День за днем, ночь за ночью он все дальше, а я все невернее… Маргарет Этвуд
Декабрь 2015 – январь 2016 Точка. Это ощущалось как точка. Они ехали, о чём-то говорили, о важном и о пустяках – но на самом деле всё было пустяками, потому что смысл был в этой точке. В цели их пути. Тейт чувствовал, что лицо у него горит. Он схватил Джордана за руку, сжал как мог сильно, так что что-то хрустнуло, и потянул на себя. – Лучше сюда, – Джордан наклонил спинку и на максимум отодвинул кресло. Тейт перебрался на его колени, оседлал и начал расстёгивать ему брюки. Он делал это на ощупь, потому что боялся отвести глаза от лица Джордана, плохо видного в полумраке и от этого ещё более резкого и угловатого. Джордан прикрыл глаза, когда Тейт взял в руки его член. Твёрдый, влажный. Тейту хотелось спросить, сколько Джордан терпел. Сколько у него уже стоял? Минуту? Две? С того момента, как они оказались на соседних сиденьях? Джордан обхватил его щёки руками и притянул к себе. Тейт разжал пальцы. Руки сначала неуверенно опустились, а потом рванулись вверх, легли на плечи Джордана. Прикосновение губ вышло слишком торопливым и порывистым. Грубым и болезненным, неловким и неуместным, как всё, что было сегодня. Тейт прижимал к себе Джордана, но уже не так сильно, как в первые секунды; он хотел его не меньше, но почему-то близость к нему остудила жар. Тейт думал уже не столько о сексе, сколько о секундах, минутах – о часах было бессмысленно даже мечтать – рядом. Об их краткости. Займутся они сейчас сексом или нет, не имело значения. Тейту хватило бы меньшего: дотрагиваться, целовать, слышать дыхание… Ему хотелось просто обнять Джордана и остаться с ним так. Быть с ним обычным, неинтересным, неподвижным, скучным, прижаться и не отпускать. Он не ждал от него большего: всего лишь близости. Тейта душили нежность и страх. Ему хотелось целовать Джордана медленно, легко, чисто, как… У него не находилось сравнений кроме до смешного возвышенных. Подушечкой безымянного пальца он ощущал тонкую, как струна, неровность шрама на щеке Джордана, и ему хотелось оторваться ото рта и прикоснуться губами к ней – но он вспомнил то последнее утро, которое напугало их обоих. До того дня у них было не особо надёжное, но оправдание – они просто время от времени трахаются. Каждому могло чего-то недоставать в сексе с постоянным партнёром: никто не может стать для другого идеальным. Но в то утро, после ночи в одной постели, они поняли, что проникновение друг в друга было не просто на длину члена. Дела были гораздо хуже. Слишком тесная, уже непростительная близость… Она же подступала и сейчас, как прилив. Тейт пытался её сдержать, что-то сделать с этими нежными, уязвимыми чувствами, которые нельзя было показывать такому человеку, как Джордан. Он вновь нащупал его член: всегда можно было притвориться, что ему только это и нужно. Джордан расстегнул молнию на джинсах Тейта. Снять их в машине было не так-то просто, и следующая минута прошла в неуклюжем и торопливом барахтании, когда Тейту казалось, что помогавший ему Джордан или порвёт эти самые джинсы, или выдернет ему ногу из сустава. Всё остальное происходило так же быстро, нескладно и горячо. Тейт снова оседлал Джордана, тот достал из подлокотника презервативы, раскатал один по члену Тейта, и всё это торопливо, торопливо, торопливо, словно где-то рядом тикал таймер. Они замедлились только тогда, когда Тейт насадил себя на член Джордана и замер. Как ни хотелось ему опуститься сразу и как ни ныло внутри от предвкушения, ему нужно было время, чтобы привыкнуть. Тейт держался за плечи Джордана, а тот с сильным, но осторожным нажимом гладил ему яички и член, медленно, размеренно, дразняще, так что Тейт начал стонать от удовольствия. Он старался быть потише, и вместо стонов выходило какое-то хриплое поскуливание. Он нанизывался на член Джордана всё глубже. Тот раздвигал его под непривычным углом, и это новое, особое возбуждение заставляло Тейта сжиматься. Джордан чувствовал эти непроизвольные спазмы – и на его губах появлялась расслабленная, мягкая улыбка. Тейт редко когда – а может, и никогда – не испытывал такого удовольствия