***
Тейт решил позвонить Ингрэму в шесть вечера, в это время он обычно уже заканчивал работу. Хотя, если верить тому, что говорила Клэр и остальные, раньше он засиживался в офисе и до девяти, и до полуночи. Так, как было в те несколько недель, когда Ингрэм сцепился с «АККБ». В половине седьмого Тейт так и сидел на кровати с телефоном в руках. Он знал, что позвонит, но тянул время. Джордан сказал, что на размышление у него три дня. Тейт не спросил, назвал этот срок Дэвид или же Джордан выбрал его сам. В любом случае, он не собирался дожидаться последнего дня. Ему всё равно придётся вернуться. Это был худший из ночных кошмаров: понять, что о тебе знают. Понятно, что его смешают с дерьмом, хотя точно будут и те, кто позавидует – у него были хорошие клиенты, даже отличные. Такие, о встречах с которыми потом рассказывают годами, пока не надоедят всем родственникам и знакомым. О других встречах, разумеется, не о сексе за шестьсот долларов в час. И деньгам тоже позавидуют. Понятно, что ему придётся уйти с этой работы и надеяться, что он сможет найти другую где-нибудь на противоположном конце страны. Хотя и там его узнают. Даже через много лет, когда всё будет давно забыто, случайному знакомому, коллеге или сотруднику HR-службы при приёме на работу будет достаточно набрать пару слов в Гугле, чтобы вытащить всю грязь о Джошуа Тейте Эйвери наружу. Понятно, что он никогда не сможет посмотреть в глаза родственникам. Понятно, что от него отвернутся многие друзья. Понятно, что жизнь станет в разы тяжелее. Тейт не исключал, что политех решит отозвать диплом, тот самый диплом, из-за которого всё началось. Нельзя было сказать, что он пошёл в эскорт, чтобы заплатить за учёбу: он бы смог доучиться без особых проблем, просто трахаясь пару раз в месяц с Ламаром. Но предложение Палмера оказалось слишком соблазнительным. Оно обозначало не только деньги, но и свободу: свободу от Ламара, от отца, от вечного безденежья, от наваливающихся одна за другой проблем… Да, некоторые клиенты были отвратительны, но большинство – вполне сносны, иногда приятны и интересны, с некоторыми даже не нужно было заниматься сексом. И совесть его особо не мучила. Вернуться к Ингрэму будет не сложнее, чем прийти на встречу с одним из клиентов. Тейту даже было интересно, если бы на его месте был кто-то другой, кто-то, не работавший в эскорте – стал бы Джордан просить его вернуться в постель к Дэвиду? Или же Джордан считал, что бывшему хастлеру ничего не стоит спать ещё и со вторым мужчиной? Джордан был чертовски рационален, хладнокровен и – несмотря на всё нежелание это признавать – ещё и прав: Тейт знал, что может это вынести. Но это будет тяжелее чем с клиентами: тогда ему было всё равно, с кем спать, потому что того, с кем он хотел по-настоящему быть, просто не существовало. Ему будет тяжелее, чем с клиентами, но всё же легче, чем с Ингрэмом раньше. Обманывать так открыто любящего человека было стыдно и больно; обманывать человека, который шантажом заставляет остаться с ним, – проще. Тейт постучал телефоном по ладони. Снял блокировку, ткнул совсем не в ту иконку, проверил фейсбук. Тейт вдруг вспомнил, что такую же холодноватую, царапающую оторопь он почувствовал в тот день, когда Ингрэм позвонил ему напрямую. Не через агентство, а на его личный номер. Тогда ему тоже стало страшно, но в этом страхе чувствовалось что-то вроде азарта. Ему было до жути интересно, каким окажется Ингрэм, какой будет следующая встреча с ним, не произойдёт ли между ними чего-то такого… Чего-то, чему он пока не знал названия. Страх был будоражащим и щекотным, как пузырьки в шампанском. Сейчас Тейт отдал бы многое, чтобы снова оказаться в той комнате, в том ярком и светлом дне… Он тогда думал о том, как всё сложится дальше, но воображение оказалось слишком бедным и неоригинальным. Он даже на секунду не смог бы представить, что влюбится в Джейка Джордана. Это казалось тогда не то что невозможным – ему даже в голову не приходила такая вероятность. Это было просто немыслимо. Тейт до сих пор не понимал, как он мог