нормальному не мог. Вообще, стоило бы поступить как Ингрэм и попросить у миссис Шерер приготовить ему завтрак отдельно, раз уж он встал позднее обычного, но Тейт не мог себя заставить приказывать женщине на тридцать лет его старше поджарить тост или насыпать гранолы. Он мог бы сделать всё и сам, но, стоило начать открывать шкафы или холодильники на кухне, как миссис Шерер являлась откуда-то меньше, чем через минуту, и решительно отстраняла Тейта от дела, говоря, что он не знает, где что лежит, а с кофеваркой она управится лучше. Тейт пока не знал, чем это объяснить: то ли тем, что миссис Шерер не допускала и мысли о том, что хозяева будут делать что-либо самостоятельно, то ли, наоборот, тем, что она не относила Тейта к хозяевам и считала гостем, временным явлением, – а посторонним, разумеется, нечего было шарить в её шкафах. В отличие от миссис Шерер охрана к Тейту привыкла и перестала держать за подозрительного гостя. На него больше не смотрели так, словно он того и гляди пырнёт Ингрэма ножом или наснимает на телефон компрометирующих кадров, чтобы потом продать таблоидам. Но, опять же, охраны Ингрэма в жизни Тейта стало больше. Броган сказал, что охрану усиливают всем, кто связан с Ингрэмом, не только членам семьи, но и сотрудникам «Секьюрити Атлантик» – из-за банка «АККБ», про который на первой их встрече упоминал Джордан. Приближалась дата первого слушания в суде, и служба безопасности опасалась, что теперь, раз не удалось договориться обычным путём, «АККБ» может прибегнуть к особым методам. Броган сказал то же самое, что и Джордан когда-то: с теми, кто вставал у этого банка на пути, иногда случались неприятности, и отнюдь не финансового толка. Тейт не думал, что ему лгут, но считал, что Ингрэм воспользовался предлогом, чтобы взять его жизнь под больший контроль, то ли опасаясь второго побега, то ли просто ревнуя: он даже ко встречам Тейта с друзьями относился с подозрением. Тейт мог бы перестать с ними встречаться – хотя это и так происходило редко, – чтобы не раздражать зря Ингрэма, но понимал, что стоит лишь раз уступить этим даже не требованиям, а намёкам, то потом он уже не сможет отвоевать свою «личную», независимую от Ингрэма жизнь обратно. Тейт не мог упрекнуть Ингрэма в таком к себе отношении – оно возникло не без причины, и ему не хотелось поднимать эту тему в разговорах, поэтому он делал вид, что верит объяснениям про угрозу от «АККБ» и послушно сообщал, куда он идёт и когда собирается вернуться. Если для того, чтобы добраться до места, требовалось больше десяти минут пешком, его отвозили на машине. В кофейню этим утром он пришёл сам и без сопровождения – она была близко от дома, и на пути туда не было ни одного хоть сколько-нибудь опасного закоулка. Дверь такси наконец открылась. Палмер, никогда не разделявший любви нью-йоркцев к чёрному, вышел из машины и прошествовал мимо окна в ярком, жизнерадостного песочного оттенка пиджаке. Зайдя в кафе со света, Палмер начал близоруко осматривать полутёмный зал. Тейт махнул рукой. Палмер заказал себе кофе, и официант, заметив пустую чашку Тейта, спросил, не принести ли ему ещё. Тейт отказался и достал из кармана сумки маленькую бутылку сока, которую захватил из дома – успел достать из холодильника, прежде чем на кухню примчалась миссис Шерер. Второй кофе был лишним: Тейт и так сидел, как на иголках. – Так что, – сразу начал Палмер, – он уже предложил тебе руку и сердце? – Близко к тому. – Так и думал, что к этому идёт. И что ответишь? Тейт постучал пальцами по колпачку бутылки. – До сих пор не знаю, – он смотрел не на Палмера, а в окно. – Он мне нравится, но если подумать, то… То я не знаю. – Что конкретно тебя не устраивает? Тейт покачал головой, давая понять, что не будет это обсуждать. Пусть