от одного лишь насаживания. Он наделся до конца и начал раскачиваться, пока неторопливо и плавно. Джордан не шевелился, позволял Тейту трахать себя и смотрел на него странно пристальными, внимательными глазами, будто изучал. Тейт облизнул губы и коротко рассмеялся – он знал, что нравится Джордану, по крайней мере, внешне, и что тот хочет его. Хочет так же отчаянно, как он сам — его. Тейт чувствовал, что растянут достаточно для того, чтобы вынести тот жёсткий, быстрый трах с Джорданом, которого ему не хватало и от которого он впадал в жгучую, болезненную эйфорию. – Сильнее, – Тейт резко опустился и выгнулся, чтобы член Джордана вошёл в него глубже. Джордан подхватил его под ягодицы, резко дёрнул вверх, а потом толкнул вниз, насаживая. Тейт стиснул зубы, чтобы не заорать: если это и было больно, то совсем немного, скорее пока непривычно – так глубоко Джордан ещё не входил, – кричать ему хотелось от удовольствия, от того, как напряжённо и сладко подавалось его нутро под частыми ударами Джордана. В конце концов они нашли более удобную позу: Тейт полностью опустился на Джордана, обхватив его руками за шею, а тот, широко разводя руками ягодицы Тейта, вбивался в него быстро и ровно, как автомат. Так он входил не очень глубоко – зато головка раз за разом ударяла именно туда, куда нужно. Вход был растянут сильно, Тейту казалось, что до предела. И он думал о том, что если бы кто-то мог втиснуться между капотом машины и стеной, встать перед лобовым стеклом и заглянуть, он мог бы увидеть сцену из порнофильма: его, Тейта, задницу, туго натянутую на крупный член, часто и резко вбивающийся в неё. – Ещё, ещё… – стонал Тейт, вжимаясь мокрым лицом в плечо Джордана. – Оттрахай меня. Да, так… Джордан, сукин сын, ещё! Шлепки кожи о кожу стали чаще. Тейт не хотел кончать – он хотел бы, чтобы это продолжалось бесконечно, – но он чувствовал, как в паху скапливается предоргазменная тяжесть, как она медленно начинает подниматься по позвоночнику. – Стой! – выдохнул он. – Подожди. Тейт выпрямился: так, когда он начинал сам двигаться, тоже было хорошо, но не так безумно хорошо, как раньше… Он качнул бёдрами, глядя на непривычное, едва узнаваемое без обычной холодности лицо Джордана. В полутьме стирался переход между радужкой и зрачком, и глаза казались чёрными… Тейт раскачивался, и вскоре уже Джордан просил его остановиться. – Нет, – прошептал Тейт, улыбаясь и резко толкаясь бёдрами. – Нет, не остановлюсь. Он упёрся руками в грудь Джордана и продолжал трахать его – а потом смотрел, как тот кончает, как меняется его лицо, как сходятся, словно от невыносимой боли, брови и как губы беззвучно ловят воздух.***
Тейт, кончив, снова упал на Джордана. Когда он закрывал глаза, то голова начинала кружиться. И насколько нетерпеливым было их начало, настолько медленно, лениво они делали всё потом. Оба были в слишком хорошей форме, чтобы их могли вымотать десять минут секса; это было внутреннее опустошение. Тейт знал, что дальше будет ещё хуже – придёт вина. Он с трудом одевался. Джордан оттирал влажной салфеткой капли спермы, попавшей ему на брюки, может, из презерватива, когда Тейт его снимал, а всего вероятнее, вытекшей из его задницы. – Поехали? – спросил Джордан, увидев, что Тейт уже готов. – Дай мне пять минут. Джордан сделал музыку погромче, открыл все окна и откинулся на до сих пор не выпрямленную спинку кресла. Тишина между ними двумя никогда не бывала пустой и требовавшей заполнения – она, наоборот, была красноречивой. Ровно через пять минут они поехали. Тейт смотрел в окно в прострации и думал, что ему со всем этим делать, как встроить то, что он чувствовал к Джордану – и то, что Джордан чувствовал к нему, – в свою обычную жизнь. Признаться Дэвиду? Но даже Джордан, куда более честный и смелый человек, чем он сам, не рассматривал этот вариант. Существовали более лёгкие и быстрые способы самоубийства. Джордан припарковался не напротив банка, а за углом. – Нас и тут могут увидеть, – сказал Тейт. – И что? Мне запрещено тебя подвозить? Тейт повернулся к Джордану: – Я не знаю, что делать дальше. – Ты ничего не можешь сделать, Тейт. Я тоже. Можно