оказаться вот в этих здесь и сейчас. Как это всё вообще могло произойти с ним? Телефон уже в который раз погас, не дождавшись от Тейта никаких действий. Это был детский приём, за который Тейту было немного стыдно, но он, когда было страшно и не хватало решимости, представлял, как бы поступил Джордан. Понятно: он просто набрал бы номер и сказал что-то вроде «Привет, нам нужно поговорить. Я приеду?» Но конкретно в этой ситуации приём с Джорданом помогал плохо, потому что Джордан – он сам это признавал – взвалил тяжесть решения проблемы на него. Наверное, было бы даже легче, если Джордан просто надавил, вынудил, заставил. Но он предоставил выбор, который выбором не был. И пусть Тейт и взял три дня на размышление, он уже всё решил во время ужина, и Джордан во время того же ужина это понял. Не стоило сдаваться так быстро, надо было заставить Джордана помучиться тоже, почувствовать… Мог ли он чувствовать что-то вообще? Злость заставила Тейта ткнуть наконец в нужную строку на экране и набрать Дэвида. И, может быть, потом он отправит сообщение Джордану. Напишет «Я сделал всё, как ты просил». А смысл? Джордан даже не поморщится. Его не задеть этим и не уколоть. Странно: Тейт не смог по-настоящему, от всего сердца полюбить Ингрэма, но и возненавидеть его в полную силу тоже не смог. Джордан же был достоин и того, и другого: и любви, и ненависти.***
Миссис Шерер, когда вышла встретить Тейта в холл, улыбнулась ему так, будто действительно была рада видеть, хотя Тейт никогда раньше не замечал искренней симпатии с её стороны, всего лишь профессиональную заботливость и вежливость. – Вот ваши ключи, – она коснулась кончиками пальцев мраморной крышки стола, на котором лежали ключ и карточка. – Не забудьте взять, когда будете уходить. – Спасибо. – У Тейта не вышло улыбнуться так же радушно. – Он наверху? – Нет, он был внизу. Наверное, в курительной, раз не слышит, что вы пришли. – Может, и слышит, – сказал Тейт, передавая миссис Шерер пальто. – Он бы вышел. – Думаете? – Тейт поправил перед зеркалом воротник рубашки. – Он ждёт, – миссис Шерер сделала пару шагов в сторону, и её отражение появилось за плечом Тейта. – Простите, это не моё дело, но я, можно сказать, живу в этом доме, и я знаю, как мистер Ингрэм проводил вечера раньше, до вас. Хотя вообще-то он старался не оказываться вечером дома… Тейт кивнул: он здесь как раз за этим – за тем, чтобы сделать жизнь Ингрэма счастливее, а вечера приятнее. И всё же это место, эти никогда не радовавшие и не казавшиеся уютными комнаты, казались сегодня почти родными. Тейт остановился посреди галереи, не дойдя пары шагов до двери в гостиную. Он ещё вчера хотел придумать, что скажет Ингрэму, когда увидит, но в голову ничего толкового не шло. Он придумал лишь пару колкостей, но понимал, что такое лучше не говорить… Странно, но он на Ингрэма даже не злился. Было раздражение, ещё обида. Едкое и назойливое чувство от того, что тебя поставили на место и унизили… Но оно казалось привычным, как эти увешанные картинами и зеркалами стены, между которыми он так часто проходил раньше. Он узнал его с клиентами, когда-то давно, и научился не обращать внимания. Тейт, пока безуспешно пытался придумать слова для «примирения» с Ингрэмом, решил, что будет относиться к нему как к клиенту. Потому что если он будет пытаться сохранить в себе старые чувства, то просто свихнётся. За деньги он мог бы встречаться с двадцатью мужчинами одновременно, но испытывать чувства одновременно хотя бы к двум не мог. Он пробовал – не получалось. Ему было больно и стыдно с обоими. А Ингрэм, возможно, даже не заметит подмены. Тейт подошёл к дверям гостиной и повернул ручку. – Тейт, – послышалось сзади. Ингрэм стоял в дверях библиотеки. – Я думал, ты придёшь позже, ближе к ужину. Тейт позвонил вчера и сказал, что хочет встретиться, например, вечером. На конкретное время они не договаривались. – Решил приехать сейчас. – Пойдём, – Ингрэм развернулся и открыл створку двери шире. Тейт чувствовал неуверенность в его голосе, и даже стесненность движений была заметна. – Я