Палмер думает, что хочет. Не признаваться же сейчас, что его устраивает всё, кроме того, что Ингрэм, несмотря на происхождение, образование и манеры, мало чем отличался от уличного гангстера. Может быть, только тем, что не стремился демонстрировать свои силу и жесткость, а наоборот тщательно их скрывал. – То, что сейчас кажется мелочью, может потом перерасти в серьёзную проблему, – завёл Палмер обычную песню о том, что отношения с клиентами – штука непрочная. – Я мог бы рискнуть. – Не буду тебя отговаривать, я всё уже сказал. И раз ко мне приходят люди от Ингрэма и задают вопросы вроде того, что нужно сделать, чтобы я тебя отпустил… Хм… Это знак. Вы явно всё уже обсудили между собой. Тейт неопределённо кивнул. Не мог же он признаться, что на самом деле Ингрэм ни о чём его не спрашивал, а если вскользь и заговаривал, то как о чём-то уже свершившемся и определённом. Настолько был уверен в согласии? – Ты что, влюбился? – спросил Палмер с таким оскорбительным удивлением в голосе, словно говорил: «Не верю, что ты мог так низко пасть!» – Слишком сильно сказано, но я к нему неравнодушен. – Раз ты неравнодушен, раз ты готов уйти… мы могли бы минимизировать потери. – В каком смысле? – спросил Тейт, не донеся бутылку с соком до рта. – Финансовые потери, – пояснил Палмер. – Ты сейчас получил кучу денег от двух длинных контрактов, тебе кажется, что всё прекрасно и проблемы решены. Но ты ведь не знаешь, как долго это продлится – твоя счастливая жизнь. Сколько мужчина бывает увлечён? Полгода, год? И что ты будешь делать потом? Ты не законная супруга, которая может претендовать на содержание после развода. Да и то, человек вроде Ингрэма заставит подписать такой брачный договор, по которому не получишь ничего, кроме пинка под зад. – Я думал об этом. Буду жить как все остальные, я скоро оканчиваю университет, устроюсь на работу. – Эта твоя работа… – Палмер пренебрежительно повертел рукой перед собой. – Сколько ты будешь получать? Пятьдесят тысяч? Шестьдесят? Ты не великий специалист, Тейт. – Надеюсь на пятьдесят, – Тейт сложил руки на груди, словно защищаясь. На самом деле он больше чем на сорок не рассчитывал. – Даже с твоими сбережениями – если они есть – тебе хватит этих денег? Серьёзно, хватит? С твоими привычками? – Кое от чего придётся отказаться. – Ты даже не представляешь, сколько приятных мелочей тебя окружает. Именно мелочей. На пятьдесят тысяч ты не сможешь купить даже этот сраный сок, – Палмер ткнул пальцем в бутылочку. – Сколько он стоит? Тейт беспомощно улыбнулся: – Не знаю. Я беру доставку на месяц. Что-то в районе трёхсот долларов. – Это чуть ли не десять процентов месячного заработка. – Можно подумать, я без него умру! – Ты знаешь, что я говорю не о соке. Я говорю о том, какой станет твоя жизнь, когда ты будешь экономить каждый цент. – Хорошо, моя жизнь будет полна лишений и трудностей, – вскинул подбородок Тейт. – Какие варианты? – Ингрэм готов заплатить за тебя отступные. – Какие ещё отступные? – Тейт почувствовал, как горячеют щёки и уши. – Он прислал своего человека узнать, нет ли чего такого, из-за чего ты не можешь выйти из бизнеса. На самом деле это не вопрос, это предложение решить проблему, если таковая имеется. Он хочет утрясти всё со мной, понимаешь? – Почему с тобой? – Тейт крутил бутылку с соком в руках уже не нервно, а скорее зло. – Ты не… Ты даже не работодатель. – Предположим, я кто-то вроде твоего импресарио… или агента, – игриво повертел головой Палмер, который, казалось, испытывал удовлетворение от того, что Тейта не посчитали достаточно самостоятельным, чтобы вести такого рода переговоры с ним, и обратились к нему. – В таких случаях как раз агенты договариваются между собой. Тейт перегнулся через стол и прошипел: – Ты не агент. Ты – сутенёр. – О, ты так это произносишь, будто я не твой сутенёр, а чей-то ещё… – Палмер растянул рот в презрительной ухмылке. – Ты всего лишь шлюха, Тейт. И то, что ты заработал на этом хорошие деньги, вовсе не твоя заслуга, а моя. Без меня ты никто. Но ты, я смотрю, уже вознёсся над грешной землёй и готов забыть, кто твои друзья и кто тебе помог в трудную минуту. Тейт, не моргнув, выдержал взгляд Палмера: – Ты всё равно не можешь разговаривать от моего имени. – Допустим, так. Но я могу уладить всё гораздо лучше, чем ты. Завтра я встречаюсь с Ингрэмом… – Что? – Тейт вытянулся ещё сильнее через стол. – Зачем? – Ему придётся, – усмехнулся Палмер. – Он посчитал ниже своего достоинства разговаривать со мной лично, прислал какого-то Брогана. Но так дело не пойдёт: только личная встреча, и мистеру Дэвиду Ингрэму придётся на неё явиться. – Зачем? – повторил Тейт. – Обсудить условия сделки. – И прежде чем Тейт успел задать вопрос, Палмер быстро добавил: – Той самой, о которой я тебе говорил, о минимизации потерь. – Мне это уже не нравится. – Смотри, Ингрэм верит или склонен верить, что тебя удерживает в бизнесе нечто. Он наверняка считает, что сам настолько идеален и неотразим, что ты просто не можешь отказаться от его предложения по каким-то иным причинам, кроме… – Палмер покрутил рукой возле головы. – Кроме ужасных. К примеру, я тебя шантажирую. И мне ничего не мешает сказать, что так оно и есть. Нет, конечно, я не буду тебя шантажировать… Но, к примеру, у тебя есть долг. Очень крупный долг. – И как я мог тебе задолжать? – Тейт начал понимать, к чему Палмер вёл. – Ты мог что-то испортить или сломать у клиента. Сумел же Стив Винн проткнуть локтем картину Пикассо. А она стоила больше ста миллионов. Допустим, ты проткнул что-нибудь на миллион, я возместил клиенту ущерб, и теперь ты должен мне. – Миллион?! Ты в своём уме? – Ингрэм уже заплатил несколько сотен тысяч за тебя, почему бы не заплатить чуть больше? Зато больше никаких платежей в будущем. – Нет, – твёрдо сказал Тейт. – Почему? – Тебе что, правда нужно объяснять, почему я не хочу этого делать?! – Да, объясни мне, почему бы тебе и мне не получить немного денег на будущее? Ты мне подыграешь, и мы честно поделим полученное. – Честно – это как? – Пятьдесят на пятьдесят. – Это не очень-то честно, учитывая, что долг – мой, – усмехнулся Тейт. – Зато идея моя, и тебе бы она вряд ли пришла в голову. – Но без меня у тебя ничего не выйдет. Палмер рассмеялся и направил на Тейта палец: – А ты всё же оценил мой план! – Нет. Я спорю просто… просто из принципа, – Тейт откинулся на спинку дивана. – Не собираюсь в этом участвовать. – Шестьдесят тебе, сорок мне. – Это плохая идея. Он всё равно не поверит. Или не захочет платить… – Тейт, он заплатит. Ты что, до сих пор не понял? Это для тебя миллион – много. Люди вроде Ингрэма тратят столько на подарок жене, на какие-нибудь серьги, на часы, на машину – которую берут раз в год. На картины они тратят даже больше… – Он не поверит. Думаешь, ему не придёт в голову, что мы можем его обмануть? – Если ты будешь достаточно убедителен, то он поверит. Тейт покачал головой. – Нет. – Тебе нужно только подтвердить… Я всё придумаю. – Такие вещи – картины Пикассо и прочее – они застрахованы. – Мало ли… Может быть, страховка покрыла лишь часть ущерба. Какой-нибудь идиот мог не застраховать свою «бугатти». Или страховка не начала действовать. Я всё придумаю, ты только кивни своей симпатичной блондинистой головкой, когда Ингрэм спросит. – Я не хочу обманывать его. – Скажи ещё, что ты с ним по любви… – А почему бы и нет? – прищурившись спросил Тейт. – Ты бы влюбился в него, если бы он был водителем такси? Официантом? Тейт секунду подумал: – Это не вопрос профессии или доходов. В большинство