ждать, что это пройдёт. – С тобой было такое когда-нибудь раньше? – спросил Тейт. – Оно проходило? – Такого не было. – Опять попробуем сделать вид, что ничего не произошло? Это всё… – Тейт сжал зубы и втянул воздух. – Всё бессмысленно. Потому что если ты только намекнёшь, я… Мне всё равно, кто я для тебя. Если тебе нужен только секс, мне всё равно. Если ты будешь раз в два месяца присылать мне сообщение, что ждёшь в отеле, я буду приезжать. Если ты будешь время от времени трахать меня от нечего делать, меня это устроит. Я знаю, что большего у нас не может быть. – Было проще, когда ты меня ненавидел. По голосу, по тому, как сжались пальцы, до сих пор стискивавшие руль, Тейт понял, что лучшего ответа он не услышит. У Джордана его не было. Тот, как и он сам, не видел, какой ещё может быть выход, раз уж отказаться друг от друга они не могли. Ясно было одно: их история точно не кончится словами «и жили они долго и счастливо». На «умерли в один день» шансы были. И неплохие.***
Тейта даже радовало то, что Джордан, Клэр и дети уехали на свою флоридскую виллу, иначе бы Тейт ждал от Джордана ответа – хотя и сам понимал, что его быть не может. Но сейчас ждать было нечего и можно было спокойно жить. С Дэвидом. Иногда он решался подумать о том, что было бы, если бы он рассказал ему. Тейту становилось страшно. Если у него самого ещё были шансы – Ингрэм мог просто взглянуть на него с презрением и отпустить на все четыре стороны, – то у Джордана их не было. Его нельзя было выгнать и отпустить, как нельзя было больше доверять. Если верить Кардозе, а у Тейта не было оснований не доверять ему в этом, Джордан был посвящён в схемы «Бревиса». Возможно, он был одним из немногих, кто мог бы разрушить эту гибкую и неуловимую систему и дать властям доказательства. Скорее всего, Джордан стоял за попыткой переворота в Кавамбе – за тем, что Ингрэму нужно было скрыть любой ценой. Если раньше Тейт ещё сомневался, что Ингрэм с Джорданом были к этому причастны, то теперь, когда он стал свидетелем стольких разговоров о Нкале, становилось понятно: Ингрэм мечтает от него избавиться. Было бы странно, если бы за шесть лет правления Нкалы он бы ничего не предпринял. Ингрэм не мог отпустить Джордана, по крайней мере, точно не после того, как тот трахнул его любовника. И это Тейт знал, что ни в чём другом Джордан не пойдёт против Ингрэма, что он старался защитить его даже против воли, – Ингрэму этого не доказать. Тейт пробовал и другой вариант, где он говорил Ингрэму, что просто хочет уйти. Он не знал, как это объяснит. Тем, что его хватило лишь на год? Тем, что он, оказывается, никогда по-настоящему его не любил, а был лишь привязан и благодарен? Тем, что после каникул в Женеве его заворожила сама идея семьи? Такой семьи, о которой он мечтал, и какой у него никогда не было… Что Ингрэм ответит на это? Отпустит? Тейт сомневался. Ещё была Клэр… Наверное, она не обманывала, когда говорила, что Тейт Эйвери ей нравится, но на самом деле она любила в нём человека, который сделал счастливым её брата. Попутно он смог сделать счастливым ещё и её мужа. Хотя нет, Джордану он не принёс счастья. Они с ним оба были несчастны, потому что предавали тех, кого любили и потому что то короткое счастье, которое им удавалось урвать, было намертво спаяно с виной и стыдом. И со страхом. Тейт боялся того, что сделает с ним Ингрэм, если он попытается от него уйти. В прошлом году он нашёл его даже на другом континенте, хотя они тогда даже толком не встречались – у них был контракт. Сейчас, это было заметно по словам и обращению, Ингрэм считал его своим. Таким же своим, как дом или акции. И сейчас Тейт знал о бизнесе Ингрэма, вернее, не совсем законной его составляющей, куда больше, чем раньше… С Джорданом они встретились через три дня после того, как тот вернулся из Флориды. Опять днём, в номере отеля. Позднее это стало ритуалом: Тейт приходил первым, Джордан уже после него. Он закрывал за собой дверь, обнимал Тейта, прижимался губами к его губам и вот так, не говоря ни слова, толкал на кровать. Он никогда не бывал с Тейтом груб или неосторожен, но и особой нежности не было тоже. Они