рад, что ты согласился поговорить, – сказал Ингрэм, усаживаясь на диван посреди комнаты. Раньше Тейт садился на один с ним – чтобы можно было положить руку на колено или обнять, – но сегодня сел на диван напротив. Он пока не мог сократить дистанцию. Ему хотелось сказать: «Я не соглашался. Ты вынудил меня. Ты отправил ко мне Джордана, чтобы тот угрожал вместо тебя – а твои руки всегда оставались чистыми». – И что, если я скажу, что готов вернуться, ты меня примешь? – Тейт спросил сразу главное. – Всё равно примешь? – Учитывая, что я именно этого и добивался, то мой ответ… хм… предсказуем. – Джордан тебе рассказал, почему я возвращаюсь? Ингрэм опустил глаза, а на губах у него появилась холодная бесчувственная улыбка: – Я знаю, что ему пришлось надавить. – И тебя это устраивает? – Вполне. Тейт не был готов к столь равнодушной прямоте. Он не знал, как отвечать на это, куда бить, – Ингрэм казался каменно-неуязвимым. – Я не только сейчас это понял, но всё же… – Тейт убрал волосы со лба, заметив потом, как жадно глаза Ингрэма зацепились за это движение, метнулись вслед за рукой. – Я считал тебя другим. – Почему? – Ингрэм расслабленно откинулся на спинку дивана. – Потому что у меня к тебе есть чувства? Да, они есть, но я не из тех, кто будет жертвовать собой, лишь бы другой был счастлив. И я не заметил, чтобы ты был как-то особенно несчастлив со мной… – Я не был несчастлив. Я просто хотел… что-то поменять. – Эти изменения, они не в мою пользу… – Ингрэм закинул ногу на ногу и постучал пальцами по колену. – Я думаю, нам стоит поговорить откровенно и расставить все точки над i. Я благодарен тебе за то, что ты дал мне месяцы очень и очень счастливой жизни, несмотря на разногласия, сложности и… Нет смысла вспоминать. Допускаю, что я просто обманулся и ты никогда не испытывал ко мне чувств, но я благодарен тебе за то, что ты всё же заставил меня поверить. – Я не обманывал тебя, – сказал Тейт. Ему хотелось встать или хотя бы пересесть, поменять позу, потому что вот тут, лицом к лицу с Ингрэмом, он чувствовал себя неуютно… Даже не просто неуютно – беззащитно. – Хорошо, – Ингрэм улыбнулся, на этот раз тепло, той редкой, спокойной и открытой улыбкой, от которой у Тейта когда-то раньше внутри всё переворачивалось, а сейчас всего лишь тихо предательски ныло. – Я верю, что так могло быть. Двадцать один год, нет опыта отношений, ты просто увлёкся. Даже если не мной, а тем, что меня окружало и прилагалось, – это обычная история. Это никогда не было глубоким чувством, но мне твоя взаимность очень нравилась. И всё же я никогда по-настоящему на неё не рассчитывал. В конце концов, я платил тебе за секс. Ни о каких чувствах с твоей стороны вообще речи не шло, я их не ждал. Хотя потом я… Неважно. И если тебе сейчас кажется странным, что меня устраивает эта ситуация – ситуация, когда на тебя надавили, чтобы ты вернулся, – вспомни, с чего всё начиналось. Меня устраивало, когда ты спал со мной за деньги. – Тебе не кажется, что ситуация за это время поменялась? – Тейта удивляло и восхищало спокойствие Ингрэма, но и пугало тоже. Спокойствие было самым опасным; Тейт это уже знал. Оно могло скрывать всё что угодно. – Начнём с того, что ты больше не мой клиент. – Я твой партнёр. И да, ситуация поменялась. Но ты что, думал, что люди живут по двадцать, тридцать, сорок лет в браке, испытывая прежние чувства? – Ингрэм произнёс это чуть свысока, словно имел подобный опыт. – Я опять про чувства. Скользкая тема, не люблю её. Возможно, тебе будет не очень приятно это слышать, но у меня был постоянный партнёр до тебя. Условно постоянный… Партнёр для секса, не более. Ничего общего с тобой. Он жил – и сейчас, я думаю, живёт – в Швейцарии. Для меня это было удобно: когда я приезжал в Цуг по делам, всегда можно было позвонить ему и встретиться. Фабиан. Думаю, он любил меня. Раньше я бывал в Цуге чаще, но потом начал приезжать туда раз в месяц, а то и в два на один день. Он говорил, что скучает. Конечно, злился, хотя не показывал вида. Первое время я думал пригласить его сюда, в Нью-Йорк. Это