таксистов, которых я более или менее запомнил, я бы не влюбился, даже если бы они оказались миллионерами. – Выкрутился… Но это в целом глупо: считать, что с человеком можно быть или по любви, или по расчёту. Может быть одновременно и то, и другое, так что твои чувства, – Палмер сделал на последнем слове весьма пренебрежительное ударение, – вовсе не исключают расчёта. – Я не хочу ему врать. Тебе не нужно с ним встречаться. Просто позвони и скажи, что нет никаких причин, никаких долгов… – Мне всё же нравится мой вариант, – не сдавался Палмер. – Я скажу ему, что ты расколотил чью-нибудь коллекционную «ламборгини». Они всё равно жутко уродливые. Чем меньше их в мире, тем лучше. У меня есть знакомые, через которых я могу узнать всё про страховку и прочее. Миллион просить не буду, думаю, сумма в восемьсот пятьдесят тысяч покажется вполне убедительной. – Не надо, – Тейт снова наклонился через стол к Палмеру, почти прося. – Не надо ему такого говорить! – Ты же ничего не теряешь. Если он тебя спросит, правда ли это, и ты скажешь да – получишь свои полмиллиона, если скажешь нет – получишь безоговорочное доверие Ингрэма. Ты же помог вывести подлеца Палмера на чистую воду. – Даже не надейся. – Не спеши жаловаться папочке сразу. Переночуй с этой мыслью, ладно?***
Вечером следующего дня Тейт и Ингрэм ужинали дома. Такое случалось редко, но Ингрэм уже второй день жаловался на больное горло и неважное самочувствие и хотел спокойно отлежаться дома перед поездкой в Цуг. – А нельзя её отложить? – спросил Тейт. – Можно, но не хотелось бы. Я собирался заехать ещё в пару мест кроме офиса. Хочешь, полетим вместе? – В Швейцарию? Что я там буду делать? – Не знаю. Будешь писать свою работу про мост. Больше там делать нечего. – Нет, я лучше останусь здесь. Тебя долго не будет? Ингрэм проглотил кусок рыбы, болезненно поморщившись, и ответил: – В пятницу вечером буду дома. Тейт кивнул: он знал, что Ингрэм сегодня днём встречался с Палмером и выслушал историю про разбитый автомобиль, так что теперь ждал, когда Ингрэм что-нибудь про это скажет, но тот молчал. – В субботу съездим в Хэмптонс? – предложил он вместо этого. – Я вчера встречался с Клэр – они уезжают туда уже в пятницу и остаются на весь уикэнд. – А если в воскресенье? – предложил Тейт. – У тебя планы? – Ты же всё равно работаешь по субботам… Вернее, обычно ты работал. Я договорился с друзьями. Тейт не жил в общежитии, и, видимо, из-за этого прочной дружбы у него ни с кем из студентов не сложилось. То, как его жизнь изменилась со второго курса, отдалило его от однокурсников ещё больше. Впрочем, это было довольно-таки по-нью-йоркски – не иметь близких друзей, только знакомых, с которыми ты проходишь вместе определённый отрезок пути. Тем не менее, отношения с некоторыми из них он поддерживал, и в субботу они договорились съездить в Форт-Тилден. – Куда вы едете? – Ты, наверное, не знаешь… Форт-Тилден, там заброшенная военная база, и говорят, хорошие пляжи. Сейчас не сезон, но просто посмотреть на будущее. – Хорошо, мы можем поехать в Хэмптонс и в воскресенье, – уступил Ингрэм, – но суббота была бы удобнее. В воскресенье приезжают ещё гости, а дом не очень большой. – Да, конечно, – согласился Тейт. – Давай в субботу. В Форт-Тилден съездят и без меня. Там большая компания. – А что это за друзья? – спросил Ингрэм. – Что именно тебя интересует? – Тейт ответил спокойно, но всё равно среагировал слишком быстро, словно пытался защититься. – Ничего особенного. Кто они? Как вы познакомились? – Мы вместе учимся. Они не работают на Палмера. Ингрэм чуть прикрыл глаза, но никак не отреагировал на слова Тейта – сделал вид, что его интересовало нечто совершенно другое: – В выборе тех, с кем ты общаешься, нужно быть осмотрительным. Я не