оба приезжали в отель за очередной дозой и старались не выйти за пределы «обмена». Их взаимная и немного наигранная отстранённость плохо вязалась с тем, каким у них был секс: сумасшедшим и шумным и таким горячим, что их вплавляло друг в друга. Не было сил оторваться даже на секунду, словно их притягивало силой гравитации. Как яблоко неумолимо падало вниз и только вниз, так они оба могли упасть только друг в друга. Все прочие варианты противоречили законам физики. Конечно, даже эти законы могли быть преодолены, но лишь на время: естественным и правильным казалось быть с Джорданом. После секса Тейту в голову приходило много глупых и высокопарных фраз, но он ни разу не решился произнести ни одну из них. И даже не потому, что Джордан бы не оценил, а потому, что они напоминали о невозможном. Тейт снова и снова ощупывал и гладил шрамы на теле Джордана, и ему хотелось целовать каждый… Ему казалось, что с самого далёкого детства он не испытывал настолько сильных и искренних чувств по отношению к кому-либо, такого однозначного принятия всего, что было в этом человеке и каким бы оно ни было. Всё это было из разряда романтической чуши, о которой пишут в девчачьих книгах – Тейт не читал, но представлял всё это именно так, – и в которую он не верил. Он верил, что бывают чувства, но вот такие… Такие, что взгляд останавливается на человеке, и понимаешь: я его нашёл – хотя никогда никого не искал. В этом была приятная и одновременно пугающая определённость. Тейт понятия не имел, что думал по этому поводу Джордан, но для него самого Джейк Джордан стал концом пути, точкой, дальше которой ничего уже не существовало. Он просто не мог чувствовать сильнее. Но это удивительное ощущение предела и завершения, твёрдого осознания, кто тебе нужен и с кем рядом ты можешь стать счастливым, всегда смешивалось с отчаянием – они никогда не будут вместе. Это была уже третья их встреча в отеле, когда Тейт спросил: «Как думаешь, если бы мы поняли это сразу, что-то изменилось бы?» Он выстроил эту фразу предельно осторожно, избегая называть вещи прямо, своими слишком громкими именами, и теперь думал, что Джордан переспросит: «Что это?», сделает вид, что не понимает, о чём речь и что этого не было. Джордан молчал. Его пальцы продолжали машинально гладить плечо Тейта, ритм не сбился ни на долю секунды. Тейту казалось, что Джордан должен был ещё раньше подумать об этом, – но Джордан, вполне возможно, не интересовался потерянными возможностями и просчитывал только будущие. Тейт же гадал, что было бы, если бы в тот день, когда он впервые разговаривал с Джорданом, они вдруг увидели то, что знали сейчас: между ними будет чувство, непреодолимое и настоящее? Если бы они уже тогда ощутили притяжение? Могли бы они исправить хоть что-то до того, как игра зашла слишком далеко? Сейчас выхода не было: случай и их собственные ошибки расставили их на доске так, что как ни крути, со своих клеток сойти было невозможно. Если бы они поняли всё сразу, Тейт мог бы отказаться от встреч с Дэвидом, не было бы никакого романа, никаких совместных поездок с семьёй. И Тейт, который вовсе не мечтал о жизни вдвоём, был бы доволен ролью постоянного любовника женатого мужчины. Возможно, в какой-то момент правда вышла бы наружу, но без катастрофических последствий: Джордан всего лишь приглашал в отель хастлера, которого до него пару раз трахнул Ингрэм. Сейчас каждая их встреча была риском. Тейт год назад даже представить бы не смог такое. Он всегда был осторожен, даже боязлив, и всегда думал о себе. Он не поверил бы в себя теперешнего, встречающегося с мужчиной с риском для жизни и ничего не получающего взамен. Разве что самого Джордана и часа с ним. Тейт ждал ответа, а Джордан молчал. И плевать… Тейту было хорошо просто лежать рядом с ним, чувствовать под затылком угловатый сгиб его руки, видеть краем глаза, как поднимаются от дыхания грудь и живот… Тейт повернулся и потёрся кончиком носа о руку Джордана, о гладкую, без шрамов кожу на её внутренней стороне. Это словно разбудило Джордана: – Я не могу этого представить. Если бы мне в тот день сказали, я бы просто рассмеялся. – Почему? – Ты