так замечательно – тебя любят, готовы сделать всё. Мне казалось, что это – главное. Я не испытывал к Фабиану чувств, значит, у него не было никаких рычагов давления на меня. Идеально… Я думал о том, что разумно было бы начать жить вместе. Он сам заговаривал об этом. Но потом я вдруг понял, что исполню его мечту, не свою. Я-то не мечтал быть с ним. У нас всё могло бы сложиться очень даже неплохо, но это была чужая мечта о счастье, не моя. А я, знаешь ли, не обязан делать счастливым кого-то, кроме самого себя. – Например, меня? – спросил Тейт. – Ты ведь не испытываешь невыносимых страданий рядом со мной. Или я ошибаюсь? – Не ошибаешься, – не стал обманывать его Тейт. – Но между не испытывать страданий и быть счастливым есть разница. – Я знаю. И я считаю, что дал и даю тебе достаточно, чтобы сделать счастливым тебя, – заявил Ингрэм. – Ты можешь назвать что-то, чего я не могу тебе дать? Тейт не стал отвечать сразу. Ему нужно было подумать, правильно сформулировать фразу, чтобы она не вызвала у Ингрэма подозрений. Пока он соображал, как лучше сказать, Ингрэм сам ответил: – Независимость? Добивайся всего сам, если тебе так хочется. – Это скорее что-то, чего не могу тебе дать я, – Тейт внимательно следил за лицом Ингрэма. У него не было цели разозлить Ингрэма, вызвать недоверие или насторожить – всё было наоборот. Тот потёр кончик подбородка, а потом посмотрел на Тейта чуть искоса. Взгляд был задумчивым, но одновременно колким, цепким, напряжённым, – как во время покерной партии. Азартным. Ингрэм редко смотрел так на него. Он глядел иногда восхищённо, иногда жадно, но чаще спокойно и удовлетворенно – ему нравилось, что Тейт был рядом. Умный и азартный взгляд предназначался для другого: например, для разговоров о работе, для обмена короткими и непонятными больше никому репликами с Джорданом или Кушнером. – Чувства? – спросил Ингрэм. – Неужели ты ушёл из-за этого? Из-за того, что не мог дать мне их? – Не скажу, что совсем не мог, но… Я, получается, обманывал тебя, – сказал Тейт с вызовом. Ингрэм приподнял брови, а потом рассмеялся: – Какая очаровательная честность… – Он хлопнул себя по колену, как будто услышал что-то невероятно забавное. – Мне было приятно знать, что они есть, но если увлечение прошло… что поделать. Я довольно хорошо тебя знаю, Тейт. Ты вряд ли вообще способен на глубокие чувства. Так что не переживай, я не жду от тебя того, что ты не способен дать. Тейт молчал. Он знал этот тон: Ингрэм именно так говорил о менее удачливых конкурентах, более мелких компаниях и недостаточно компетентных сотрудниках. С уничижительным сожалением, словно он рассчитывал на большее, но получил лишь вот эту посредственность. Ингрэм не в первый раз обращался с ним свысока, но раньше это была злость – злость на то, что влюбился в проститутку, теперь это было принятие… Ингрэм смирился с тем, что его партнёр далёк от идеала, – и это было гораздо более унизительно. Это будут другие отношения. И даже не потому, что Тейт признался, что прежних чувств нет, а потому, что он вернулся… Ингрэма сложно было винить за то, что он был высокомерен. Он родился в семье, принадлежащей к исключительному кругу, и одновременно оказался человеком, который сделал себя сам, создав компанию, которая выросла в многомиллиардный бизнес. У него были основания быть очень высокого мнения о себе – и не очень высокого о Тейте. И теперь, после того, как Тейт ушёл, а потом всё равно вернулся, поддался и уступил, его стоимость в глазах Ингрэма упадёт ещё ниже. Отказ вернуться был бы в своём роде самоубийственным – Тейт не мог представить, как бы стал жить дальше, если бы все его друзья, дед с бабкой, коллеги, даже отец, на мнение которого ему было вообще-то плевать, узнали правду, – но он бы вызвал у Ингрэма уважение. Согласие роняло Тейта в его глазах ещё больше и превращало во что-то вроде его, Дэвида Ингрэма, собственности. В человека, которому он может приказать всё, что угодно, – и он выполнит. Они оба знали о существовании этого кнута давно, с самого начала, но Ингрэм предпочитал