говорю, что они… – Я их уже выбрал несколько лет назад, – оборвал его Тейт, – а они выбрали меня. Ингрэм кашлянул: – Твоё положение изменилось, и многое вокруг тебя изменится, поверь мне. Даже те люди, которых ты знал много лет, начнут вести себя иначе. Тейт кивнул: он до сих пор ничего не рассказал бабке с дедом, и не представлял, как он это сделает. Он, как отец когда-то, тянул до последнего, и надеялся, что они узнают про всё как-нибудь сами… – Я знаю, что ты и Клэр – вы оба пострадали из-за того, что кто-то из близких друзей сдал вас журналистам, рассказал всё про вашу семью, про родителей… И теперь ты ждёшь ото всех подвоха и предательства. Но не все такие. – Тейт, я думаю, что у тебя хватит ума не распространяться о нашей жизни. Пожалуйста, будь осторожнее. Наверняка кто-то решит воспользоваться ситуацией. Я думаю… – Ингрэм отодвинул от себя тарелку. – Пожалуйста, не считай это требованием, это всего лишь совет, но я думаю, Клэр могла бы познакомить тебя с молодыми людьми из хороших семей. Я бы сам это сделал, но, к сожалению, большинство моих знакомых – трейдеры, менеджеры из хедж-фондов и юристы. Вряд ли тебе будет интересно с ними общаться. – Мои друзья из среднего класса не годятся? – Тейт вопросительно наклонил голову. – Я этого не говорил. Я говорил, что могут появиться новые, с которыми у тебя будет больше общего. Тейт медленно, с тщательностью, словно говорил на иностранном языке, подбирая слова и согласовывая их между собой, произнёс: – Меня ты тоже стыдишься? – Нет! – в ту же секунду ответил Ингрэм. – Я этого заслуживаю даже больше, чем мои друзья, потому что они не… – Тейт, нет, – не дал ему договорить Ингрэм. На секунду у него перехватило дыхание, он хрипло вдохнул, и сразу же заговорил снова: – Я не стыжусь тебя. Если бы я стыдился, я бы не стал знакомить тебя… – Разница лишь в том, что я могу сойти за своего? – жёстко прервал его Тейт. Он не мог понять, почему это делает: некоторые из клиентов смотрели на него как на купленную ими вещь, но их отношение не задевало так больно и не расшевеливало что-то такое вот озлобленное и униженное внутри. – Пока не до конца, – с отвратительной искренностью ответил Ингрэм; было бы глупо рассчитывать, что он позволит манипулировать собой и давить на совесть – если она у него была. – Но если у тебя появится правильная компания, то да, ты сойдёшь. Я хотел бы, чтобы у тебя были знакомства и связи среди людей нашего круга. – Нашего круга? – зло усмехнулся Тейт. – Да, нашего. Теперь, когда вопрос с твоей... – Ингрэм кашлянул, – хм… работой разрешился, и ты можешь с ней распрощаться, ничего не мешает нам стать парой в полном смысле этого слова. Хотя все и так думают, что мы пара. Так что разницы никакой. Тейт, для которого разница всё же была, и весьма существенная, резко вскинул голову: – Распрощаться? Нет, я не против распрощаться, но… – Тейт догадывался, что Ингрэм, скорее всего, собирался поговорить о Палмере, однако не думал, что тот зайдёт к этой теме с такой стороны. – Я что-то пропустил? – Я как раз об этом хотел поговорить. Почему ты ничего мне не рассказал? – Про что я не рассказал? – Про машину. Тейт опять ответил вопросом: – Какую машину? – Про «ламборгини». Я бы уже давно всё уладил, если бы ты мне сказал. Мы ходили вокруг да около, когда дело решалось чеком. Тейт молчал. – Я же спрашивал тебя, что не так, что тебя останавливает, – продолжал Ингрэм. – Я думал, мы можем доверять друг другу, но мне почему-то пришлось ехать на встречу с Палмером, чтобы узнать правду. Тейт? Тейт поднял на него глаза. Он пытался придать своему лицу хоть какое-то выражение, кроме растерянности, но не мог. Но растерянность была лучше, чем злость и обида, которые он на самом деле чувствовал: Ингрэм, судя по его тону, был