***
Тейт жил в Лондоне уже неделю – у Ингрэма там были дела, и он поехал с ним. В Нью-Йорке пока ничего не держало: в новый отдел его должны были взять только после нового года. Тейт последние дни часто вспоминал прошлогоднюю поездку в Женеву. Тогда ему казалось, что это самые лучшие рождественские каникулы в его жизни, как с открытки, хотя на само Рождество – слишком семейный праздник – Ингрэм его тогда не позвал. Тейт был ещё слишком шлюхой, чтобы его приглашать. Теперь, год спустя, он был членом семьи, но Рождество снова выходило не семейным праздником: Тейт с Ингрэмом улетали на Эльютеру. И он был готов ехать хоть в Сахару, хоть в проклятое Кавамбе, лишь бы избежать рождественского ужина с Клэр и Джорданом. Возможно, Джордана ничего в этой ситуации и не смутило бы, однако он сам не мог не думать о прошлом. Он был бы рад загнать эти мысли в какую-нибудь тёмную и грязную дыру, заманить в ловушку и запереть, но они были хитрее. Тейт их ненавидел и винил во всём. Ему казалось, что если бы этих мыслей не было – если бы всей этой истории с Джорданом не было – он мог бы быть сейчас счастлив с Дэвидом. С другой стороны, если бы не чувство вины, он, наверное, не смог бы простить его. Правда Ингрэм даже не узнал, что был прощён. Ему, видимо, всё же не давало покоя то, что он ушёл, оставив Тейта привязанным к кровати, поэтому он приехал домой ещё до ланча. Тейт в это время просто валялся на кровати с ноутбуком. В кои-то веки была громко включена музыка. Ингрэм, войдя в комнату, сказал, что ему нравится, и спросил, кто поёт, – он умудрился прожить всю жизнь в Штатах, не узнав, кто такая Нора Джонс. Завязался вялый, вымученный разговор о джазе; оба делали вид, что размолвка забылась. Джордан, видимо, ничего не рассказал Ингрэму, и тот решил, что Тейт развязался сам. Он извинился только за то, что сорвался и уехал среди ночи из дома, но этому было оправдание: «Мы бы поссорились сильнее, если бы я не ушёл». Тейт не стал говорить, что произошло на самом деле. Что бы ни сделал Ингрэм, они с Джорданом поступили с ним ещё хуже. И даже если они перестали встречаться, это всё равно ничего не исправило. Тейт уже начал задумываться, не держит ли его вблизи Ингрэма вина больше, чем симпатия… Потом решил, что нет. Ингрэм нравился ему по-прежнему, хотя иногда он вызывал страх. И что такого? Джордан тоже вызывал, и тем не менее… Тейт в очередной раз одёрнул себя. Нельзя было думать о Джордане. Но Джордан был опасен иначе – сам по себе, и это была ясная, очевидная угроза. Ингрэм был совсем другим, и Тейта пугал не столько сам его гнев, сколько то, как Ингрэм им распоряжался. По нему иногда даже невозможно было понять, что он злится. Он умело прятал эмоции и выпускал свой остывший уже гнев лишь в подходящий момент. У большинства знакомых Тейту людей злость и ярость напоминали расплавленный металл, брызжущий в стороны. Он вырывался наружу и, стоило не уследить, растекался и сжигал всё вокруг. Гнев Ингрэма был металлом, залитым в форму: остывшим, отвердевшим, приобретшим очертания и направленность. Это была не раскалённая лужа свинца, а пуля. Острая, оформленная, бьющая точно. Как и в тот раз после возвращения из Венеции, Ингрэм не стал давать волю ярости сразу. Он мстил потом, в момент, когда Тейт был уязвим. Лондон был украшен к Рождеству меньше, чем Нью-Йорк или Хановер, куда Тейт недавно ездил: там рождественские украшения начали появляться едва ли не на следующее утро после Дня благодарения. В Лондоне, где пока не тыкали на каждом углу в лицо этим самым Рождеством, Тейту нравилось больше. Мысли о Рождестве – о прошлом, об этом – вызывали зудящее беспокойство. Ингрэм был занят только первую половину дня, вторую они проводили вместе. Это был плавный переход к рождественским каникулам, как выразился сам Ингрэм. Но и в первую половину, как казалось Тейту, Ингрэм больше развлекался, чем работал. Слишком