не был мне интересен. Конечно, я понимал, почему Дэвид тебя хочет. В смысле, мог поставить себя на его место… Но умение нравиться людям для меня вещь скорее подозрительная, чем привлекательная. А больше я в тебе ничего не видел. – Сейчас видишь? – Тейт весь напрягся, едва ли не до дрожи, так важен и нужен ему был ответ. – Сложно сказать, – Джордан повернулся к Тейту, словно ему нужно было проверить, не появилось ли в его лице чего особого. – Не в каждом это видно сразу. В армии легче. Быстро становится понятно, кто чего стоит. – Ты имеешь в виду, в критической ситуации? – Не обязательно. Это сложно объяснить тому, кто ни разу там не был. Я не про армию, с ней в принципе всё более-менее понятно, там тебя по-настоящему, честно тренируют. Чтобы попасть в спецподразделения, нужно пройти даже не тренинг, а… испытание. Учить и тренировать тебя будут потом, если возьмут, а на начальных этапах просто пытаются сломать. Никто этого не говорит прямо, официально это подготовка, но настоящая цель – сломать. – Зачем? – не понял Тейт. – Чтобы отсеять тех, кто может сломаться. Там нет отдельных критических ситуаций, ты просто три месяца живёшь внутри критической ситуации. И многое узнаёшь о себе и о других. Например, что люди – не такие уж уникальные и разнообразные существа, как нам нравится думать. Есть несколько типов, и потом ты уже заранее знаешь, на чём человек сломается. Но некоторые преподносят сюрпризы. – Я из «некоторых»? – недоверчиво спросил Тейт. – И в чём сюрприз? – Теперь я не думаю, что твоя цель – деньги и красивая жизнь. – А что? – Этого, наверное, даже ты сам не знаешь, – усмехнулся Джордан. – Я не уверен, – покачал головой Тейт. – Может, стать кем-то… Тейту вдруг стало холодно, и по спине и рукам пробежали мурашки. Он хотел стать кем-то. Когда отношения с Дэвидом только начинались, ему казалось, что он сможет достигнуть этого с ним, но чем дальше, тем яснее становилось, что для него он был и оставался шлюхой. Его шлюхой. Это немного меняло дело, но не сильно. Ему не нравились эти мысли. Сейчас от них делалось особенно неуютно. Когда Тейт оставался с Джорданом, то старался не думать о другом, о мужчине, который считал его своим и ошибался. Он никогда не принадлежал Дэвиду Ингрэму, и сейчас – меньше, чем когда бы то ни было. – Пора, – сказал Джордан, глянув на часы. Тейт потянул его руку к себе. Он давно хотел посмотреть на часы, наверное, с первого дня, как заметил их и то, как Джордан их носил. Циферблат был крупным и, наверное, часы бросались бы в глаза, если бы он носил их на внешней стороне запястья. Кроме размера они ничем не выделялись: гладкий чёрный циферблат, прямые стрелки, красная и белая, корпус из тёмного матового металла, на котором, если присмотреться, можно было заметить более светлые царапины и потёртости. Мелкие надписи говорили, что часы сделала «IWC» по дизайну Порше. Намеренная незамысловатость часов напоминала простоту оружия: ничего лишнего, лишь то, что абсолютно необходимо. Тейт подумал, что если бы ему нужно было угадать, какие часы носит Джордан, он бы выбрал что-то такое. – Сталь? – спросил он, обведя окантовку циферблата. – Титан. Тейт улыбнулся про себя: платина или золото смотрелись бы на руке Джордана глупо, хотя тот уже давно ушёл из армии и работал в кабинете, предваряемом приёмной с личным секретарем. – Прошли с тобой огонь и воду? – Не только со мной. Мне их отдал отец. Но самые старые царапины заработал первый владелец. Не знаю, как его звали… Офицер из Бундесмарине. Отец ещё в восьмидесятых участвовал в учениях в ФРГ. Я не знаю, что произошло, всё засекречено, но там возникла какая-то нештатная ситуация. Благодаря действиям отца, хотя скорее его приказам, я думаю, спасли взвод немецких военнослужащих. Они были совсем молодые, чуть ли не новобранцы… Через несколько лет, уже после окончания холодной войны, когда часть данных рассекретили, отца нашли родители одного из тех солдат, кого он спас. Отец этого парня уже вышел в отставку, но когда-то служил во флоте. Он подарил отцу часы в знак благодарности. Тогда в точности такие невозможно было купить. Это был ограниченный