рад появлению долга за машину. Долг и шантаж ставили всё на места в его приятном, полном искреннего самолюбования мире. Мысль о том, что проститутка может не хотеть жить с ним, ему в голову просто не приходила. Теперь, когда появилось оправдание, он был уверен, что, конечно же, вчерашняя шлюха с удовольствием с ним останется, и это казалось даже унизительнее, чем намёки на недостаточно хороших друзей и совет заменить их на других. И при этом – Тейт знал – Ингрэм любил его; и одновременно считал, что облагодетельствовал другого своей любовью – любовью, которая вообще-то не была ему нужна. Ингрэм, так и не дождавшись ответа, продолжил: – Сегодня у меня не было времени, но я разберусь с деньгами через день или два. Тейт? – Да. – Ты так странно смотришь. И ты не ответил на вопрос. Почему ты сразу мне не сказал, что должен Палмеру? Тейт прикусил нижнюю губу. «Потому что нет никакого долга», – вот что он мог бы сказать сейчас. Это было бы честно, но такой ответ опять бы вернул их к сомнениям. Подтвердить ложь Палмера значило одержать над Ингрэмом маленькую и злую победу. Дэвид уверен, что положение и деньги купят ему всё, – пусть платит. Дэвид уверен, что умнее всех остальных, – пусть платит тем, кого считает глупее себя. Тейт не думал сейчас о суммах, которые мог получить от Ингрэма, как о деньгах, которые будут принадлежать ему и обеспечат безбедное существование; он думал о них как об орудии мести. Конечно, он думал о них и как о соблазнительном кусочке и лёгкой добыче тоже: и вчера, сразу после разговора в кофейне, и ночью, когда предложение Палмера казалось то заманчивым, то отвратительным, то попросту опасным, то снова заманчивым, и утром, и днём, – но не теперь. Надо было что-то отвечать, на колебания времени уже не было. Когда Тейт заговорил, он улыбался – от неприятного мстительного торжества, но он знал, как сделать так, чтобы улыбка вышла смущённой: посмотреть как будто снизу вверх и растерянно моргнуть. – Я не сказал, потому что это мои проблемы, не твои. – Но я мог помочь! – Я знаю. Ты бы достал чековую книжку, и через минуту всё было бы решено. Я не хотел, чтобы у меня был долг перед тобой. Ты бы перекупил меня у Палмера, как перекупил у Мимса. – Я вижу это не так. – А как? Ингрэм задумался: готового ответа у него не было. – Не знаю. Но могу сказать вот что: ты не должен чувствовать себя обязанным мне из-за денег. Ты ведь и так хотел остаться со мной. Ингрэм протянул руку через стол, глядя на Тейта искренними, добрыми, но всё равно излишне цепкими глазами, взглядом, который не оставлял выбора. Тейт сжал его пальцы: – Да. Сомнений больше не осталось, он сказал это. Он чувствовал одновременно радость и стыд. Радость потому, что хотел это сказать и наконец смог, стыд потому, что всё получилось неправильно. Тейт был благодарен Ингрэму за то, что он делал для него. В том доступном Ингрэму куске общей картины тот совершал невероятно искренний и щедрый поступок. И всё равно, хотя у него щемило в горле от того, что нашёлся в мире человек, который готов сделать такое для него – для него! – Тейт боялся, что не полюбит Дэвида Ингрэма по-настоящему. Он испытывал к нему чувства, испытывал благодарность, уважение, желание и симпатию, они становились сильнее, и Тейт ждал, что когда-нибудь они дойдут до той самой точки. Если честно, он не знал, какой должна была быть любовь, – он вообще не думал об этом и не считал, что она ему нужна, но он понимал, что чувства к Ингрэму пока ею не были. Ему не с чем было сравнивать, но он знал. Если опустишь руку в очень горячую воду, такую, что едва терпишь, то, даже если раньше не испытывал худшего, то всё равно знаешь, что бывает горячее, что бывает жар, который снимает кожу с пальцев, обугливает мясо и расплавляет кость.