уж в хорошем настроении он возвращался со встреч. Насколько Тейт знал, в числе прочих дел у Ингрэма были переговоры с кавамбийцами: в Лондон приехал чуть ли не с десяток человек для обсуждения контрактов с «Меркью». Тейту Ингрэм кое-что рассказывал, и по его рассказам выходило, что переговоры, которые Нкала через посредство Лазаруса вёл с китайскими компаниями, сейчас зависли. Нкала пока не начал беспокоиться по-настоящему: цикл таких сделок занимал месяцы, а то и годы. Это была просто рабочая ситуация. Время у Нкалы ещё было – как он считал. Ингрэм ходил на переговоры с чиновниками из Кавамбе и, можно сказать, развлекался, глядя на то, как они себя вели и какие условия выдвигали. Они, кажется, были не в состоянии сделать вывод, что если люди из «Меркью» так смело отвергают все их предложения, даже не пытаясь договориться, то у них должны быть на это основания. Когда Тейт вернулся наконец в Нью-Йорк, то нашёл на втором телефоне кучу сообщений от Кардозы. Тот хотел встретиться. Он никогда ещё не хотел этого так сильно – сообщений и звонков были буквально сотни. «Я не могу вам ничем помочь», – написал Тейт. У него возник закономерный вопрос: не была ли эта паника вызвана переговорами, которые вёл в Лондоне Ингрэм? Возможно, Кардоза был каким-то образом связан с Кавамбе или с китайцами… Но Тейт не собирался больше ему помогать. То, на что он договорился с ним полгода назад, было ошибкой. Безумным шагом, сделанным от страха, в лихорадочной одержимости Джорданом. Подумав, Тейт отправил ещё одно сообщение: «Не беспокойтесь. Я никому не скажу».***
За несколько дней до вылета на Эльютеру Ингрэм вдруг сказал, что они с Тейтом полетят туда отдельно друг от друга. Тейт, как и планировалось ранее, из Нью-Йорка, а Ингрэм из Токио чуть позже: появилось неотложное дело. Тейт даже не обратил бы внимания на очередную поездку Ингрэма, если бы в тот же день к нему в спортивном зале не подошёл Джордан. Тейт, когда увидел его, даже удивился: Джордан никогда теперь не приезжал сюда одновременно с ним. Неужели просчитался? Но Джордан, видимо, никогда не ошибался – он хотел встретиться. В зале было шумно, и они могли разговаривать без риска быть услышанными. – Ты слышал об изменениях в планах? – спросил Джордан. – Что Дэвид летит в Токио? Да, и что? – Тейт отвернулся в сторону, и потом они так и стояли не глядя друг на друга и делали вид, что наблюдают за происходящим в зале и это же и обсуждают. – Он летит не в Токио, а в Шанхай, – сказал Джордан. – Тебе надо полететь туда вместе с ним. – Он не собирался меня брать. – Думаю, ты сумеешь его уговорить. – Что происходит? – спросил Тейт. – И что это за ерунда с Токио и Шанхаем? – Дэвид распорядился устроить всё так, чтобы никто не узнал о встрече. – Встрече с кем? – Этого не знаю даже я, – ответил Джордан. – Догадываюсь, конечно: Дэвид не говорит, с кем встречается, а людей, встречу с которыми он хотел бы скрыть от меня, не так уж много. Но мне нужно что-то более конкретное, чем догадки. – Всё как в прошлый раз? – Тейт стиснул зубы. – Да. Когда вернёшься, расскажешь, что сумел узнать. – Если смогу, – Тейт покосился на Джордана. Тот потирал левое запястье – Тейт заметил белую полоску от часов на загорелой коже. Он слышал от Ингрэма, что Джордан опять ездил куда-то в тропики на тренировку в экстремальных условиях. – Я знаю, что ты можешь меня обмануть, – сказал Джордан. – Я не могу проверить, правду ты сказал или нет. Но подумай вот о чём: когда Дэвид скрывает такие вещи, он лишает меня возможности помочь ему. – Какие вещи? Джордан резко одёрнул рукав, словно заметив, куда смотрел Тейт: – Просто сделай, как я сказал.***