армейский заказ, но при выходе в отставку можно было выкупить те часы, которые выдали как часть обмундирования. Часы, и правда, отличные. Джордан встал с кровати и начал оглядывать номер – искал, куда бросил бельё. Тейт тоже поднялся на ноги – ему надо было в ванную, – но потом сел на край постели. – У тебя хорошие отношения с отцом? – спросил он Джордана. Тот уже застёгивал ремень на брюках – одевался он всегда очень быстро. – Последнее время да, неплохие. – Просто это так… правильно. С часами. – Скорее, театрально, – усмехнулся Джордан, просовывая руку в рукав рубашки. – Отец из самой обычной семьи, даже из бедной. У них никогда не было фамильных ценностей, которые можно было бы передавать от деда внуку и так далее. Думаю, всё это казалось ему символичным… – Может, это и неоригинально, но… Знаешь, я бы хотел, чтобы мой отец сделал для меня что-то такое. Символичное. Джордан внимательно посмотрел на манжет рубашки, которую уже успел надеть, а потом снова её снял. – А ты заслужил это символичное? – спросил он. Тейт пожал плечами, будто не знал. На самом деле ответ был ему известен: он не заслужил, и понятия не имел, как это сделать, потому что его отец ничего от него не хотел и не ждал никаких достижений. Джордан сдвинул дверцу шкафа, сунул рубашку в пакет для прачечной и снял с вешалки новую. – Мной вряд ли можно гордиться, – сказал Тейт. – Мной тоже. Отец собирался подарить мне часы на окончание академии. Он гордился тем, что я поступил в Вест-Пойнт, всё такое. А я бросил. Он был разочарован так, как твой отец вряд ли когда-либо будет разочарован тобой. – Но он всё же подарил их тебе. – Да. Меня зачислили в подразделение из тех, куда сложно попасть. Я прошёл весь курс. У нас с отцом долго не совпадали отпуска, мы никак не могли пересечься, только созванивались, но на первой же встрече он отдал мне часы. Сказал, что гордится мной не меньше, чем если бы я закончил Вест-Пойнт, а может, даже больше. Джордан был уже почти полностью одет, а Тейт всё так же сидел на кровати. – Ты не против, если я ненадолго здесь останусь? – спросил он. – В номере? Зачем? – удивился Джордан. – Оставайся, если хочешь. Взгляд у Джордана стал немного обеспокоенным, недоверчивым, но он не стал настаивать на ответе, когда Тейт просто промолчал. Последнее, что Джордану оставалось, это взять телефон и положить в карман пиджака. Сделав это, он остановился напротив Тейта: – Я уезжаю. Меня не будет десять дней. Тейт усмехнулся: – Ты не обязан мне докладываться. – Я подумал, – Джордан подошёл к нему ближе, – что надо предупредить. Вдруг ты решишь, что у нас в очередной раз всё кончено. – Это было бы хорошо, – ответил Тейт. – Я пытался, – лицо Джордана стало серьёзным. – Я честно пытался. – Джордан прикусил губу и раздражённо качнул головой.***
Когда Джордан ушёл, Тейт ещё долго лежал в кровати, на простынях, пахнувших, если принюхаться, их потом. Он обнимал подушку, искусственно добирая и отдавая ту странную, ему самому несвойственную нежность, которая его переполняла, пока он был с Джорданом, и от которой хотелось избавиться. Тейт знал – слишком хорошо, – что такое желание и похоть, знал, что такое восхищение и уважение, но после секса с Джорданом, когда тот лежал рядом, расслабленный, спокойный – какой-то обыкновенный – на него накатывало это новое чувство. Такое, что если бы можно было вынуть из себя душу, он бы вынул, разделил пополам и отдал половину Джордану. Непонятно зачем – просто хотелось отдать ему что-то от себя, что-то настоящее, ценное и живое. Он знал, что эта эйфория не будет долгой, и ему придётся вернуться к тому, что на самом деле было его жизнью. К роли официального партнёра Дэвида Ингрэма. К мыслям о том, как сложить с себя эти почётные, но уже ненужные обязанности. Это была слишком огромная ложь, слишком жестокое предательство. Нужно было найти выход, но такой, который не выдернул бы кубик в основании шаткой башенки и не разрушил бы всё. Ошибка могла стоить им жизни. Хотелось ничего не трогать, оставить всё как есть, пусть «как есть» было стыдным, скользким, отвратительным. Так они хотя бы были живы. Так Джордан был жив.