использовать пряники. Помощь с работой, дорогая машина – и Тейт получил бы в десять раз более дорогую, если бы захотел, – покрытие любых расходов, поездки туда, куда только придёт в голову, оплата визита Элиа Кальендо в Нью-Йорк на несколько часов, чтобы сделать примерку: просто потому, что Неаполь – неприятный грязный город с бестолковым движением и Тейт сказал, что ему не хочется опять туда ехать, – Ингрэм давал ему всё, и никогда не брал в руки кнут. Тейт даже не поверил до конца Джордану, когда тот сказал ему, что Ингрэм его не отпустит. Он до самого последнего момента, до того, как Джордан прямым текстом выложил ему всё в ресторане, надеялся, что Ингрэм не пойдёт на шантаж, что он – не такой. Что, может быть, Ингрэму важен и нужен он сам, а не хорошо выдрессированная кукла, которая умеет очень правдоподобно изображать чувства. Всё как учил Палмер: клиент должен поверить, что он на обыкновенном свидании, потому что просто секс он может получить за сумму в десять раз меньше. Ингрэм смотрел на него почти неотрывно. Иногда он отводил взгляд, но потом его притягивало обратно. Тейт знал, что сейчас, именно сейчас — красив. Он умел им быть. Ингрэму было нужно так мало… До того, как появился Джордан, Тейт был уверен, что у него только это «мало» и есть. Что ему нечего предложить, кроме своего тела, умения говорить и молчать, когда нужно, и умения нравиться. Он был обязан внешности едва ли не всем, чего достиг. Даже то, что он поступил в неплохой университет и окончил в числе лучших, теряло значимость… Истинные успехи были на другом поприще. Джордан вряд ли был абсолютно равнодушен к его внешности, но одной её было бы недостаточно, чтобы он сдался. Тейт сам терялся: он не знал, что мог найти в нём Джордан. Умение попадать в неприятности? Способность оказываться не в то время и не в том месте? Готовность рискнуть? – А чего ты от меня ждёшь? – спросил Тейт. – Чтобы я каждый вечер был в твоей постели? Это всё? – Ты знаешь, что нет. У нас с тобой были – и есть – хорошие, тёплые отношения. Отличный секс. Допускаю, что это не соответствует твоим романтическим представлениям о… о любви, но меня они устраивают. Всё будет как раньше. Ингрэм встал с дивана и подошёл к Тейту. Тому пришлось запрокинуть голову, чтобы не упираться взглядом в живот, а смотреть в глаза. – Но то, что я не жду от тебя сильных чувств, не значит, что я стану терпеть… что-то на стороне. Даже не думай! – щёки у Ингрэма чуть заметно порозовели, и во взгляде появилось что-то жестокое и одновременно удовлетворённое. – Ты вряд ли думаешь, но на всякий случай стоит предупредить. Я не похож на свою сестру, не заблуждайся на этот счёт, пожалуйста. – Никогда так не думал, – ответил Тейт. – Ты вернулся, – Ингрэм провёл рукой по его волосам, запустил в них пальцы, а потом медленно сжал. Тейт подумал о коте, лениво втягивающем когти. – Вернулся, – и снова ритмичное движение пальцев. Тейт повёл головой из стороны в сторону, подыгрывая, подставляясь под ласку. Это произошло почти инстинктивно – ему не нужно обдумывать это движение и изображать. Он не испытывал отвращения к Ингрэму, они долгое, уже очень долгое время делили постель, и что-то внутри по-прежнему отзывалось на его прикосновения. Или, быть может, на любые вообще. Кто бы ни касался его вот так… Пальцы Ингрэма, плавно обогнув ухо, коснулись шеи, потом скулы, приподняли подбородок вверх. Тейт чувствовал запах табака, знакомый и каждый раз немного другой, сегодня не такой терпкий, как обычно, даже сладковатый. Тейту казалось, что если он сейчас приоткроет губы и коснётся пальцев Ингрэма, то почувствует едва заметный вкус мёда. – Ты вернулся, – повторял Ингрэм. – Ты – мой. – Он сделал тяжёлый, долгий вдох. – Я надеялся, что до этого дело не дойдёт. Я не хотел, но теперь… Мне даже нравится это. Ты вынужден. Ты не можешь уйти, – Ингрэм просунул кончик большого пальца между послушно раскрывшихся губ Тейта. – Ты как будто всё время связан. Обездвижен. И только я контролирую тебя, решаю, что будет дальше… Ингрэм протолкнул палец глубже. Тейт не стал