Ингрэм и Тейт отправились на Эльютеру отмечать Рождество прямо из Шанхая, не заезжая домой, зато между возвращением с Эльютеры и Новым годом Ингрэм всё же вклинил один рабочий день, хотя и обещал Тейту каникулы. Он уехал в офис рано утром, пока Тейт ещё спал. Когда он встал, то увидел сообщение, отправленное с номера Джордана: «Тебя отвезут в старый банк». Тейт вчера предупредил охрану, что с утра, как обычно, поедет в спортивный зал на своей машине. Джордан поменял его планы. Сообщение было составлено совершенно безлично, как будто должен был заехать шофёр или телохранитель, но Тейт знал, что за рулём будет Джордан: им нужно было поговорить о поездке в Шанхай. Джордан ждал его у подъезда: прямо напротив дверей, под навесом, уже стоял чей-то лимузин, так что пришлось припарковаться в стороне. Шёл снег с дождём, и швейцар, стоявший наготове с зонтом, проводил Тейта до машины. Если Тейт что-то и знал о швейцарах, так это то, что тот запомнит автомобиль и водителя. Разумеется, швейцара никто и никогда об этом не спросит, тем более, Ингрэм, вообще не замечавший его существования, но Тейту всё равно делалось тревожно. Он не совершил никакого преступления: просто сел в машину к Джордану – но внутри упрямо стягивался проволочный узел. – Не знал, что банк покупает «рэндж роверы», – сказал Тейт, оглядывая салон. – И что такого? – спросил Джордан. – Редкая машина, цепляется глаз. Охрана такие не любит. – Это моя машина, не банка. – Сколько их у тебя? – посмотрел на Джордана Тейт. – Двенадцать. – Зачем столько? – Они мне нравятся. – И сколько раз в год ты ездишь, к примеру, на этой? – На этой, наверное, второй или третий раз за год. Тейт, не заговаривай мне зубы, что ты узнал? – Почти ничего. Те люди, с которыми Дэвид встречался, остановились в том же отеле, но с ними не было совместных обедов в ресторане или чего-то такого. Встречи были в номере. Дэвид специально выпроводил меня перед этим. Отправил смотреть город. Зато я видел Нийкампа. – Где? – Джордан повернулся к Тейту, на секунду отвлекшись от дороги. – Внизу в лобби. – А он тебя видел? – Скорее всего. Он, наверное, и так знал, что я приехал вместе с Дэвидом. – Тейт помолчал, ожидая ещё вопросов, но Джордан молчал. Тогда Тейт заговорил сам: – Что он там делал? У Дэвида какие-то дела с «АККБ»? Но это невозможно… После того, что было весной и летом. Джордан по-прежнему молчал, словно вообще не слышал Тейта. – Еще один момент… – снова заговорил Тейт. – Дэвид почти никогда не звонит сам в таких случаях, поручает секретарям, но я слышал, как он лично договаривался о встрече с Рупертом Дрезнером. – Не легче, – сквозь зубы прошипел Джордан. – Я узнал, кто это такой. Старший партнёр в лоббистской фирме. Вроде бы ничего такого. Мне просто показалось странным, что… – Он лоббирует интересы сразу нескольких банков с Ближнего Востока. Кого-то из них не пускают сюда, отделения некоторых закрыли. – Почему закрыли? – За связи с террористическими группами. Не то чтобы твёрдо доказанные, но там вообще трудно что-то доказать. Их подозревают, и, скорее всего, не без оснований. – И они думают, что Дрезнер поможет им вернуться? – Да. Один банк арендовал три этажа в здании на Манхэттене. Сейчас у них нет ни одного сотрудника, но они держат место и платят аренду уже больше года – рассчитывают на возвращение. Но, естественно, есть другое лобби, которое хочет держать эти банки в стороне, – Джордан покачал головой: – Тейт, я не думаю, что у вас с Дэвидом заходят об этом разговоры, но… Но если вдруг: попытайся его отговорить. «Меркью» – довольно спорная организация, и поэтому работает в других юрисдикциях, но «Секьюрити Атлантик» всегда был чистым бизнесом. – Ты издеваешься? Я последний, кого он о таком спросит. – Никогда не знаешь, что и как сработает. – Ты подозревал что-то такое? Джордан кивнул: – Да. Наверняка ему предложили очень хорошие условия, свели с Дрезнером… У того огромные связи. Как ни плохо разбирался Тейт в делах Ингрэма, но и ему тоже казалось, что было что-то неправильное и угрожающее в том, что Ингрэм оказался втянут в какие-то дела с этими людьми, вёл с ними переговоры, летел в