его облизывать или специально пропускать внутрь: он знал, что сейчас Ингрэму будет приятно преодолеть сопротивление. Лёгкое, несерьёзное, льстящее самолюбию. Палец Ингрэма касался его языка. Нет, он не был сладким. Вкуса вообще не было, был лишь более отчётливый и острый запах сигар. Кожа была гладкой, прохладной и жёсткой, словно Тейт облизывал сейчас палец манекена. Ему было всё равно, что Ингрэм сделает и чего захочет. Это было плохо. Раньше, когда Ингрэм касался его вот так, с явным намёком, он испытывал возбуждение. Сейчас эмоций почти не было; была отчуждённость, осознание себя чем-то глубоко иным, как если бы они с Ингрэмом принадлежали даже не к разным биологическим видам, а к живому и неживому. Ингрэм провёл пальцем по его губам, горячим и некстати пересохшим. Он смотрел Тейту в глаза так пристально, словно искал там что-то дурное или опасное для себя: злость или отвращение… – И что будет дальше? – спросил Тейт, но не потому, что ему это было интересно, а потому, что это следовало сейчас спросить. И тон он выбрал именно тот, который должен был бы понравиться Ингрэму. Ингрэм улыбнулся, и улыбка на этот раз была не ироничной или презрительной. Это была спокойная и расслабленная улыбка человека, который добился своего. Он, видимо, был рад, что никаких выяснений отношений не будет, и ему нравилась пусть даже враждебная, но всё же тихая, почти безмолвная покорность Тейта. Он не подумал об этом: Ингрэму должно было такое понравиться. Он наслаждался сейчас своей властью. Но это не он его сломал, а Джордан. Ингрэм опять ошибся. Тейт был здесь не только ради себя, но и ради Джордана тоже. Он не понимал, как получилось, что он не возненавидел его за ту просьбу… За шантаж внутри другого шантажа. Не заставляй меня разрушать твою жизнь. Не заставляй меня причинять тебе боль. Не заставляй меня чувствовать боль, когда я буду причинять её тебе. Тейт понимал, что каким-то непонятным образом щадил не только себя, но и Джордана, человека, который меньше всего заслуживал жалости… Мысль, что Джордан рано или поздно сделает что-то ужасное с ним – вынужден будет сделать – пугала и одновременно возбуждала. Тейт уже в который раз поймал себя на том, что его сводит с ума, ослепляет блеском и тьмой понимание, что Джордан был способен на это. Ингрэм вдруг опустился на колени перед диваном. Он отвёл колено Тейта в сторону и мягко, но с хозяйской уверенностью положил ладонь между ног. Он улыбнулся, нащупав слабую эрекцию, и расстегнул пуговицу на брюках Тейта. Тейт сполз по спинке дивана вниз, выставив бёдра навстречу Ингрэму, позволяя раздеть себя. Молния расстегнулась бесшумно. Стало лучше, потому что брюки сдавливали стояк. Тейт закрыл глаза. Он чувствовал, как быстро, пульсирующими рывками твердеет член. Ингрэм просунул пальцы под клапан трусов и сжал ствол. Тейт толкнулся ему в руку. Безумно хотелось, чтобы Ингрэм продолжил, чтобы стиснул жёстче и больнее. Ингрэм вытащил член наружу и тут же наклонился над ним, обхватив губами. Тейт вскрикнул – и от возбуждения, и от того, что сухие, шероховатые губы Ингрэма царапнули тонкую кожу на головке: от этого вверх до поясницы пробежала острая, будоражащая щекотка. Кончиком языка Ингрэм провёл по выемке. Он надавливал сильно и умело, обводил головку по кругу, прижимал губами края – от чего у Тейта перед глазами вспыхивали и медленно гасли яркие пятна. Ингрэм многое умел, но то первое возбуждение вызвал не он. Его ласковые и старательные прикосновения казались Тейту механическими и пустыми, зато внутри всё плавилось и дрожало от настоящего – и тайного – возбуждения. Отчаянного, на грани с сумасшествием и истерикой возбуждения от того, что его принуждают. Не Ингрэм, который вылизывал сейчас его член. Джордан. Тейт поднял тяжёлую, бессильную, плохо слушающуюся руку и положил на затылок Ингрэма. Он ухватил его крепко и надавил, вынуждая Ингрэма взять под корень: – Глубже, – прошептал Тейт. – Я хочу так. Это прозвучало не как просьба, а как приказ. Тейт видел, как у Дэвида напряглись спина, плечи, шея, но он подчинился.