Шанхай – хотя весной отказывался встречаться даже в Нью-Йорке. И сейчас Тейт был на стороне Джордана. – Не люблю ездить в тишине, – Тейт вытянулся вперёд, чтобы включить аудиосистему. – Я тоже. Но мне постоянно кто-то звонит, – пояснил Джордан. Музыка заиграла неожиданно громко, так что Тейт в первую секунду вздрогнул. Что-то старое и тяжелое. – Я раньше просто брал машину, включал музыку и ехал куда-нибудь, – сказал Тейт. – Куда? – Без разницы. Вперёд. Мы с родителями почти никуда не ездили, а дед… Когда весной появлялся свежий кленовый сироп, он вёз нас с бабушкой на север, иногда до самого Мэна. Мы специально ехали через маленькие городишки, там были ярмарки или хозяева просто выставляли кувшины на столы перед домом. Некоторые пекли оладьи, и можно было пробовать сироп с ними. Вроде ничего особенного, но сейчас... сейчас это… Заметив, что Джордан недоверчиво косится на него, Тейт добавил: – Я не всегда работал в эскорте. Ты, наверное, тоже когда-то был милым умным мальчиком, а не вот этим вот… Тейт посмотрел на Джордана, ожидая ответа. Тот внимательно глядел на дорогу. Жаль, что банк был так близко. Они остановились на светофоре. Джордан повернулся к Тейту, и они на секунду встретились взглядами – и оба трусливо их отвели. Тейту захотелось спросить Джордана, вдруг он знал ответ: почему их замкнуло друг на друге? Он сотни раз слышал, что время лечит, но понимал, что если пройдёт ещё пять лет, десять, двадцать, он всё так же, встречаясь с Джорданом, будет вспоминать те несколько встреч, которые были им позволены. И его всё так же будет окутывать неловкость, стыд и ноющее, тоскливое желание. Он чувствовал его тяжесть в теле и сейчас. Тейт решил смотреть в окно: на пробегающие мимо одинаковые витрины, на прохожих, на яркие тележки, где продавали хотдоги и претцели. Ничего не помогало. Им нельзя было оказываться так близко друг от друга, в замкнутом пространстве, слишком тесном для того, что они скрывали. Желание клубилось вокруг них, и если в больших, просторных помещениях оно ещё могло рассеяться, то в машине, в изолированном от внешнего мира салоне, оно сгущалось и концентрировалось. Вопрос был лишь в том, успеют ли они доехать до банка до того, как концентрация достигнет критического уровня. Тейту захотелось сказать что-нибудь – что-нибудь глупое, смешное, нелепое или наоборот оскорбительное, чтобы нарушить тягостную тишину. В машине играла музыка – хриплый, будто сорванный мужской голос, громкие ударные – но между ним с Джорданом всё равно висела тишина… Тейт потянул горловину свитера – хотя понимал, что горло сжимало не снаружи, а изнутри. Джордан почти в точности повторил его движение: дёрнул узел галстука, ослабляя его. На указателях над перекрёстками номера улиц уже давно сменились названиями – до банка оставалось совсем немного. Джордан вдруг резко крутанул руль, и машина свернула на одну из улиц, тёмную и неотличимую от других. Тейт перевёл глаза на Джордана. Тот не мигая смотрел на дорогу, взгляд был пугающе-пустым, бессмысленным, словно Джордан не понимал, что сидит сейчас за рулём. Джордан притормозил перед перекрытым загородкой заездом на парковку. Над ним светился знак «Только для постояльцев», но Джордан всё равно свернул туда, остановив машину в дюйме от ограждения. Грузная женщина сползла с высокого стула возле ворот парковки и не торопясь подошла к машине. Пока она шла, Джордан успел достать из бумажника двадцатку. Он опустил стекло и сунул купюру в руки женщине. Она что-то пробормотала на испанском, не утруждая себя общением на понятном другим языке, и так же медленно, как делала всё остальное, оттащила в сторону ограждение. Парковка под отелем была небольшой и почти полностью заставленной машинами. Они проехали её до самого конца и встали в дальнем углу. Джордан заглушил двигатель, и – хотя музыка до сих пор играла – стало слышно, как часто и шумно он дышит.